Общество страдает, когда одна из опор ослабевает или укрепляется слишком сильно по отношению к другим. Слишком слабые рынки и общество становятся непродуктивными, слишком слабое сообщество и общество ведут к кумовскому капитализму, слишком слабое государство и общество – к опасливости и апатии. И наоборот, слишком много рынка и общества ведут к несправедливости, слишком много сообщества и общества – к застою, а слишком много государства и общества – к авторитаризму. Баланс крайне важен!

Воздействие торговли и революции в области ИКТ на сообщество

Сегодня опоры серьезно расшатаны. Прямые воздействия революции в области ИКТ посредством автоматизации и косвенные, но более локализованные эффекты торговой конкуренции привели к большим потерям рабочих мест в некоторых сообществах в развитых странах. Как правило, это были рабочие места со средним уровнем дохода, которые занимали люди с каким-никаким образованием. Поскольку работники-мужчины оказались в наименьшей степени способны адаптироваться к переменам, семьи испытывали колоссальный стресс: выросло число разводов, подростковых беременностей и семей с одним родителем. В свою очередь, это вызвало ухудшение окружающей среды для детей, что привело к плохой успеваемости в школе; высоким показателям отчисления, росту привлекательности наркотиков, банд и преступности; и постоянной безработице среди молодежи. Важно отметить, что упадок в сообществе имеет тенденцию подпитывать сам себя, поскольку все еще функциональные семьи бегут из него, чтобы их дети не пострадали от нездоровой среды.

В Соединенных Штатах сообщества меньшинств и иммигрантов в первую очередь пострадали от безработицы, что привело к социальному краху в 1970–1980-х годах. В последние два десятилетия сообщества, обычно белого населения, в небольших городах и полусельских районах испытывают аналогичный упадок, поскольку крупные местные товаропроизводители закрываются. Опиоидная эпидемия – это лишь один из признаков безнадежности и отчаяния, сопровождающих социальный распад некогда здоровых сообществ.

Техническая революция была разрушительной даже за пределами экономически неблагополучных сообществ. Она создала значительную прибавку к заработной плате для тех, кто обладает лучшими способностями, причем лучшие из них работают в высокооплачиваемых суперзвездных фирмах, которые все чаще доминируют в ряде отраслей. Это побудило родителей из среднего класса покидать экономически смешанные сообщества и переводить своих детей в школы в более богатых и здоровых сообществах, где они будут лучше учиться с другими обеспеченными детьми, такими же, как они. Более бедный рабочий класс не может последовать за ними из-за высокой стоимости жилья в районах получше. Сообщества, где он проживает, становятся еще хуже, на этот раз из-за ухода успешных. Технологические изменения создали эту нирвану для высшего среднего класса, меритократию, основанную на образовании и навыках. Однако из-за перетасовки экономических классов и упадка смешанного сообщества она начала становиться наследственной, и теперь успеха могут достичь только дети тех, кто уже преуспел.

Остальные брошены на произвол судьбы в приходящих в упадок сообществах, где молодежи труднее научиться тому, что необходимо для получения хорошей работы. Сообщества попадают в ловушку порочного круга, когда экономический упадок питает социальный упадок, что способствует дальнейшему экономическому упадку… Последствия разрушительны. Отчужденные люди, лишенные надежды, которая основывается на укорененности в здоровом сообществе, становятся жертвами демагогов, как крайне правых, так и крайне левых, которые потакают их худшим предрассудкам. Популистские политики задевают чувствительную струну, когда обвиняют элиту верхушки среднего класса и партии истеблишмента.

Когда ближайшее сообщество дисфункционально, отчужденным людям нужен какой-то другой способ канализировать свою потребность в принадлежности к чему-то большему^[5]. Популистский национализм предлагает одно из таких привлекательных представлений о большем, направленном к некоторой цели воображаемом сообществе – будь то белый мажоритаризм в Европе и США, исламский турецкий национализм «Партии справедливости и развития» Турции или индуистский национализм индийской Раштрии сваямсевак сангх^[6]. Популизм проявляется в том, что вина за положение народа возлагается на коррумпированную элиту. Национализм (точнее, этнический национализм, но я оставлю эти детали на потом) – в том, что провозглашает преобладающую численно группу коренных жителей страны истинными наследниками ее истории и богатства. Националисты-популисты видят в меньшинствах и иммигрантах – любимцах элитного истеблишмента – узурпаторов и обвиняют другие страны в невзгодах своей страны. Эти сфабрикованные враги необходимы для популистской националистической повестки, потому что зачастую группу большинства практически ничто не связывает – она на самом деле не основывается на каком-то подлинном чувстве общности, так как различия между подгруппами большинства обычно существенны.

