Цитаты из книги «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»

Я не смог удержаться от того, чтобы немного не подразнить полковника (я вообще неравнодушен к военным с их замечательными мундирами), и сказал: – Судя по тому, как вы закрываете этот сейф, вы уверены в его надежности. – Конечно уверен. – Но ведь единственная причина, по которой вы считаете его надежным, состоит в том, что так говорят штатские. (Я приналег на слово «штатские», словно подразумевая, что они водят полковника за нос.) Тут уж он осерчал не на шутку: – Вы что же, хотите сказать, что мой сейф не надежен? – Хороший взломщик вскрыл бы его за тридцать минут. – А вы его за тридцать минут откроете? – Я сказал хороший взломщик. У меня уйдет минут сорок пять. – Ладно! – сказал полковник. – Меня, правда, жена дома к ужину ждет, но я останусь здесь и понаблюдаю за тем, как вы провозитесь с этой штуковиной сорок пять минут и ни черта ее не откроете! Он плюхнулся в свое большое кожаное кресло, положил ноги на стол и углубился в чтение.

Через несколько часов после моего приезда Арлин умерла. Пришла, чтобы заполнить свидетельство о смерти, и снова ушла медицинская сестра. А я остался, мне хотелось побыть рядом с женой еще какое-то время. На глаза мне попались часы, которые я подарил Арлин семь лет назад, когда туберкулез у нее только еще начинался. Вещь была для того времени очень изысканная: с цифровым табло, цифры которого прокручивались механически. Часы эти отличались капризным нравом и нередко останавливались по той или иной причине, – время от времени мне приходилось чинить их, однако все эти годы они продолжали ходить. А тут остановились снова, в 9.22 – в час и минуту, проставленные в свидетельстве о смерти!

Хоть я и доставлял математикам немало хлопот, они всегда относились ко мне по-доброму. Счастливые они были ребята – выдумывали всякие штуки и страшно им радовались. Обсуждали свои «тривиальные» теоремы, но если ты задавал им простой вопрос, они всегда старались на него ответить.

Уилер ответил: «Вчера Фейнман убедил меня в том, что она будет вращаться назад. Сегодня он с не меньшей определенностью убедил меня в том, что вращаться она станет вперед. В чем он убедит меня завтра, я не знаю!»

Я решил, что в мозгу должен существовать некий «интерпретирующий отдел». Когда действительно смотришь на что-то – на человека, на лампу, на стену, – ты не просто видишь краски и пятна. Что-то тебе подсказывает, что именно перед тобой находится, интерпретирует увиденное. Когда же ты спишь, этот интерпретирующий отдел продолжает работать, но только вполсилы. Он уверяет, будто ты видишь мельчайшие детали человеческого волоса, хоть это и неправда. Просто он истолковывает всякий всплывающий в мозгу сор как отчетливый образ.

Мы сидели за столиками, шутили, они радушно знакомили меня со своим миром. Мне захотелось купить бутылку молока, я подошел к стойке и, ничего не произнося, изобразил губами слово «молоко». Парень, стоявший за стойкой, меня не понял. Я показал ему знаками: «молоко» – водя по воздуху двумя кулаками так, словно доил корову. Он не понял и этого. Я потыкал пальцем в ценник молока, – нет, не понимает. Наконец кто-то другой попросил молока, и я указал на него. – А, молоко! – сказал парень, и я закивал. Он протянул мне бутылку, и тут я сказал: – Огромное вам спасибо! – СУКИН ты СЫН! – ответил он и улыбнулся.

Один из десертов – нечто наподобие кофейного кекса – очень красиво подавался на уложенной поверх блюдца салфетке. И на кухне можно было увидеть человека, носившего звание «помощник буфетчика», – он как раз и занимался тем, что подготавливал это самое блюдце и эту самую салфетку для десерта. Раньше этот человек был не иначе как шахтером – коренастый, с очень короткими круглыми толстыми пальцами. Он брал пачку салфеток (а они были плотно спрессованы в упаковке), отделял толстыми пальцами одну от другой и раскладывал их по блюдцам. И все повторял: «Черт бы побрал эти салфетки!» Помню, я однажды подумал: «Какой контраст – человек, сидящий за столиком, получает кекс на блюдечке с салфеткой, а в буфетной другой человек с толстыми пальцами твердит: „Черт бы побрал эти салфетки!“ Вот тебе и разница между реальным миром и декорациями».

втолковать что-либо человеку, который считает себя умным, да еще и отелем руководит, решительно невозможно!

Применение такой политики обучения – вещь очень опасная: студентов будут учить только тому, как получать определенные результаты, а не тому, как ставить эксперименты, сохраняя научную честность.

только никакие идеи им в голову почему-то не приходили: возможностей сделать что-либо у них имелось предостаточно, а идей не было. Думаю, как раз в такой ситуации нарастает чувство вины, наступает депрессия, и тебя одолевает тревога от того, что нет идей. И все напрасно. Нет идей, и все тут.