Глава 3

Аид

Я потерялся во времени. Во всех человеческих лицах, пока еще живых, но таких скучных. Я видел их нити, которые не привлекали ни цветом, ни содержанием. В каждой я искал хоть частичку того света, который золотым морем плещется в душе Персефоны. Минуты сливались в часы, а часы сменялись днями.

Я вдыхал сырой воздух Дублина уже почти полгода, но так и не приблизился к решению своей проблемы.

Как она там?

Этот вопрос все чаще всплывал в моей голове, заставляя желать ее, хотеть вернуться.

Я скучал.

Пора было признать, что вынужденная разлука совсем не охладила мое сердце. Я все так же любил ее. Словно и не было никакого предательства. Да, меня тянуло к ней, но в то же время я не хотел ее видеть.

В одну из ветреных и дождливых ночей ноги принесли меня к бару, где работала Персефона до того, как попала ко мне. Вспомнил, как впервые переступил порог этого заведения и увидел ту, которая своим светом приманила меня еще с улицы. Она, словно солнце, светила мне далеко за пределы бара. А я, ведомый этим, пришел за ней, как верный пес.

Захожу внутрь и озираюсь. Людей не сильно много. Видимо, непогода заставила многих сидеть по домам. Поднимаю взгляд на барную стойку, ожидая увидеть там испуганную девчонку с самыми яркими изумрудными глазами и чистой, такой звенящей нитью. Но там стоит низенькая девушка с каштановыми волосами и россыпью веснушек на округлом лице. Нечто неуловимо знакомое есть в этих очертаниях. Она что-то пишет в своем блокноте, время от времени скучающе поглядывая по сторонам. Запахи еды и пары алкоголя неприятно забивают нос.

Я достаю свои часы.

Время снова замедляется, но я хорошо контролирую его течение. Словно неторопливое падение листьев, как тем осенним днем, два десятка лет назад… Ненужные воспоминания набрасываются на меня с новой силой, но я пытаюсь от них отмахнуться, отрешиться. Прохожу к дальнему столику и скидываю промокшее пальто. Капли дождя оседают на затертом полу, а меня окутывает теплом.

Прячу часы в карман брюк и время снова ускоряет бег. Девушка за стойкой отрывается от своего нехитрого занятия и, пробежав взглядом по залу, немало удивляется, обнаружив за столиком еще одного посетителя. В ее глазах читается явное удивление: она не заметила, как я вошел.

Люди… их так легко озадачить.

Она срывается с места и подбегает ко мне. В руках нет ни блокнота, ни ручки, но они ей и не понадобятся.

– Виски… – глухо произношу я, не поднимая глаз на девушку.

Она же продолжает стоять, ожидая чего-то. В конце концов мне это надоедает. Я хочу остаться в одиночестве, насколько это возможно, а эта…

Поднимаю взгляд на девушку и вижу ее прищуренные глаза.

– Я тебя помню… – выдает она самое неожиданное, что может быть.

Я не отвечаю ей, но взгляда не отвожу, ожидая продолжения.

– Это ты искал Перси! Ты был здесь прямо перед ее исчезновением! – Ее глаза горят ненавистью, и я усмехаюсь. Ну конечно, это та самая Молли, которую так стремилась спасти моя… Персефона.

– А ты чуть не спрыгнула с моста, разочаровавшись всего в одном человеке! – произношу я, отрезвляя девушку.

– Откуда?.. – задыхается Молли, но я ее перебиваю.

– Откуда я знаю? – прищурившись уточняю. – Так я все знаю, дорогая Молли…

Она боится. Я буквально вижу, как сжимается ее сердце. Зрачки становятся размером с булавочную головку. Но, видимо, ей и правда нечего терять. Она берет себя в руки и вскидывает подбородок:

– Это Перси тебе сказала?

– Нет.

– Где она? Где ты ее держишь? Ты в курсе, что ее мать просто с ума сходит после исчезновения дочери?!

Я задумываюсь. Мама Перси… Я отправил к ней Гадриеля, чтобы тот помог ей вылечиться, но сам так и не узнал, кто она. А это первое, что я должен был сделать, когда захотел узнать Персефону.

