Цитаты из книги «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х. Дополненное издание»

Когда пацан пришивается к группировке, старшие доносят до него мысль, что улица для него теперь главнее семьи. За улицу ты должен встать в любое время дня и ночи, а родители, братья, жены и сестры уходят на второй план.

Пробыл наш у них в плену порядка трех ночей и двух полных дней. Никаких вопросов ему не задавали – ни про наших, ни про оружие. Из чего сделали вывод: захватили его не с политической и не с идеологической целью, а только с коммерческой.

Проживание на территории врага, если сам мотаешься за противоборствующий двор, – сплошной напряг, сидение на пороховой бочке, бесконечное нервное напряжение. Есть всего один, хоть и незначительный плюс – кури, что хочешь и как хочешь, напивайся в зюзю, хоть гердосом бейся – ни один старший тебя не срисует и не поставит к ответу, так как по определению никто в здравом уме по территории противника разгуливать не станет.

Наш возраст более современно, что ли, думал, по сравнению, например, со старшими. Старшие толпа на толпу дрались. Мы старались этого не делать, избегали этих моментов. Нам проще было вычислить по адресу, по месту учебы. Зайти впятером-вшестером, перебить их там, на хуй, всех. Потому что толпа на толпу – это менты, статья, внимание со стороны мусоров, можно было укрякаться. А тут все чисто. Но это уже в девяностые с нашего возраста пошло.

Во время войны у нас каждый день были сборы. Ездили на территорию противника, цепляли там всяких. Могли залететь в больницу всей толпой. Кто-нибудь сарафаном передал, что лежит в больнице такой-то. Мы залетали в больницу и прямо в палате его раскатывали. Ну там, конечно, кино. Представляете: палата, восемь человек лежат, лечатся – и тут такая шарага залетает с арматурами, ножами и начинает врага раскатывать.

В 1990-х ларьки жгли безбожно. Ночью подъезжали, обливали бензином, поджигали. Поджог – статья тяжелая, сразу серьезный срок светит. Поэтому кто-то из окраинных ребят, то ли «Грязь», то ли «Борисково», начали делать так: брали ассенизаторскую машину с говном, подъезжали, отодвигали ломом кусок металла и заливали весь ларек говном.

Из интервью «Исповедь Снежка: „В Москве убить человека стоило 25 тысяч долларов, а мы работали дешевле“» [90]

Им выделили тетрадку, там восемнадцать листов – она вся была исписана фамилиями и адресами. И только галочки ставились напротив. Она у Жоры на холодильнике лежала. Я ее сам открывал, смотрел. Список устранения. Те, кого надо было ликвидировать. Исполняли всё сами, потом подтянул Радика, подтянули Олежку… Список там внушительный был. Точно не знаю, сколько там было, человек шестьдесят, наверное. Приходишь, смотришь – оп-па, черточка появилась, черточка появилась, черточка появилась…

В середине и конце 1990-х появилось поколение, ответственное за войны внутри улиц. Когда младшие хотели жить как старшие, а старшие не хотели пускать к кормушке.

Старшие не совались до тех пор, пока не касалось серьезных территориальных или финансовых захватов, то есть когда чьего-то коммерсанта вдруг взяли и раздели, наехали.