3

– Ты меня больше не бросишь? – снова спросила Сылу. – Дай слово! Скажи, что никогда меня не бросишь. Слышишь? Никогда!

Влажной ладонью она гладила Шамана по голове.

– Ну, скажи, милый, поклянись!

– Я больше тебя никогда не брошу, – нехотя повторил Шаман. Для него было вовсе необязательным держать слово, данное женщине.

«Три года – срок немалый, – подумал он. – Сылу сильно изменилась, даже внешне. Вон какие груди спелые. Так и просятся сорвать…»

Душу его снова стал точить червь ревности.

– Ты ходила с парнями, пока меня не было?

– Да ты что? – Она обиделась. – Если не веришь, почему пришёл?

Она красиво поджала губки, и Шаман почувствовал, как снова заиграла кровь. Любил он пухлые губки Сылу!

В голове у него снова скрипнули и закрылись тюремные ворота. Он – на свободе! Шаман сначала несколько минут стоял на улице, не в силах двинуться с места. Шёл тихий снег. Прошло всего пять дней после Нового года, везде ещё сверкала праздничная иллюминация. Иди, Шаман! Иди и ни о чём не думай. Никто тебя не задержит, не лязгнет на тебя затвором винтовки… Расслабленно пошёл Шаман по улице. Хорошо на воле, как хорошо! Прекрасно жить на этом прекрасном свете. Это великое, всеобъемлющее чувство свободы не сможет полностью понять тот, кто не был узником…

Шаман потянулся, глотнул кофе. Вот и он живёт по-человечески! Теперь нужно устроиться на работу, создать семью… Он улыбнулся, представив, как возятся вокруг него, по крайней мере, двое маленьких «шаманчиков». Наверное, в этом и состоит смысл жизни…

В это время раздался сильный стук в дверь. Шаман вопросительно посмотрел на вышедшую из кухни Сылу. Кого принесла нелёгкая в такое время? Сылу в растерянности опустила руки, недоумённо пожала плечами.

Кто там?

А в дверь стучали и стучали, даже колотили. Сылу пошла открывать дверь. В комнату ввалились три милиционера. Сылу побледнела так, что лицо её стало похожим на гипсовую маску.

– Вставай, герой! – зашедший первым сержант рывком сдёрнул с Шамана одеяло. – Пошли!

– За что? – изумился Шаман, пытаясь ладонью закрыть срамное место.

– Лежит голый, падла! – ноздри сержанта раздувались в гневе, а глаза его налились кровью. – Встать, сказано!

Милиционер без размаха, но сильно ткнул кулаком Шамана под дых. От боли тот согнулся и несколько минут лежал, судорожно хватая ртом воздух.

– Вставай, симулянт! – сержант стянул его с кровати. – Одевайся!

Сылу с плачем кинулась Шаману на грудь:

– Господи, что ты ещё натворил?

Волосы её растрепались, нос покраснел.

– О-о, горе ты моё!

Вдруг она вскочила с пола, где ещё лежал поверженный Шаман, и встала на колени перед сержантом, уцепилась за его рукав:

– Не забирай его, Аблаев, пожалуйста, не забирай! Он не виноват, он никуда от меня не выходил, клянусь!

– Уйди, потаскуха! – сержант брезгливо отпихнул её в сторону. – Три дня нет, как из тюрьмы вышел, а уже квартиру ограбить успел! А ты стой смирно, не то и тебя заберу в кутузку. У-у, шлюха!

Шаман пришёл в себя, нервными движениями принялся искать одежду, заглянул под кровать, наконец нашёл трусы под матрацем. Двое сержантов у дверей с издёвкой смотрели на него. Аблаев всё торопил Шамана. В глазах Аблаева горела неприкрытая ненависть.

– Никакую квартиру я не грабил, – голос у Шамана дрожал. – Ошибаешься, начальник.

Аблаев угрожающе замахнулся на него кулаком:

– Не трепи языком! Посмотрим, как ты в тюряге запоёшь.

В углу всхлипывала Сылу:

– А-абла-а-ев! Не забирай его.

Но Аблаев даже не смотрел в её сторону. В отделении милиции Шамана завели в кабинет следователя.

– Попался, соколик? – встретил его следователь, седоватый, полный мужчина. – Только-только освободился и снова за старое. Ай-яй-яй… Ну, голубчик, рассказывай. – Следователь уселся поудобнее в своём кресле. – Когда, как? Всё говори, без утайки. Когда, как, с кем?

