В пути. Жуков и Рябинин

8-е декабря. Вторник. Вечер

Я стану ветром, странником в пустыне,

Овеянный легендой и костром.

Александр Красовский.

По бескрайней морозной ночной пустыни, чьи пути и беспутья, разбегающиеся во все стороны света, белели снегами и серели кое-где возникавшими лесочками, а уходящая над ней ввысь бездна леденяще-бездушно блестела мелкой астральной пылью, – бешено нёсся, выталкивая из выхлопных труб ядовитые пары, железный зверь шофёра Жукова. Этот гибридный грузовик, собранный по частям и деталям из некогда существующих прославленных марок: «Форда», «Скании», «КАМАЗа» и прочих, имел вид первобытного монстра. Приборы на панели не работали. Спидометр, тахометр и топливный датчик не имели стрелок, предоставляя несведущему только гадать об их бывшем назначении. Водилы же точно знали, что именно эти приборы в своё время показывали. Но та эпоха, лучшая для мировой автоиндустрии, безвозвратно ушла в небытие. А теперь… Да хорошему шофёру, впрочем, показание всех этих приборов не нужно было и нафиг; он и так отлично чувствовал свою машину, ну прямо как своё тело. Вот примерно таким искусным водилой и был Жуков. Правда, когда его мастодонт подпрыгивал на буграх, кузов приваренный на веки вечные к железным балкам гремел металлическими болванками. И этот мёрзлый грохот наводил тоску больше, чем зияние равнодушных светил. Неулыбчивый, строгий и молчаливый, Жуков внимательно глядел на дорогу. Самопальная печка кое-как пыхтела, и поэтому в кабине было относительно тепло, Рябинин даже немного покемарил. Вдруг Жуков бесцеремонно толкнул локтем Алексея в плечо. Парень очнулся.

– Вон, глади вправо! Видишь? – спросил безразлично Жуков. Рябинин, продирая глаза, сначала увидел мутно-фиолетовую хмарь, затем, пригляделся и заметил, что на фоне этой хмари происходит какое-то мельтешение. Олени, догадался Рябинин. Он, как промышляющий на воле охотой, уже их много раз видел, так что для него тут ничего особенного не было. Иногда стада на обученных оленях сопровождали ненецкие оленеводы. А бывало – и волки. Ему прошлой ночью у себя на хуторе тоже уже довелось на них полюбоваться. Если волки в огромном количестве перешли границу области, то сейчас обязательно можно заметить и их, пасущих не хуже оленеводов стада сохатых. Так было испокон веков – где пища, там и едок. А вот и они самые. Легки на помине. Не теряя из виду стадо, волки сытые, но всё равно, как прилежные пастухи, не выпускали из обзора живую пищу. Свет фары осветил неторопливо перебежавшего, скалящего зубы и зло сверкающего глазами, матёрого волка.

– Чо зенки-то вылупил, блядёныш! – грубо выругнулся Жуков и его серые глаза сделались уже. – И не боится ведь. Чувствует силу. – сказал он, уже закуривая папиросу и предлагая Алексею. – Да, понапёрло едаков-халявщиков! Только не представляю, как они смогут помочь в нашем деле? Для меня это мудрёней мудрёного. – Сказал он, пуская едкую струю папиросы прямо в примороженное стекло без дворников.

– То есть это как?.. Обыкновенно, – Алексей затянулся и попытался объяснить, как он это себе представляет. – Огромное количество волков наведут здесь большой шухер. Волки же не ограничатся оленями. Будут нападать на фермерские хозяйства, неся угрозу продовольственной программе власти. Люди будут напуганы. И нашествие волков они свяжут с бездарностью власти. Это же губернаторша запустила к нам оленей, за которыми пришли и волки. Недовольство в народе будет только расти. Власть ничего с этой угрозой не сможет сделать. А участие в борьбе с волками членов охотничьих хозяйств – это всё равно что дыру, вместо кирпичной стены, заклеить бумагой .

– Тогда армию двинут, – выпустил витиеватые круги дыма Жуков.

– Так это нам только на руку, – расхорохорился Рябинин и тоже пустил витиеватый дым. Кабина стала похожей на окуневый студень. – Города им придётся освободить от части войск ради борьбы с волками. И там мы постараемся захватить органы власти и силовых структур. Народ, живущий как скот, да ещё чувствуя нестабильность своего положения от волчьего нашествия, должен присоединиться к нам.

– Хорошее слово: должен, – ухмыльнулся Жуков.

– Странный ты, Жуков, какой-то! Я тя чо-то не пойму, – озлился Рябинин. – Если ты такой осторожный, чего ж тогда во всём этом предприятие принимаешь участие?