Популистский национализм подорвет либеральную рыночную демократическую систему, которая принесла развитым странам процветание, которым они обладают. Внутри стран он провозгласит некоторых полноправными гражданами и истинными наследниками национального достояния, в то время как остальные будут сведены к положению людей второго сорта. Он может привести к закрытию глобальных рынков как раз тогда, когда население этих стран стареет и они нуждаются как в международном спросе на свою продукцию, так и в молодых квалифицированных иммигрантах, чтобы восполнить сокращающуюся рабочую силу. Он опасен, потому что предлагает обвинения и не дает никаких реальных решений; ему нужен постоянный поток злодеев, чтобы взбадривать свою социальную базу, и он приближает мир к конфликту, а не к сотрудничеству по глобальным проблемам. Хотя популистские националисты поднимают важные вопросы, мир не может позволить себе их близорукие решения.

Как вернуть здоровье сообществу

Школы, в наше время открывающие дорогу к возможностям, являются жизненно важным институтом сообщества. Различное качество школ, в значительной степени определяемое сообществами, в которых они находятся, оказываются приговором для одних и трамплином для других. Когда путь к выходу на рынок труда не ровный и для кого-то сопряжен с преодолением крутых подъемов, неудивительно, что люди считают систему несправедливой. Тогда они открываются для идеологий, предлагающих отказаться от либеральной рыночной системы, которая так хорошо служила нам после Второй мировой войны. И средством решения этой проблемы, как и многих других в нашем обществе, должны служить не государство или рынки. Им должно быть возрождение сообщества и лучшее выполнение им своих основных функций, вроде школьного обучения. Только так мы сможем ослабить привлекательность радикальных идеологий.

Мы рассмотрим способы, как это можно сделать, но, пожалуй, самый важный из них – это дать сообществу власть, которую государство неуклонно отнимало у него. Поскольку рынки стали глобальными, международные органы, направляемые своими бюрократами или интересами могущественных стран, забирают власть у стран в свои собственные руки, чтобы облегчить функционирование глобальных рынков. Популистские националисты преувеличивают степень, в которой власть перешла к международным органам, но это явление реально. С еще большими проблемами связано то, что внутри страны государство для выполнения международных обязательств, унификации законодательства на национальном уровне, а также для эффективного использования федерального финансирования узурпировало многие полномочия сообщества, что только еще больше его ослабило. Мы должны полностью изменить это. За исключением случаев, когда это абсолютно необходимо для поддержания должного порядка, международные органы должны вернуть власть странам, а внутри стран власть и финансирование должны быть переданы с федерального уровня на уровень сообществ. К счастью, революция в области ИКТ помогает в этом, как мы увидим. При осторожном подходе эта децентрализация сохранит преимущества глобальных рынков, в то же время предоставляя людям больше чувства самоопределения. Локализм – в смысле сосредоточения большего количества полномочий, расходов и деятельности в сообществе – поможет справиться с центробежными дезориентирующими тенденциями глобальных рынков и новых технологий.

Гражданский национализм

Вместо того чтобы позволить естественным племенным инстинктам людей реализовываться посредством популистского национализма, который в сочетании с национальными вооруженными силами создает взрывоопасный коктейль, было бы лучше, если бы их можно было удовлетворять на уровне сообщества. Один из способов устроения различных сообществ в большой и разнообразной стране состоит в том, чтобы принять всеобъемлющее гражданское определение национального гражданства, когда гражданином является каждый, кто принимает набор общепризнанных ценностей, принципов и законов, определяющих нацию. Это тот вид гражданства, который предлагают Австралия, Канада, Франция, Индия или Соединенные Штаты. Это тот вид гражданства, о котором пакистано-американский мусульманин Хизр Хан, чей сын погиб, воюя в армии Соединенных Штатов, ярко и убедительно напомнил Национальному съезду Демократической партии в 2016 году, размахивая экземпляром американской конституции. Этот документ определил его гражданство и явился источником его патриотизма.

В рамках этой широкой инклюзивной структуры люди должны иметь возможность собираться вместе в сообществах с такими же людьми, как они. Сообщество, а не нация, становится движителем тех, кто дорожит узами этнической принадлежности и хочет культурной преемственности. Конечно, сообщества должны быть открыты, чтобы люди могли входить в них и выходить, если пожелают. Одни, без сомнения, предпочтут жить в этнически смешанных сообществах, в то время как другие изберут жизнь с людьми своей этнической принадлежности. Все они должны иметь свободу делать это. Свобода объединений в сочетании с законодательным запретом активной дискриминации должна стать будущим больших стран с разнородным населением. В конце концов мы научимся заботиться о других, но до тех пор давайте жить мирно, бок о бок, если не вместе.

