Каким образом совокупные вибрации всех линий разлома сконцентрировались в американском финансовом секторе до такой степени, что чуть не обрушили его? Я фокусирую внимание на двух важных факторах, повлиявших на такое развитие событий. Во-первых, огромные средства были направлены в жилую недвижимость для людей с низкими доходами как из-за рубежа, так и от спонсируемых государством ипотечных агентств, таких как Fannie Mae и Freddie Mac. Это привело к неоправданному росту цен на дома и к постоянному снижению качества ипотечных закладных. Во-вторых, коммерческие и инвестиционные банки брали на себя непомерно высокие риски, покупая, например, большое количество ценных бумаг низкого качества, выпущенных для финансирования высокорисковых ипотечных закладных, занимая средства для финансирования этих покупок на очень короткий срок.
Остановимся на этом более подробно. В начале 2000 годов сбережения, накопленные зависимыми от экспорта развивающимися странами, пошли на финансирование Соединенных Штатов, где фискальные и монетарные стимулы создали неслыханный дополнительный спрос на товары и услуги, особенно в сфере жилищного строительства. Иностранные инвесторы пеклись о безопасности вложенных средств. Их деньги вкладывались в ценные бумаги, выпущенные спонсируемыми правительством ипотечными агентствами, такими как Fannie Mae и Freddie Mac, помогая тем самым правительству США выполнить задачу обеспечения жильем людей с низкими доходами. Инвесторы, многие из которых жили в развивающихся странах, неявно исходили из того, что правительство Соединенных Штатов поддержит эти агентства, – точно так же, как инвесторы из промышленно развитых стран надеялись, что правительства развивающихся стран поддержат их, пока в этих странах не разразится кризис. В связи с этим Fannie и Freddie смело шли на любые риски, не считая себя обязанными подчиняться дисциплине рынка.
Другие средства, поступавшие от иностранного частного сектора, вкладывались в получившие высокие рейтинги высокорисковые ценные бумаги с ипотечным покрытием. Здесь не задававшие лишних вопросов иностранные инвесторы полагались (несколько наивно) на институты прозрачной финансовой системы. Они верили в рейтинги и рыночные цены, устанавливаемые системой, не понимая, что огромное количество денег, поступающих в высокорисковое кредитование – как из агентств, так и из иностранных источников, – коррумпируют институты самой этой системы. Ибо одна из слабостей прозрачной рыночной системы, как объясняется в главе 6, состоит в том, что она считает цены точными: однако когда приходит время абсорбировать потоки денег от малоосведомленных инвесторов, то цены могут подвергнуться существенным искажениям. И здесь наблюдается та же картина: контакт между двумя различными финансовыми системами приводит к снижению устойчивости всей конструкции.
Но главной причиной финансовой паники послужило не столько то, что банки «упаковывали» и распределяли высокорисковые ценные бумаги с ипотечным покрытием, сколько то, что они удерживали большое количество этих бумаг у себя – либо на балансе, либо как-нибудь иначе, – финансируя эти активы при помощи краткосрочных займов. Это возвращает нас – на новом витке спирали – к теме моего доклада на конференции в Джексон Хоул. Что пошло не так? Почему такое количество американских банков взяло на себя столь большие риски?
Эта проблема, как показано в главе 7 данной книги, связана с особым характером этих рисков. Тот факт, что на финансирование высокорисковых кредитов поступали огромные деньги от инвесторов, не задававших лишних вопросов, а также то обстоятельство, что правительство было существенным образом вовлечено в ипотечные дела, – все это расценивалось как сигнал о том, что на протяжении обозримого времени дела в этой области будут идти хорошо и домовладельцы не обанкротятся. Сходным образом готовность ФРС поддерживать в ближайшие годы мягкие условия кредитования при сохранении высокого уровня безработицы внушала уверенность в том, что риск невелик. В таких условиях современная финансовая система готова брать на себя больше подобных рисков.
Банк, подвергающий себя таким рискам, неизбежно стремится получать сверхприбыли. Не исключено, что подобная тактика приведет к колоссальным убыткам. С точки зрения общества, такие риски представляются неоправданными, поскольку в случае неудачи расплата будет слишком велика. К сожалению, природа господствующей в нашей финансовой системе структуры вознаграждений (не всегда явно выраженной) делает акцент на краткосрочных выгодах и побуждает банкиров брать на себя такие риски.