– Не грабил я никакой квартиры.

– Что?! – аж взвизгнул следователь, поднимаясь с места и подбегая к Шаману. Жёлтыми от табака пальцами он поднял Шаману подбородок.

– Говори, гад! Не то!..

– Невиновен я…

Следователь сделал знак стоявшему у двери Аблаеву:

– Позови ту бабку.

Аблаев вышел. Через некоторое время он зашёл с какой-то кривоногой маленькой старушкой.

– Этот, бабушка? – ткнул пальцем в Шамана следователь.

Шаман съёжился от сверлящего взгляда бабки, отвёл глаза.

– Энтот, милок, энтот, – кивнула старуха. – Сама видела, как выходил из нашего подъезда с двумя тяжеленными чемоданами. На голове шапка была, шея шарфом обмотана…

Она снова вперила свой взгляд в Шамана:

– Только тогда он вроде повыше ростом казался.

– Спасибо, бабушка. Вот подпишись здесь и можешь идти.

– Видал? – победоносно спросил Шамана следователь, едва за бабушкой закрылась дверь. – Свидетели есть. Против фактов не попрёшь. Ну, говори, как дело было?

– Ошибается она… Путает с кем-то…

– Она – очень наблюдательная старушка, – улыбнулся следователь, хотя глаза его в улыбке не участвовали. – Она помогла нам выявить уже несколько воров и ни разу не ошибалась.

«Старая ведьма! – подумал Шаман. – Наверное, свой человек у ментов, за «опознание» денежки получает…»

– Не тяни время, рассказывай. Вчера после обеда, часа в два, ты подошёл к дому номер 32 на улице Коммунизма… И? Продолжай!

От гнева Шаман ощутил спазмы в горле.

– Ты мне сказки не рассказывай, начальник, – сказал он, изо всех сил стараясь быть спокойным. – Я два дня из дома не выходил. Спроси у хозяйки квартиры.

– У этой? Что ж, спросим, спросим и у ней. А ты-то как туда попал? Может, ты ещё изнасиловал эту женщину, а? 117 статья. Сколько лет – сам, небось, знаешь… Поэтому бери на себя ограбление названной квартиры, и расстанемся на этом.

– Ну уж нет! Не грабил я этой квартиры! – голос Шамана сорвался.

Следователь шаг за шагом загонял его в угол, как матёрая кошка перепуганную мышь.

– Нет! – снова крикнул Шаман, но уже чувствовал, что не выбраться ему из расставленного капкана. Что-то сломалось в нём, внутри.

Следователь нажал на кнопку, и снова появился Аблаев.

– Не признавая своей вины, ты только себе делаешь хуже.

Следователь кивнул на дверь. Аблаев повёл Шамана по коридору в камеру. К ним присоединился ещё один милиционер. Камера оказалась пустой, только в середине была покрытая дермантином лежанка. Как только вошли в камеру, Аблаев ударил Шамана кулаком в пах, и парень рухнул как подкошенный. Второй милиционер стал пинать его по почкам.

– Осторожнее, – остановил Аблаев вошедшего в азарт коллегу. – Сделаем ему «ласточку», мигом шёлковым станет.

Шамана положили на лежанку, заломили назад руки-ноги и связали их. Дверь камеры с треском закрылась. «Всё равно вытерплю, – подумал Шаман. – Выдержу! Вон в кино показывали, как издевались над нашими гестаповцы, ногти вырывали, за ноги вешали, но своего так и не добивались! И ты терпи, Шаман, терпи».

Всё тело его ныло и ныло беспощадно. Это была невиданная доселе боль, нестерпимая, пронзительная. Через пять минут Шаман не выдержал и стал выть, словно волк-одиночка. Стянутые ремни врезались глубоко в запястья и щиколотки. Невозможно было даже пошевельнуться. Он выл и выл. В глазах потемнело, сознание замутилось. До Шамана кто-то дотронулся: тело его безвольно дрожало.

– Сейчас, сейчас, – зашептал кто-то. – Потерпи немного.

Шаману чуть-чуть удалось повернуть голову, чтобы взглянуть на шептуна. Это был один из сержантов, пришедших в квартиру Сылу. Он торопливо ослаблял ремни.

– Развяжи! – закричал Шаман. – Или лучше убейте, я не могу больше терпеть!

Сердобольный сержант поднёс к его губам полную кружку воды.

– Попей, легче будет.