Рынки тоже должны стать более инклюзивными. Крупные корпорации доминируют на слишком многих рынках, все чаще подкрепляя свое господство привилегированным доступом к данным, владением сетями и правами интеллектуальной собственности. Многие услуги теперь могут оказывать только лицензированные профессионалы, что исключает конкуренцию со стороны тех, кто не имеет необходимых лицензий (одна из причин, по которой дружественные соседи не могут помочь восстановить дом сегодня). В любой ситуации мы должны отыскать барьеры для конкуренции и входа на рынок и устранить их, обеспечив равные возможности для всех. Таким образом, по мере того, как мы стремимся к инклюзивному государству и инклюзивным рынкам, которые встраивают наделенное правами и возможностями сообщество в общество и сохраняют его вовлеченность и динамичность, мы добьемся инклюзивного локализма, который будет иметь важнейшее значение для возрождения сообщества и восстановления баланса опор.

Тем не менее даже в такой ситуации усилия со стороны самого сообщества будут иметь решающее значение. Рассмотрим сообщество Пльзень в юго-западной части Чикаго, в нескольких милях от моего дома. Это сообщество, некогда находившееся в глубоко плачевном положении, сегодня начинает исправлять ситуацию.

Реально существующее сообщество берет себя в руки

Раньше в Пльзене проживали иммигранты из Восточной Европы, работавшие на производственных предприятиях в окрестностях Чикаго. С середины прошлого века туда постоянно переезжали латиноамериканские иммигранты и афроамериканцы, а выходцы из Восточной Европы уезжали^[7]. В 2010 году испаноязычные или лица латиноамериканского происхождения составляли там 82 % населения, а афроамериканцы – 3,1 %. Неиспаноязычные белые составляли 12,4 % населения в 2010 году по сравнению с 7,9 % в 2000 году.

Пльзень беден, медианный доход домохозяйства за 2010–2014 годы в среднем составлял 35 100 долларов, что примерно вдвое меньше, чем в целом по Чикаго. Уровень безработицы в 2010–2014 годах в среднем составлял около 30 %. Более 35 % лиц старше 25 лет не окончили среднюю школу. Только 21,4 % людей старше 25 лет имеют степень бакалавра, что составляет менее половины сопоставимого показателя в общей численности населения США. Почти половина арендующих жилье или домовладельцев имеют затраты на жилье, которые превышают 30 % их доходов. Для стабильности сообщества крайне важно, чтобы люди не покидали его, и Пльзеню очень трудно этого достичь.

Низкий уровень образования, низкие доходы и высокий уровень безработицы – это прямой путь к наркотикам, алкоголю и преступности. В 1979 году в Пльзене было зафиксировано 67,4 убийства на 100 000 жителей, что вдвое больше, чем в городе в целом. Для сравнения в Западной Европе средний уровень убийств составляет примерно 1 на 100 000 человек в год. Средние безвозвратные боевые потери для Германии и Советского Союза во время Второй мировой войны составляли около 140 человек в год на 100 000 населения^[8]. Таким образом, Пльзень действительно был зоной военных действий – в 1988 году журналист из Chicago Tribune насчитал 21 банду на двухмильном отрезке главной транспортной магистрали, 18-й улицы. 1980-е и 1990-е годы были годами ужасных сражений банд и кровопролития.

Тем не менее Пльзень – это сообщество, которое пытается собраться с силами и измениться. Одним из признаков того, что это удается, является то, что уровень убийств был там значительно ниже общего уровня Чикаго в течение ряда лет с начала 2000-х годов, немного превышая его лишь каждые несколько лет. Как мы увидим, сообщества обычно не берут себя в руки спонтанно – появляются лидеры, которые координируют возрождение. Одной из движущих сил возрождения Пльзеня является Рауль Раймундо, генеральный директор «Проекта „Воскресение“», неправительственной организации (НПО), девизом которой является «Построение отношений, создание здоровых сообществ». Рауль приехал в Соединенные Штаты из Мексики в качестве иммигранта в возрасте семи лет. Он учился в Пльзене в средней школе имени Бенито Хуареса, учился в вузе (в том числе некоторое время в аспирантуре Чикагского университета) и начал помогать сообществу. Он нашел свое призвание после убийства молодого человека прямо рядом с его церковью, когда его пастор спросил прихожан, что в связи с этим собирается делать сообщество. Отвечая на призыв, Рауль и еще несколько человек начали «Проект „Воскресение“», собрав по 5000 долларов в каждой из шести местных церквей. Когда кандидат, которого они нашли, чтобы возглавить проект, отказался занять эту должность, ее занял Рауль, и он все еще занимает ее спустя двадцать семь лет. На сегодняшний день «Проект „Воскресение“» привлек в сообщество инвестиции более чем на 500 миллионов долларов.

Как и в случае с другими проектами возрождения, сообщество сначала провело инвентаризацию своих активов, чтобы выяснить, на что оно может опираться. У него были свои церкви, которые обеспечивали моральную и финансовую поддержку, необходимую для любого возрождения, у него были приличные школы, у него было сильное мексиканско-американское сообщество с дружными семьями, и оно находилось в Чикаго, городе, у которого были и взлеты, и падения, но который все еще является одним из великих городов Америки.