– Ей должно быть легче. Она выздоровела, ей теперь не нужна помощь Персефоны.

– Не нужна? Да что ты такое несешь? Как матери может быть не нужна собственная дочь? – кричит Молли, и все, кто рядом, оборачиваются в надежде на интересное зрелище.

Мне свидетели ни к чему. Я снова достаю часы. Все, кроме Молли, застывают, и она не сразу понимает, что произошло.

– Как?.. Кто ты? – полушепотом спрашивает она и делает шаг назад.

– Я тот, кто примет тебя в колыбель последнего сна, когда ты закончишь свою жизнь на Земле, – спокойно отвечаю я.

– Ты… Значит, Перси у тебя? Она умерла? – Глаза девушки наполняются слезами.

Я хмурюсь. Неужели ей действительно это важно?

– Нет, – закидываю ногу на ногу, – она живее всех живых и, вполне вероятно, упивается своей властью, которую украла у меня.

– Ничего не понимаю…

– А тебе и не нужно! – Мой взгляд становится тяжелее. – Тебе лишь нужно сказать, где сейчас ее мать.

– Она… я точно не знаю, кажется, она в каком-то аббатстве.

– Название!

– Святой Марии, кажется! Она там проводит практически все дни. Я как-то хотела наведаться к ней, но узнала от соседки, что та возвращается домой только глубокой ночью, если вообще возвращается. Но зачем тебе? Она очень страдает по дочери! Ты же скажешь ей, что с Перси все хорошо? Я не знаю, кто ты, но ты должен знать, что мама Перси любила ее больше всего на свете…

Я медленно поднимаюсь и встаю напротив девушки. В моей душе зарождается уважение к этой юной особе. Изначально она показалась мне слабой. Она хотела упустить такой дар, как жизнь, и все из-за какого-то мужчины. Сейчас же я знаю, что такое любовь. Черт возьми, я впервые за всю свою жизнь понял, что готов был исчезнуть их всех миров, кода думал, что Персефона погибла в Тартарарах.

Но Молли удивила меня храбростью. Она, несмотря ни на страх, ни на то, что поняла, кто перед ней, все же решилась выступить в защиту. А это достойно уважения.

– Береги себя! – шепчу я усмехаясь. Замечая крохотный огонек в ее чреве, поднимаю взгляд. – Ведь от тебя сейчас зависит еще одна жизнь. Сохрани эту душу на Земле, не спеши ко мне.

Молли задыхается от волнения, и на ее глазах выступают слезы. Она все поняла, а больше меня здесь ничего не держит. Время застывает, унося мой силуэт навсегда из этого места, оставляя беременную девушку держаться за свой живот и беззвучно плакать с улыбкой на губах.

Я иду вдоль набережной и поднимаюсь на Эбби-стрит. Звонкий звук шагов разлетается по каменной мостовой, разбивая вечернюю тишину. Редкие машины проезжают мимо, выхватывая мою фигуру из полумрака. Едва ли они замечают одинокого путника среди тихих домов города.

За то время, которое я провел на Земле, моя тьма улеглась, и я все больше приобретал человеческий вид. Чтобы баланс не был нарушен, мироздание само регулировало мою силу так, чтобы на мир не обрушился апокалипсис. Так же, как все, кто попадал в подземный мир, вынуждены были жить по его правилам. А ведь именно поэтому я не сразу заметил, что с Персефоной что-то происходит. Моя уверенность в собственной непревзойденности сыграла со мной слишком злую шутку. Я видел, что Перси научилась чувствовать нити, перемещаться, выращивать цветы на выжженной смертью земле, но закрывал на все глаза. Я действительно не мог поверить, что кто-то способен меня предать. А все ее умения списывал на ее личную необыкновенность. Хотя и она имела место быть. Никто еще не имел такой чистой золотой нити. Никто еще не был настолько искренен и невинен, как она. Вот уж какая ирония – мы получаем нож в спину от тех, кого ею и прикрываем.

Вряд ли кто-то из людей смог бы провернуть подобное, пусть и с Зерном Граната. Что-то с ней было не так, и я не мог этого не выяснить. И хоть на пути к ее матери я уже догадывался, в чем дело, ноги упрямо несли меня вперед.

