День пятый, 5 июля

Через день после отъезда супруга баронесса Лот почувствовала себя намного лучше. Выпустив с утра почтового голубя, она стала собираться в дорогу, приказав немому кучеру приговорить экипаж. Косноязычная горничная и глухонемая камеристка – вот и всё окружение Шарлоты Олдерс в особняке.

Через полчаса дама была готова к выезду. В дорожном платье без корсета она спустилась на выложенный камнем двор. Конечно, баронесса не могла знать, что её белый голубь был подстрелен из лука, едва покинул пределы ограды… Конечно, она не могла ожидать, что на пути её ждёт молодая нищенка с ребёнком на руках, сидящая в грязи посреди дороги, которая вызовет непростительную жалость кучера, и он остановит экипаж, чтобы помочь женщине отойти в сторону, не попав под колёса…

Едва карета затормозила, раздались выстрелы. Баронесса подскочила на сиденье и выглянула в окошко. Кто-то рванул дверь на себя. Утончённое лицо высокого мужчины, показавшееся ей знакомым, скривилось в нехорошей усмешке. Женщина отпрянула, её спина упёрлась во вторую дверцу. «Пистолет… Где в карете пистолет?» – судорожно пыталась вспомнить жена барона, всматриваясь в до боли знакомые тёмные глаза бандита.

Кто-то распахнул дверцу, и Шарлотта повалилась вниз головой, уже готовая рухнуть на землю. Но этого не случилось: сильные руки подхватили её в тот же миг, как голову покрыла чёрная ткань.

Сначала леди пыталась сопротивляться, но потом поняла, что это бессмысленно. Больно скрутив белые руки за спиной женщины, разбойники снова втолкнули её в карету и умчали в противоположную сторону. С двух сторон тело дамы было зажато мужчинами. Под чёрным крепом становилось душно, и буквально через пару минут баронесса потеряла сознание.

Зайдя в придорожный трактир, Ландешот осмотрелся по сторонам, выбрал самый дальний столик в углу за дырчатой тростниковой перегородкой и направился туда. Говард послушно следовал за ним. Мужчины присели за большой тяжёлый стол, заказали вино. Через десять минут герцог покинул кабачок, сообщив Филиппу, что скоро сюда явится человек, желающий задать ему несколько вопросов, на которые виконту непременно придётся ответить.

Филипп усмехнулся в тёмные усы и стал прихлёбывать терпкое вино из деревянной кружки. Такая обстановка, какая царила в дешёвом придорожном трактире, ему никогда не нравилось. Так же не нравилось и дешёвое плохое вино, которое хозяин выдавал за изысканное анжуйское. Не нравилась вертлявая горничная, то и дело стрелявшая масляными взглядами по лицам проезжих, высматривая кого побогаче. Сын Фицалана натянул капюшон своего плаща глубже на лоб, чтобы девица не разглядела в нём дворянина.

«Сколько ещё можно ждать?» – недоумевал агент, исподлобья рассматривая соседей.

Наконец фигура в тёмном кожаном костюме приблизилась к его столику, отстукивая по деревянному полу каблуками и звеня шпорами. Чёрный плащ скользнул вдоль столешницы, кто-то опустился на противоположную лавку. Шпага брякнула об пол. Филипп понимал, что надо вскинуть голову как ни в чём не бывало, словно этот человек тут уже сидел. Поднеся кружку ко рту, он поднял её, сделал пару глотков с закрытыми глазами – нравилось с самим собой играть в кошки-мышки, строя предложения, кому это он вдруг понадобился.

Отставив кружку, агент поднял голову и обратил взор на пришельца.

– Вы?! – возглас изумления всё-таки сорвался с его губ вопреки всем правилам конспирации.

– Ну, здравствуй, Моя Тень, – вальяжно раскинувшись на лавке, ответил Остин Вендер.

Его расслабленная поза, правый локоть, чуть свисающий со спинки самодельной мебели трактира, утончённые черты безупречного лица и чёрное перо, покачивающееся над модной шляпой – всё было насквозь пронизано такой силой и уверенностью в себе, что даже вертлявая горничная не решалась приблизиться и защебетать что-то сладкое о своих услугах.

– Гадаете, зачем я здесь? Так я отвечу, – Джером наклонился вперёд, снизив тон. – Мне нужна Ваша откровенность.

– Кто сказал, что я собираюсь быть откровенным с Вами?

Говард понял, что настроение напрочь испорчено. Брови его сдвинулись, на красивом высоком лбу появилась глубокая складка.

– У Вас не будет выбора, сударь, – бросив монетку на стол, заявил Остин Вендер.

Шиллинг завертелся вокруг своей оси, гремя по дереву, и упал решкой вниз.