Шаман стал жадно пить, давясь водой. Зубы его стучали о край кружки.

– Развяжи!

– Успокойся, расслабь мускулы… – Голос сержанта был грустным. – Я… Я не могу развязать тебя, пойми…

– Тогда иди скажи этим падлам, что я согласен подписать их галиматью. Да, я ограбил эту чёртову квартиру, я…

Сержант медленно пошёл к двери, у порога остановился и спросил:

– Может, не будешь спешить?

– Иди! – застонал Шаман. – Моченьки моей нет! Скажи!..

Лицо его было залито слезами. Через несколько минут явился Аблаев вместе с тем «сердобольным» сержантом, который поспешно принялся развязывать жертву.

– Не суетись, Мидхат, – сказал ему Аблаев. – Хочешь добреньким казаться? А если мы попадёмся в руки этих бандитов? Они же нас к конскому хвосту привяжут, а коня как следует плёткой огреют.

Наконец путы узника упали на пол.

– Ай-яй, – Аблаев издевательски посмотрел на Шамана. – Герой! И на сколько хватило твоего терпения? Хлипкий ты, я гляжу. Тут некоторые обделывались на «ласточках». И почти всегда ставили подпись. А раз так, зачем понапрасну гробить своё здоровье?

Следователь набычился на Шамана через линзы своих допотопных очков:

– Ну, подумал подписывать? Давно бы так.

Он пододвинул к парню чистый листок бумаги.

– Подписывай.

– Но здесь ничего не написано.

– Так ты ничего нам не рассказывал. А теперь у меня нет времени тебя выслушивать. Рабочий день кончился.

Он посмотрел на часы:

– Ого! А ещё по магазинам пройтись надо, то да сё. А ты подписывай, подписывай. Дома я сам напишу про твои художества. Завтра тебе, так и быть, покажут готовую писульку! Не бойся, напишу всё чин-чинарём, не зря в пионерские годы ходил в кружок самодеятельного творчества. Хотел поэтом стать, дурак! – Он засмеялся, оскалив гнилые зубы.

На бумаге появилась подпись Шамана, кривая, косая, будто последний путь мухи, околевшей от дихлофоса.

– Вот и ладненько, – сказал следователь, быстро пряча подписанную бумагу в стол. Потом он обернулся к Аблаеву и сказал:

– Умный джигит наш Шаман, верно? Зачем друг другу нервы портить? Чем валяться в вонючей камере, лучше поехать на зону, где свежий воздух, хорошая работа. И для кайфа там возможностей больше. И потом… Как ещё говорят? Раньше сядешь – раньше выйдешь. Так ведь, гражданин зэк?

– Пошли, – сухо сказал Аблаев.

С лязгом открылась дверь камеры. Шаман хотел о чём-то спросить, но не успел: ударом кулака Аблаев снова отправил его в глубокий нокаут.

– А девка твоя – Сылу – классная, – сказал Аблаев, стоя на пороге. Увидев недоумённые глаза Шамана, он с удовольствием ухмыльнулся, гордый тем, что причинил боль другому, и добавил:

– Классно, говорю, ласкает. Всю ночь спать не даёт.

Дверь закрылась. Загремели засовы.

* * *

Через окошко чердака Шаман посмотрел на улицу. К отделению милиции подъехала ещё одна машина. «Собаки, – подумал Шаман. – Всех бы их порешить, ненавижу!» В это время из одного милицейского окна появилась как будто знакомая физиономия. «А-а… Это тот «сердобольный» сержант Мидхат, что ослаблял ему ремни и давал воду. Что же, и среди них встречаются люди». Шамиль удручённо курил, поглядывая на часы. Время казни Аблаева неотвратимо приближалось.

* * *

– Я всё равно убью тебя, Аблаев, – прошептал Шаман, когда его погружали в машину для отправки в изолятор. – Я не смогу жить, пока тебя не придушу.

– А ты и так не сможешь жить по-человечески, – поиграл желваками Аблаев. – Сопляк! Разве ты способен убить человека? Айда, айда! – он запихнул Шамана в машину. – В изоляторе штаны сушить будешь.

Горький ком в горле Шамана словно таял, распадался на несколько ручейков, подкатывал к глазам, заволакивая их жгучей влагой. Он ткнулся лицом в воротник шубы.

– Мне бы только выйти. Всё равно убью.

Старые часы с «хромыми» стрелками жалобно начали отсчитывать свои минуты.