Охотничья ватага

8-е декабря. Вторник

Стану я раб такой-то, к востоку лицом, к западу

хребтом, на все четыре стороны поклонюсь.

Пособите и помогите мне, рабу такому-то, за охотою

ходити, белых и серых зайцев ловити; куниц и лисиц,

и серых волков, дорогих зверей рысей загоняти и

залучати, чтобы бежали по своей ступи и по своей

тропе, безопасно, на сторону не отмятывались и взад

не ворочались.

Заговор на удачную охоту.

За сто двадцать вёрст от Владимира, где-то в Вязниковском районе, компания весёлых и отчаянных охотников зябко толпилась на лыжах за небольшим леском, прячась от неприятного, сушащего рожу ветра. Было десять вечера, и в вечерней темени вдалеке тускло кое-где светились огоньки деревни Солёный Жмых, которая находилась далеко в стороне от тракта, от того самого тракта, по которому, безжалостно дребезжа и на ходу теряя детали, носились гибридные, собранные из различных машин грузовики, а то и тракторы. На местных же просёлках можно было только видеть несчастных унылых лошадей, волочащих дровни и звонкие собачьи упряжки.

Вот по одному из такому просёлку, усеянному расклёванными воронами конскими яблоками, на одних из таких дровнях, впряженных в двух низкорослых и гривастых бурятских лошадок, сюда, к чёрту на кулички и прибыли представители Охотничьего общества «Вольный стрелок», что базировался в пригороде Гороховца, надеясь поживиться за счёт областной казны. Именно сюда, по данным пилотов разведывательного цеппелина, должна скоро подойти одна из стаи волков.

– Ох, скорей бы! Заждалися! – А не мешало бы крякнуть для храбрости. А? – Не, Филатыч не разрешит. Говорит, задание партии. – А может, просто куражится? – Это Яшка его разозлил. Постромку порвал, когда врезался оглоблей в столб. Говорили ему, не умеешь править, не правь. Хорошо каким-то ремнём прикрепили хомут к вальку. – Игнат, ты лошадей-то хорошо привязал? – А как же! Вон они, Филатыч. Берёза хоть низкорослая, но крепкая. – Что толку, что крепкая! Если почуют зверя, бедненькие, измучаются, до земли копытами пробьют лёд. – Больно много ты знаешь, Хлур! Это же бурятская порода, у них в крови отчаянность, волк им нипочём. Чую, наши лошадки не раз бывали на волчьих облавах. – Филатыч, а кроме нас, кто-нибудь ещё сегодня будет охотится? – Лавруша, ты меня удивляешь таким вопросом. Раскинь своими мозгами, если они у тебя, конечно, есть: с севера идёт целое полчище волков, которое со стороны и северо-запада, по границе с Ярославской, и с востока, по границе с Нижегородской областью, пытается окружить нашу область, и что, по-твоему, только одни мы будем охотится на такую ораву? Неужто нельзя самому додуматься? – Говорят, армию хотят подключить. – А ты глупости, Лукьян, не верь. Всё это бабьи сплетни. У армии и своих делов хватает. Тоже мне сказал! Армию! За хороший паёк можно много найти охочих людей. – А вот, ей-богу, предложили бы мне цистерну водки, я бы один их всех перещёлкал. – Один?! Ну, ты Яшка загнул! – Как, Филатыч, справился бы я? —Лучше помалкивай, петух общипанный. – А чо ж, молчать-то. Чем больше болтаешь, тем больше дури выходит. Ну и пусть се выходит. Может, так и за умного сойду. – Все засмеялись, некоторые до слёз, которые тут же превращались в ледяные горошинки.

Прекрасное настроение не портил ни сорокаградусный мороз, ни предстоящая опасное предприятие. Одену в руку рукавицу Горячую, как волчья пасть. Ведь в случае удачи, всех ждало вознаграждение в виде ящика водки, сала и свежего хлеба да благодарности от обладминистрации, подписанной самой Ржевской.