– После нашего последнего свидания на берегу прошло много времени, и я успел соскучиться, – ехидно заметил страж. – Полагаю, что Вы не особенно желали предавать огласке подробности той встречи. Но, если это не так, и моё общество Вам неинтересно, я сочту своим долгом рассказать названой сестре всё то, что услышал от Вас возле старой мельницы. Интересно, она очень обрадуется такому повороту событий?

Остин Вендер пристально смотрел в глаза собеседника, словно испытывая его на стойкость. В первый раз в жизни он так откровенно врал: Ирена была свидетелем разговора на берегу и слышала каждое слово Говарда^[5]. Но тайный агент, конечно, не мог это знать. Так же, как не мог он предположить безоговорочное доверие меж наследницей и её фаворитом.

– Поэтому выбор у Вас есть. Орёл или решка? Говорите откровенно, или я ухожу.

– Хорошо, – согласился Филипп. – Спрашивайте.

– В каком состоянии сейчас пребывает адмирал Линкольн?

Вопрос рыцаря поверг агента в ступор. Несколько секунд он молча смотрел в лицо собеседника, силясь понять, не ослышался ли.

– Повторите?

– Вас удивляет, что я это знаю? Объяснить откуда, или Вы просто ответите на мой вопрос? – повёл бровями Остин Вендер.

– Чёрт, Вы играете втёмную, – прошептал Говард, внутренне поражаясь силе и просвещённости противника. – Я Вас недооценивал, сударь.

– Так как он?

– Откровенно плохо. Хуже, наверное, некуда, – ответил Филипп, усмехнувшись, бросил взгляд в сторону бёдер местной красотки и, снова повернув лицо к Джерому, добавил: – Впрочем, такой доли, какая выпала адмиралу, я пожелал бы любому из осуждённых за измену. Это всё же не казнь.

– Мне известно, что он тронулся умом. Он кого-нибудь узнаёт? Жену свою он вспомнит, если увидит?

Филипп отрицательно покачал головой:

– Нет, ему сейчас 14. Если они были тогда женаты, то пусть леди Клинтон попробует достучаться до его сознания, – Говард усмехнулся, как ему показалось, удачной шутке. – Только, если мне память не изменяет, она в те годы ещё в колыбельке лежала. Не вспомнит он ни жену, ни «то дело», ни короля, ни испанцев. Ничего не вспомнит.

Жилка на виске Джерома выдала бы его нервозность, но отросшие волосы и поля шляпы скрыли это. Лицо молодого стража оставалось бесстрастным.

– Значит, никак?

– Нет, – категорически мотнул головой Филипп. – И мечтать бессмысленно, так ей и передайте. Кстати, с чего Вы вдруг о ней так печётесь? Да и где она прячется, эта графиня?

– Вы действительно думаете, что я Вам отвечу? – усмехнулся Джером.

– Ладно, мне всё равно, что вас связывает, – махнул рукой Филипп. – Только не надо меня в эту историю вплетать. Я был тогда ещё слишком юн, как и Вы, сударь. Это не наша с Вами игра.

– Может, и так, – поднимаясь, произнёс Остин Вендер. – Только погрязнув в Ваших гнусных подозрениях, Вы всегда забываете, кто же я на самом деле.

Говард тоже встал и, внимательно всматриваясь в безупречное лицо виконта Родберри, стал складывать в голове мозаику из известных ему переменных. Уравнение сложилось и подсказало ответ.

– Она Вам кузина. Как и леди Джулия Роквелл, в замужестве Обермэйн, – Филипп усмехнулся. – Как много у Брэндона родни-то оказалось. И все Вы какие-то… другие… Хорошо, что я не такой.

Глубже надвинув капюшон на лоб, агент уже собирался уйти, но услышал голос рыцаря Красного ордена:

– Я надеюсь, что наши дорожки более не пересекутся, виконт. Мне не хотелось бы скрещивать с Вами шпаги только потому, что у нас разное вероисповедание.

И коротко кивнув, Остин Вендер зашагал прочь из трактира. Говард скривил губы, смотря ему вслед: «Мальчишка… Намекаешь на то, что можешь проткнуть меня без суда и следствия, прикрываясь принцессой и своим имбирным герцогом?.. Ладно, я буду с тобой осторожнее».

Ландешот долго бродил по Верхнему парку, ловя себя на мысли, что взгляд его то и дело скользит по окнам тех комнат, которые обычно занимала Констанция де Нанон. Вздохнув, мужчина вернулся в свой кабинет и попытался заняться делом.