– То-то и участвую в вашей авантюре, чтобы с дурума дел не понатворили. А то людей выведете на улицы, а кто за их жизни отвечать будет?

– Без жертв не бывает революций. Это тебе, Жуков, надо уже было усвоить.

– Да это, Рябинин, ты мне можешь не объяснять. Уж скоро сорок. Здесь главное, не прогадать. А то и людей загубим, и дело. Разве не понятно, что в случае поражения, за нас возьмутся рьянее? Из всех щелей выкурят, как сверчков запечных, – Жуков, с остервенением жуя папиросу, ворочал руль. – Надо, чтобы всё было филигранно. А то пришли волки, и пошла суета. Ртутьев говорит одно, Жаров другое. И спорят и спорят, голуби, до хрипоты в глотках. А истины не ухватят… Оно и понятно. Вроде оппозиция, а разногласия между самими такие, что не упаси Бог. А ещё заводят там темы на мировоззренческие… в общем, не знаю как сказать. Неучёный.

Жуков в последний раз затянулся и вмял бычок в алюминиевую пепельницу, намертво прикрученную к панели двумя болтами.

– А кто такой Жаров? – поинтересовался Алексей и тоже вмял в пепельницу докуренный бычок. – Мне Ртутьев про него ничего не говорил. – Жуков ухмыльнулся.

– Ещё бы он тебе, птенцу неоперённому, сказал о нём!

– А всё-таки кто он? Тебя, кстати, как по имени-то?

– Егором батька назвал… А теперь слушай, коль напросился, – Жуков надвинул на лоб потрёпанную кожаную кепку. – Как наша организация называется хоть знаешь, желторотый?

– Велесово братство. А что?

– Да, Велесово братство, – подтвердил Жуков. – Его руководитель, как ты догадываешься, Аникей Ртутьев, или по-славянски Бермята. Мы язычники-ведисты. При этом Христа не отвергаем. Только у нас свой Христос, в некоторых существенных моментах отличный от евангельского. Кроме нашей организации существуют и другие ведические. Мелких много. Наносного. А крупных две. Это наша, Ртутьева, и Сергея Жарова по-славянски Храбра. Его организация называется Лепестки Агни. Так этот Жаров отвергает Христа. Считает, что его навязали русскому человеку жиды, не понимая, что дух Христовый испокон веку жил в русиче, вдохновляя его на труд и на жертвенный подвиг.

– Надо же! – искренне удивился Рябинин. – Я и не знал, что могут быть разногласия по поводу Христа. Покойная матушка именем этим меня благословляла. И на груди у меня вместе с оберегом крест. Да ещё стих приговаривала: В тумане да в бурьяне, Гляди, – продашь Христа За жадные герани, За алые уста!

– Кроме ведистов среди недовольных властью, – продолжал Жуков. – Есть ещё и социалисты. Там тоже полный бардак. У них и «Под знаменем Сталина», и «Ленинские беркуты», и молодёжная «Вперёд, Че Гевара!» и мелочь всякая анархическая, которая часто имеет и языческую окраску. Так что, Лёха, всё очень запутанно. А тут эти грёбанные волки. От этого у них всех в мозгах произошло какое-то помутнение. Всех обуял зуд деятельности. Надоело нам, мол, в подполье сидеть, надо на божий свет выходить да удаль свою молодецкую показать. «Эх, ты удаль молодецкая-я!» – вдруг красиво пропел он. – А чего показывать? Хоть дисциплина внутри каждой группы и есть, но координаций будущих действий между ними всеми никакой. Так что же от таких разрозненных групп можно ожидать? Решимость? Да! Идейность? Да! Жертвенность? Да! Но, – Жуков повернул голову к Алексею и тихо сказал. – Но победы – не уверен.

– Так что же делать, – взвился Рябинин. – Отступать?

– Я этого не говорил, – с усилием дёргая за рычаг на коробке передач, сказал Егор. – Коли решили, отступать не след! Это хуже всего. Да и совесть не позволит отсидеться в кустах, когда други будут кровью истекать. Авось как-нибудь и выберемся. Ведь бывает и кривая колея до цели доводит. Бывает. – Сказал Жуков и снова закурил. Десять минут ехали молча. Стаю волков давно проехали. Впереди темнел угрюмый замёрзший лес с некоторыми высокими мёртвыми деревьями.

– Слушай, Рябинин, – хищно вглядываясь во тьму, проговорил Жуков. – Совсем забыл. Скоро, через десять километром будет дорожно-полицейский пост.

– Ну и что. Мы, кажется, три подобных уже проезжали.