Вожаком ватаги был выбран дед Чушев. Одетый в овчинный тулуп и такой же овчинный треух, он держался несколько высокомерно, и то сказать, не мальчик, как-никак восьмой десяток пошёл, на шутки старался не отзываться и не матерился, а только поучал пять вверенных ему мужиков, которые были такими же бывалыми промысловиками, имели такие же пристреленные двустволки и были одеты в такие же тёплые тулупы, треухи и унты.

– Ты, Буров, получше застегни тулуп, а то отморозишь то, чего не следует. Как я после этого буду глядеть в глаза твоей бабе? Флоров, взял ли ружейную смазку? Смотри, при таком морозе без смазки нам будет полный аминь. А ты, Юродов, чего всё материшься? Али не знаешь, примету: матерью звериную кровь будоражишь, что нам сейчас ни к чему. Зотов, не вздумай курить у меня! Хоть и стоим против ветра, но зверь уж что-что, а махорку вонючую враз учует. А ты, Кулиш, говоришь, что твой предок был латышским стрелком? Что же так ласково, словно девочку-недотрогу, нежишь ружьишко-то. Это не баба тебе, с которой на печи тешишься, а оружие, которое кровь пускает, что твоя пиявка. Только той лечат, а этим убивают. И всем вам, ребятки, не мешало бы подтянуть ремни. Чтобы сразу чувствовался тут порядок, дисциплина.

– А мне эта дисциплина, во как надоела! – огрызнулся Яшка Юродов, молодой придурковатый парень с заячьей губой . – В районных ли, в областных центрах везде патруль требует мандаты, спрашивают, мол, куда идёшь, зачем? А какое твоё дело, куда я иду! К бабе я своей иду, понял? Может, ещё с тобой пойти к моей бабе?

– Глупый ты, Яшка, – не зло усмехнулся в намёрзшие усы дед Чушев. —Нет у тебя понятия того, что власть не может без мандатов и вопросов. Ей надо точно всё о тебе знать. А вдруг ты внешний или внутренний враг? А по мандату всё понятно, харя там твоя наглая красуется да ещё с печатью под глазом, чисто фингал, который ты получаешь после пьяной драки.

– А какие у нас могут быть враги, Филатыч? – широко зевая и легкомысленно запуская в себе в рот морозный воздух, безразлично спросил Буров Игнашка, мужик серьёзный, с принципами, ибо являлся отцом многочисленного семейства, но дальше своего огорода ничего невидящий. – Если всё это не враки, то пиндосы сейчас на Марсе справляют какой-нибудь свой Хэллоуин, или День независимости, или чего-нибудь ещё?

– Эх, ты, валенок сибирский! Не хватает, Игнаша, тебе политической дальновидности. Вот смотри, все эти немцы, хранцузы и прочие, когда их Гольфстрим приказал долго жить, да эксперименты с ихнем коллайдером подпортили им среду обитания, кто-то из них окочурился, кто-то одичал, превратившись в пещерных людей, но у кого мозга работала, те повернули к нам. И вот они – уже часть нашего трудового народа, принявшие язык и обычаи, и по внешнему виду не отличишь, и матерятся так же смачно. Но существуют ещё китайцы, индусы, (про японцев я и не говорю – накрыло их остров в 2077 году огромного размера цунами, сами знаете). Ну вот, те чернявенькие да желтолицые, хоть у них и теплее, но из-за огромности населения, хотят часть сбагрить на нашу шею. Вообще-то разумно рассудили: зачем им, мол, лишние рты кормить. И ничего не могли придумать лучшего, как эту ораву к нам отправить. И при этом, не попросив у нас разрешения. А это нехорошо, некультурно. Поэтому на кордоне постоянно постреливают. Это доблестные погранцы не дают пройти на нашу священную, политую потом и кровью наших предков, территорию армии косоглазых хунвейбинов. Самим же ведь жрать нечего. А ребята ничего, пускай стреляют, учатся воинскому искусству. Да и внутри, у нас кое-кто баламутит. Но эта особая песня.

