Цитаты из книги «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»

мне хотелось передать мое чувство красоты мира. Описать его словами трудно – как-никак чувство. Оно похоже на чувство верующего к Богу, который правит всем, что происходит во Вселенной: думая о том, как множество вещей, которые и выглядят разными, и ведут себя совсем по-разному, управляются «за сценой» одной и той же системой, одними физическими законами, вы проникаетесь ощущением некой всеобщности. Это восприятие математической красоты природы, ее внутреннего устройства; понимание того, что наблюдаемые нами явления есть результат сложной внутренней работы атомов; ощущение того, насколько драматична и удивительна эта работа. Вот это благоговение – благоговение ученого, – по моим представлениям, можно было передать посредством рисунка другому человеку, которому оно также не чуждо. Рисунок мог хотя бы на миг напомнить ему ощущение величия Вселенной.

Полковник говорит: «Дайте мне пять минут», отходит к окну и обдумывает ситуацию. Вот что военные действительно умеют делать – принимать решения. Просто замечательно, думал я, человеку необходимо решить, следует ли распространять по Ок-Риджу сведения о том, как устроена бомба, и он действительно может решить это за пять минут. Нет, я отношусь к военным с огромным уважением, потому что сам никаких важных решений принимать попросту не способен, сколько ни дай мне на это времени.

Не знаю, – сказал он. – Я могу кое-что предполагать, однако в правоте своей не уверен. Японцы считают, что преуспеть в жизни можно только одним способом: нужно, чтобы их дети получали лучшее, чем у них самих, образование; считают, что дети крестьян должны становиться образованными людьми. Поэтому каждая семья очень старается, чтобы ее дети хорошо учились в школе, чтобы они поднимались по общественной лестнице. А из-за этой склонности к постоянной учебе поступающие из внешнего мира новые идеи легко и быстро усваиваются всей системой образования. Возможно, в этом и состоит одна из причин столь стремительного развития Японии.

На этой конференции присутствовало огромное количество дураков, причем напыщенных, а я от них просто на стену лезу. Обычные дураки – это еще куда ни шло: с ними можно разговаривать, пытаться им как-то помочь. А вот дураки напыщенные – дураки, которые скрывают свою дурь, пытаясь с помощью всяких фокусов-покусов внушить людям мысль о том, какие они, дураки, замечательные и выдающиеся, – ВОТ ЭТИХ Я ВЫНОСИТЬ НЕ МОГУ! Обычный дурак не мошенничает, он дурак честный. А хуже нечестного дурака и быть ничего не может! Вот их-то я на той конференции и увидел – ораву напыщенных дураков, – и зрелище это меня страшно расстроило. Больше я так расстраиваться не хочу и потому в междисциплинарных конференциях не участвую.

производная (касательная) в точке минимума (наинизшей точке) любой кривой равна нулю (горизонтальна).

Мы подошли к стойке и, прежде чем сесть, я спросил: – Послушайте, пока мы не уселись, я хотел бы кое-что выяснить: вы переспите со мной сегодня? – Да. Выходит, правило учителя срабатывает и с обычными девушками! И все же, как ни лихо срабатывал полученный мной урок, я никогда им больше не пользовался. Мне это не нравилось. С другой стороны, интересно было узнать, насколько реальная жизнь отличается от тех правил, в которых я был воспитан.

– В телепатию, к примеру, ты веришь? – Нет. А вы?

– Кто-нибудь из твоих родных лечился в психиатрической лечебнице? – Да, тетка сидела в сумасшедшем доме. – Почему ты называешь это «сумасшедшим домом»? – обиженно осведомляется он. – Почему не «психиатрической лечебницей»? – Я полагал, это одно и то же.

В тот вечер я заглянул, чтобы поужинать, в кафетерий и повстречал там Фредди де Гоффмана. Он сказал, что собирается вернуться в свой кабинет поработать, и я, решив развлечься, пошел с ним. Гоффман приступил к работе и вскоре направился в смежную комнату, чтобы открыть один из стоявших в ней сейфов (вот этого я не учел), и открыл – тот, в который я подложил третью записку. Выдвинув ящик, он увидел то, чего в этом ящике раньше не было: ярко-желтый листок со сделанной красным карандашом надписью.

Я много раз читал, что при сильном испуге лицо человека становится землистым, однако видеть этого мне прежде не доводилось. Так вот, это чистая правда. Лицо Гоффмана приобрело сероватый, изжелта-зеленый оттенок – на него просто страшно было смотреть. Трясущейся рукой он взял листок. – П-п-посмотри! – сказал он, весь дрожа. Записка гласила: «Когда комбинации одинаковы, взломать один не труднее, чем любой другой – Тот Же Самый». – Что это значит? – спросил я. – У меня н-н-на всех сейфах од-д-динаковые к-к-комбинации! – пролепетал Гоффман. – Идея не из лучших. – Т-т-теперь п-п-понимаю, – признался он, потрясенный донельзя. Похоже, кровь Гоффмана отлила не только от лица, но и от мозга тоже, потому что работал он с явными перебоями.