На полпути вверх по склону я замечаю узкую аллею из каменных ступеней, ведущих дальше, в гору. Сворачиваю в верхней части направо и упираюсь в ворота аббатства Святой Марии. Вопреки ожиданию, обнаруживаю свободно открытые створки высоких дверей.

Уже отсюда я чувствую ее, нить женщины, душа которой обливается кровью от горя. К удивлению, мое сердце невольно откликается, и мне хочется утешить, унять ее боль. Но я молча иду дальше. Горе людей – слишком зыбкая почва. Они проваливаются в него с головой и тянут за собой всех, кто протягивает им руку помощи. А помочь невозможно, ведь каждый раз это личное испытание, которое под силу пройти только одному. Близкие могут быть рядом, дарить надежду словом и поддержку верой, но падать с головой в эмоции другого – верный путь к смерти.

Она сидит на деревянной скамье, опустив голову на ладони. Вижу ее профиль, но лицо скрыто. Плечи сотрясаются от мелкой дрожи, но я остаюсь на месте, хоть рука непроизвольно тянется к женщине.

Да что со мной? Я никогда не замечал в себе этой абсурдной жалости. Время на Земле определенно изменило меня, или же все дело в ней, в той, которая заменила часть моей темной души на свою, светлую?

В следующее мгновение женщина убирает ладони от лица, и я вижу его. Меня словно ударяет молнией. Это она… Женщина смотрит перед собой, а я ухожу в тень. Мне не хочется, чтобы она меня заметила, но и уйти я просто не могу.

Ее взгляд все так же устремлен вперед, а губы начинают что-то шептать. Вдруг в ее глазах что-то меняется, и она довольно громко говорит:

– Ты снова здесь… я чувствую. Однажды ты помог мне ее спасти, помоги еще раз, верни мне ее, мою дочь, прошу тебя, я знаю, она там, в твоем царстве… – Последние слова тонут в рыданиях.

Я шепотом роняю:

– Это уже не в моей власти…

Я ухожу. Память подбрасывает воспоминание, такое яркое, как будто не было этих двадцати лет:

Суд. В мое царство попадает душа. Совсем еще молоденькая девушка, с большими изумрудными глазами и каштановыми волосами, держится за округлившийся живот и плачет. Она молит меня оставить ее на Земле ради ребенка. Крохотной девочки внутри нее. Она просит дать ей немного времени, чтобы родить, затем она вернется и отдаст мне свою душу. Люди… Зачем мне ее душа?

Я уже думал отправить ее под арку весов, но что-то в ее голосе или, может быть, взгляде останавливает меня. В одно мгновение я вдруг решаю дать ей шанс. Ведь она могла прийти ко мне совсем скоро и питать своим светом… Но не это обстоятельство сыграло основную роль. Тот маленький человечек внутри нее – чистая душа, я не могу его судить. Что-то в этом показалось мне неправильным, и я решаю поступить так, как не поступал уже несколько тысячелетий.

Я отправляю ее на землю, даже не заключив договор. Она так или иначе не проживет долго и вернется сюда, но ее дочь будет жить. Я вливаю в нее свою тьму. Наполняю ее энергией и сажаю в лодку Харона.

Позже я прихожу к ней еще раз. Мне хочется проверить, как все прошло, а может быть, меня просто тянет к этому незнакомому чуду. К этой безусловной любви матери к ребенку.

Девушка стоит на крыльце родильного дома и держит цветной сверток. Листья кружат вокруг нее в хаотичном танце, а из парка пахнет какао и свежими булочками. Не могу удержаться. Тянусь к часам и замедляю время. Мне хочется остаться в этом моменте – такой он невообразимо прекрасный. И не жалею о своем поступке. Все случилось так, как и должно было.

Я замечаю жизненную нить ребенка, она слишком яркая для простого дитя, но не хочу наблюдать за таким личным моментом. Душа воплотилась. Она в надежных руках. Мне здесь больше нечего делать. Ухожу, растворяясь в осенних сумерках.