– В том-то и дело, что этот другой.

– Чем же он другой-то?

– Да как тебе объяснить-то? – укусил край нижней губы Жуков. – Недолюбливают тут меня. Дело старое, а вот злопамятны, черти! А может, и догадываются, что я из подпольный группы. Как ни проезжаю, всё время с чем-нибудь пристанут. Путёвку чуть не нюхают. Легавые они есть легавые. Не поленятся и в кузов забраться. Если бы я был один, Бог с ними. А тут ещё ты. Хоть бумаги у тебя все в порядке, но кто их заранее знает, какую они пакость смогут выкинуть.

– А пост этот можно как-нибудь объехать? – спросил Алексей, почуявший в возможной встрече с этими полицейскими некую роковую опасность. У него даже под ложечкой засосало.

– Сейчас, через метров триста с большака вправо повернёт просёлок, – ответил Егор, уже решивший, что он собирается делать. – Мы вот по нему и поедем. Плохо только – петлять долго будем. Против прежнего пути втрое больше, но бензина должно хватить. А как объедем пост, там впереди будет бензоколонка. Так что придётся сворачивать. Ох, и помотаемся мы с тобой на ухабах.

– Ничего страшного, – весело отозвался Алексей и погладил бородку.

– Ну, вот и поворот, – натужно выдавил Жуков, резко закручивая руль.

Машина, взвыв и страшно грохоча болванками и деталями, немного накренилась вправо. Потом, осторожно съехав с обочины, поравнялась с полотном просека и, освещая неплохо утрамбованную санями дорогу, устремилась в кромешную темень, где в далях прятались занесённые снегом живущие одним божьим духом деревушки.

В Театральном балагане

8-е декабря. Вторник

So schreitet in dem engen Bretterhaus

Den ganzen Kreis der Schöpfung aus,

Ung wandelt mit bedӓch´ger Schnelle

Vom Himmel durch die Welt zur Hölle².

J. W. Goethe. Faust.

Я не могу бывать в этих народных

балаганах. Кроме того, что там курят

махорку, я там ещё подцепила блох.

Рассказ чувствительной барышни.

В семь часов вечера, на самом краю центральной части Владимира, на площади Истины, где, посреди низкорослой берёзовой рощицы, рядом с гипсовой аллегорией творчества в образе юной девушки, которая, танцуя, зачем-то высоко задирала и без того короткую юбчонку, располагался Главный Народный Театральный балаган, здания барачного типа, – ожидали начала представления. Полукруглая сцена, окаймлённая светящейся жёлтым томатом рампой, уже притягивала внимание. Занавес, сшитый из разноцветных и вытертых плюшевых кусков и украшенный бумажными амурами-ангелочками, вот-вот должен был раскрыться. Проведшие целый день за тяжёлой работой на мануфактурах, в депо, в гибридных машинах, за ткацким станом, швейной иглой, печатной машинкой, люди в преддверии концерта, который мог как-то скрасить их серые будни, весело переговаривались.