– Филатыч, а как насчёт негров с арабами? Ведь были же раньше такие народы? – спросил Хлур Зотов, скуластый, с полными губами, средней, золотой мужичьей поры здоровяк, только всё ещё холостой. Дед Чушев кивком одобрил любознательность Хлура. Но тут же стал мрачнее тучи.

– Не всё надо знать тебе, да и нам всем. Много будешь знать, скоро состаришься. Это забота государевых мужей. Скажу только одно: те что размножились в Европе, те окочурились от холода, а те что остались в Африке те от заразы какой-то померли.

– От мухи ЦЦ?

– Нет, не от ЦЦ. Хуже. Её к ним запустили американцы, когда ещё были на Земле, мол, плодовиты шибко. И с тех пор о них ни слуху, ни духу. Только отдельные, ходят слухи, бедолаги бегают голышом с копьями по всей Африке за слонами, видать, повредились умом. Что и не удивительно. Это ж какое надо иметь каменное сердце да стальные нервы, чтобы спокойно пережить практически полное вымирание родной тебе расы! Я вот вроде бы и не негр, а всё равно их жаль. Если их Бог создал, значит, и они для какой-то миссии предназначены. Я так это понимаю.

– Всё-таки странно это, был народ, и не стало народа, – меланхолично поддержал тему Лукьян Кулиш, верящей, что в его венах течёт кровь, можно сказать, его тотемного предка – безвестного латышского стрелка по фамилии Калныньш. Только где сейчас эти Калныньши, да и сами латыши? Одному Богу известно.

– А ты над этим особенно не задумывайся, – сказал, как отрезал, Чушев.

– Иной раз это вредно. А то уже получится не про народ, а про человека. Был человек, и не стало человека.

После этой угрожающей фразы, рьяно разминая в двухпалой варежке начинающие коченеть узловатые пальцы, Филатыч, смотря на теплящую лучины деревню Солёный Жмых, уже начальственным тоном проговорил: – Так, мужики, дело близится к полночи. Вон Медведица, бесстыдница, куда хвост свой задрала! Все знаете указания из Генеральной комиссии облцентра? Слушаться меня и только меня. А кто пойдёт против моей воли, тому, вот как Перун свят, обещаю просверлить дырку в груди. Только не для ордена, а чтобы дух из тела выпустить на волю. Уж не взыщите. Время такое!

– Да уж как не понять, – недовольно, но без раздражения проговорил Лавр Фролов, пожилой, на седьмом десятке, тощий и долговязый дед. – Тут ведь не просто охота, а дело государственной важности.

– Хоть раз от Лаврушки сподобился услышать что-то стоящее, – одобрил Филатыч. – А теперь за дело. Пусть каждый ляжет на установленном прежде месте и смотрит в оба. Волк, он хитрая тварь. Идёт тихо, когда надо не воет и глаза к земле, чтобы зря не блестели, только носом следы нюхает. Не успеешь очнуться, как вокруг пальца тебя обведёт.

Чушев посмотрел на небо, «ишь, как вызвездило!» Малая медведица хвостом упиралась в Полярную звезду. Вправо от неё он приметил, если не ошибся, и крылатого коня Пегаса. Но больше ему нравился здоровый мужик Геркулес, который за кем-то всё время нёсся с дубиной. Но сейчас – не лето, и поэтому его не было видно. Ах, если бы сейчас было ласковое поцелуйное лето, с песнями, с покосами, а не зимняя лютая полночь! Звёзды холодно и колюче светились, казалось, своим холодом проникая под тулуп, в самое сердце. Странно было думать, что эти ярки точки, затерянные где-то в фантастических далях немыслимой вселенной, являются сверхмощными светилами, способные одной только вспышкой в миллиардную долю секунды тысячу раз уничтожить жизнь во всей Солнечной системе.

– Ну как мужики, покажем серому Кузькину мать, – озорно прикрикнул Филатыч.

– Покажем. А как же. За тем и пришли. Пусть, сука, знает наших. Моя наказала, без волчьих шкур не возвращаться, – нестройно и разноголосо, – откликнулись пять голосов.

– То-то же, – одобрил Чушев.