Вошедший с рапортом Джаспер заметил, что на лице командира поселилась рассеянность. Герцог бесцельно вертел в руке перо, а бумага, лежавшая перед ним, так и не была подписана. Открыть чернильницу он и вовсе забыл.

– Вас что-то тревожит, милорд?

Чарльз Кост отбросил перо, навалился на спинку кресла и проговорил слишком монотонно, даже для своего привычного рабочего настроения:

– Отсутствие леди Нанон, советоваться с которой я привык по каждому поводу…

– И даже без него, – заметил гвардеец. Начальник охраны обратил на помощника вопросительный взор, и лейтенант с готовностью пояснил: – Мне кажется, она стала значить для Вас больше, чем Вы бы того хотели, милорд…

– Ты прав, Джас… – потирая бородку, Ландешот поднялся и отошёл к окошку. – Я привык к ней, слишком привык…

Обернувшись, он увидел глаза Рида и покачал головой.

– Ты хочешь спросить, почему я не сделал ей предложение?

– Это не моё дело, милорд.

– Не твоё, но ты, как никто, понимаешь, что нас с маркизой связывает. Да, её стало в моей жизни слишком много, и в какой-то момент я захотел, чтобы её было ещё больше. Ведь мечтать о принцессе я не смею. А с леди Нанон мог бы быть крепкий союз…

– Она стала бы лучшей партией для Вас, согласен.

– Но как это понять, Джас? – глядя в глаза юному сослуживцу, спросил начальник охраны. – Ты хочешь сказать, что я влюбился?

Гвардеец развёл руками:

– Разве это исключено?

– Нет, так не бывает! – помотал головой Кост. – Нельзя любить двоих. То, что в мою жизнь вошла леди Нанон не означает, что я перестал любить принцессу. Я всё так же жажду видеть её, всё так же сердце взрывается в груди, едва она проходит мимо меня. Моё отношение к ней не изменилось.

– Ваше чувство безответно, а такое всегда порождает пустоту в сердце. Пустота должна быть чем-то заполнена.

– И эту пустоту заняла маркиза… – завершил мысль Джаспера герцог.

– Выходит, что так.

– Почему же я так поздно понял, сколько она значит для меня… – прошептал Ландешот и тяжело отошёл в сторону. – Хочу отдохнуть. Разбуди меня через час.

…Герцогиня д’Альбре стояла у зеркала и сама вынимала шпильки из причёски. От желания помочь ей в этом замысловатом деле Ландешот едва удержался, усилием воли заставив себя оставаться на месте.

Грациозный изгиб шеи француженки манил, дразня запретом… Начальник охраны прикрыл глаза. «Господи, о чём я думаю…» – мысленно сам себя оборвал мужчина.

Серьёзный разговор закончился, а времени впереди было достаточно, чтобы не заботиться о делах. Увольнительная на два дня в кармане тепло грела его душу. О чём же ещё мог думать молодой и полный жизненных сил мужчина, находясь в обществе с очаровательной юной леди? Чарльз Кост ущипнул себя и тряхнул головой.

– Значит, до завтрашнего вечера я Ваш пленник? – спросил пэр, чтобы не молчать, и вновь обратил взор на девушку.

Она повернула только голову, остановив на миг проворные пальчики. Широкие фалды рукавов скользнули вниз. Тонкие запястья обнажились, заставив душу мужчины перевернуться. На губах Констанции едва обозначилась мягкая улыбка:

– Я надеюсь, Вас это не смущает, Чарльз?

– Пребывать в обществе такой очаровательной дамы мечтал бы любой мужчина, – ответил Ландешот и взял со столика бокал с белым игристым вином.

Но опустошить его залпом не решился, боясь окончательно потерять контроль над собой. Девушка вынула последние шпильки и опустила руки. Светлые волосы красиво спустились вдоль тонкой шеи на плечи и упали за них. «До середины спины… Как у принцессы в прошлом году…» – отметил про себя герцог и произнёс вслух:

– Я никогда не видел Вас такой…

Подобрать слово, чтобы определить, какой именно, он так и не смог.

– Домашней?

– Верно, – улыбнулся мужчина.

Француженка отошла от зеркала и села в своё любимое кресло, продолжая любоваться гостем.

– Я надеюсь, Вы простите мне эту слабость. Иногда так хочется быть просто мадемуазель, а не герцогиней д’Альбре.

– Констанция, – помня просьбу девушки называть её по имени в этом замке, проникновенно произнёс Чарльз, наклонившись вперёд, а рука его отставила бокал с вином на столик, – я давно заметил, что Ваши слуги зовут Вас «мадам^[6]». Почему?

– Это для отвода глаз, конечно же, – ответила де Нанон. – Так меня могут воспринимать не той, кто я есть на самом деле.