– Интересно какие номера артисты нам покажут? Вот бы прозвучал монолог Гайдара о свободном отпуске цен в трагедии Луковского «Не ищите богов на Олимпе – они гораздо ниже». Когда его произносит Юденич с закатыванием глаз, у меня прямо слёзы наворачиваются. – Я тоже падка до чувствительного. Особенно, когда поют «Ах, зачем ты меня целовала?» или «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.» – А клоуны будут? – Какие вам тут клоуны? – Обыкновенные. Я клоунов люблю. Разве в программе не заявлены? – Уйдите, уйдите, несносный человек, со своими клоунами! – Не волнуйся, паря. Вместо клоунов будет чародей Абдурахман Портягин. Этот уж задаст жару! Видали, как он женщин перепиливал? – Господи Исусе! – Будет ещё трио бандуристов в венках и вышиванках. Христя, Леся и Оляна. —А эти-то откуда ещё взялись? – То есть, как откуда? Абурахману можно, а бандуристам нельзя? – Да пёс с ними! Пусть себе щиплют и поют «В саду гуляла квiти збирала». – Представляю, как на фоне зимнего лесотундрового пейзажа они смотрелись бы в вышиванках и венках. – А мне знакомый работник сцены сказал, что Витя Хомут, не вписанный в программу, всё же будет чечётку отбивать. – Да ты чо! Правда, что ли? Витя это сила! – Дал же Бог оболтусам талант. Денежки так и летят в кошелёк, а ты только знай себе постукивай с носка на каблук. – Нет, граждане, вы не правы. Работа артиста чижёлая. У зятя друг был. Так тот в самодеятельном театре играл кого-то. Всё учил роль, входил в образ. То стоит бледный как смерть, а то закричит не своим голосом «Дуньку я вам не отдам, кровопийцы!», и, заливаясь слезами, как начнёт себя самого душить, будто у него белая горячка. – А может, у него на самом деле была белая горячка? – Да говорю вам, это он в образ входил. – А-а! – Вот тебе и а. Всё входил, входил, а обратно-то и не вышел. – Как это так? – Шизофрения с маниакальным синдромом. – Ух, ты! Вот тебе и работа. – А я про что тебе толкую? – Несладкое это дело артистом быть. Лучше баранку крутить или за токарным станком болванки нарезать. – Хорошо, если бы ещё выступила с танцем живота Зинаида Милосская! Чёрт возьми, ну и женщина! Сказка! – Да ничего в неё особенного нет. Просто голая баба крутит задом, вот и всё. Любую раздень и заставь вертеть бёдрами, такой же эффект будет. – В том то и дело, что не всякая согласится голой крутить задом. Моя Марфуша ни за какие деньги не согласится. Шибко стеснительна. – Алё, люди! Да что вы заладили про эту Зинаиду! На ней что, свет клином сошёлся? Тут обещают под конец запустить живого шамана! Вот это вещь, так вещь. Если бы я их живьём не видел, попусту бы не трепался. – А чо он будет делать? – Выть и в бубен стучать, как бы духов земных вызывая. – Это зачем-то их вызывать? Интересно, ему партийное руководство дало на это разрешение. – Какое разрешение? Выдумаете тоже! Шаманы это особый сорт. Им всё можно. Они от нашего руководства отгоняют… – Мух?! – Сам ты муха! Не мух отгоняют, а нечистую силу. Оттого они и взяли такой вес. Только что-то у них плохо всё это выходит. Или в руководстве столько её скопилось, что никаким шаманам....

Ох, и разморило народ в балагане, разбалагурился, разбалякался, уж в ход шутки, анекдоты пошли, даже и забыл, что на улице морозище пробирает чуть ли не до костного мозга. Некоторые женщины обмахиваются программкой, как веером.

– Чья же это заслуга? – спрашивает некто у некого. – Неужто Леонардо Парамонова, нашего владимирского Кулибина?

– А кого же? Его самого, – отвечает некто некому. – И, знаешь, с виду-то такой невзрачный мужичонка, но окрылённый свыше, или, как сказал бы поэт, с печатью пророка в лице. Раньше такие с полотняными крыльями прыгали с колоколен. Ведь до чего он, прохвост, додумался? Кольчугинская электростанция-то, которая работает и от солнечных лучей, и от навоза, и от чего-то ещё, всё-таки из-за слабой мощности обеспечивает энергией область не ахти как. Отсюда в бараках висят хилые лампочки Ильича и обогрев неполный, хорошо печки дровяные есть, кое-где и вода в трубах, а то так можно и дуба отдать. Парамонка, даром что ничего не может сделать со своей сварливой бабой Ксантиппой, а тут сделал такой трансформатор, который аккумулирует в себе уже имеющуюся энергию, удваивая её мощность. Всех этих тонкостей из-за тёмного ума я не очень-то понимаю. Знаю лишь одно: теплоизлучательные батареи, которые ты видишь здесь, в балагане, питаются исключительно током, полученным в его трансформаторах. Вот оно откуда тепло взялось-то. Раньше артисты, произнося монологи, зубами стучали, а полуголый красотки, которые танцевали канкан, несмотря на активные движения, вскоре покрывались гусиной кожей. И зритель, хоть и был одет в овчину, нет-нет, да и лез в пах руку окоченевшею погреть. Вот такие дела! Впрочем, пора бы им уже начинать. Как вы думаете? Да вон занавес уже поднимается.

Когда занавес открылся, на сцене со светящейся томатом рампой, появился, источая лучезарные улыбки, знаменитый конферансье Иегуда Прошкин. Зал быстро смолк. Это же сам Прошкин! Браво! Облачённый в поношенный, в нескольких местах заштопанный, чёрный фрак, в такого же облика брюки и в лакированные, явно жмущие ему ботинки, он изысканным жестом снял бутафорский цилиндр, очень похожий на кастрюлю, обнажая тем свою в чёрном парике голову, и послал залу воздушный поцелуй. Раздались бурные аплодисменты! Иегуда водрузил головной убор на прежнее место, поднял вверх свои длинные руки, открывая манжеты с запонками из фальшивого рубина, и звонким молодцеватым голосом заговорил: – Уважаемая публика, мы рады вас видеть этим вечером на наших театральных подмостках!