Особенно пагубный характер носят действительно совершаемые или намечаемые вмешательства правительства или центрального банка в деятельность тех или иных рынков либо с целью достижения конкретных политических целей, либо из стремления избежать неблагоприятных политических последствий; такие вмешательства аккумулируют колоссальную потенциальную энергию, поскольку они синхронизируют действия различных участников финансового рынка, побуждая их идти на одни и те же риски. Поступая таким образом, они повышают вероятность краха. Ясно, что за риски, которые берут на себя финансисты, отвечает прежде всего сам финансовый сектор. В связи с нынешним кризисом он повинен в таких прегрешениях, как искажение стимулов, гордыня, зависть, ложная вера и стадное поведение. Но и правительство несет за это свою долю ответственности: оно приложило руку к тому, чтобы эти риски выглядели более привлекательными, чем они были на самом деле, и не настаивало на соблюдении дисциплины на рынке; более того, оно создало ситуацию, при которой рискованное поведение встречало одобрение и поддержку. Правительственные вмешательства, произведенные по горячим следам кризиса, к сожалению, оправдали ожидания финансового сектора. Политический авантюризм прекрасно спелся с авантюризмом финансового сектора, проявившимся в последнем кризисе. Особое беспокойство вызывает то обстоятельство, что все может повториться.
Иначе говоря, центральная проблема основанного на свободном предпринимательстве капитализма в современной демократии всегда состояла в том, как сбалансировать роль правительства и роль рынка. Несмотря на огромные интеллектуальные усилия, потраченные на то, чтобы обозначить должное распределение ролей между этими «протагонистами», именно взаимодействие между ними остается главным источником нестабильности. В демократической стране правительство (или центральный банк) никак не может позволить обычным людям понести тот «сопутствующий ущерб», к которому приводит жестокая логика рынка. Современный финансовый сектор прекрасно это понимает и поэтому ищет способы эксплуатации благородных порывов правительства, будь то его озабоченность неравенством, безработицей или нестабильностью банковской системы страны. Проблема коренится в фундаментальной несовместимости между целями капитализма и устремлениями демократии. И тем не менее они сосуществуют и нуждаются друг в друге, потому что капитализм сглаживает недостатки демократии и наоборот.
Я не собираюсь выступать в роли адвоката банкиров, которые устремились в погоню за бонусами сразу после того, как государство спасло их от разорения: такое поведение было не только возмутительным с точки зрения морали, но и политически недальновидным. Однако возмущение – плохой советчик в политических вопросах. Хотя финансовый сектор никак не тянет на роль невинной жертвы, следует учитывать тот факт, что он оказался в центре скрещивающихся линий разлома, и это оказало воздействие на его поведение. Все акторы – банкиры, политики, бедные слои населения, иностранные инвесторы, экономисты и руководители центральных банков – делали то, что считали правильным. Приходится признать, что такие ключевые игроки, как политики и банкиры, довели страну до кризиса непреднамеренно, руководствуясь результатами выборов и благоприятными сигналами со стороны рынка, но именно такое рутинное поведение и привело к финансовому коллапсу. Вместе с тем отсутствие злодеев и тот факт, что ни один из акторов не предпринял должных усилий для преодоления линий разлома, делают нахождение решений более, а не менее трудным делом. Регулирование получаемых банкирами премиальных может принести определенную пользу, но это лишь частичное решение, особенно если банкиры так и не поняли своей ответственности за риски, которым они подвергают финансовую систему страны.
Если причиной столь разрушительного кризиса явились вполне разумные – по крайней мере с их точки зрения – действия акторов, значит, нам предстоит проделать очень большую работу. Существенная часть этой работы должна быть проведена за пределами финансового сектора. Как дать американцам, оказавшимся позади в современной Америке, реальный шанс преуспеть? Следует ли создать более сильную систему социальной защиты, которая могла бы помочь американским домохозяйствам во время рецессий, или можно найти другие способы сделать положение работников более прочным? Как страны мира с сильной экономикой могут освободиться от своей зависимости от экспорта? Как реформировать их финансовые секторы, чтобы они смогли более эффективно размещать ресурсы и управлять рисками? И конечно, необходимо задаться главным вопросом: как реформировать финансовую систему Соединенных Штатов, чтобы она снова не подорвала мировую экономику?
Разрабатывая структурные реформы, следует иметь в виду, что единственная действительно безопасная финансовая система – это система, которая не идет на риск, не финансирует инновации и не инвестирует средства в развитие; это система, которая не помогает вытаскивать людей из нищеты и не предоставляет потребителю почти никакого выбора. Это система, которая настроена на решение проблем по мере их поступления и тем самым – на поддержание status quo. Однако в долгосрочной перспективе, принимая во внимание колоссальные вызовы, перед которыми стоит современный мир (назовем навскидку хотя бы климатические изменения, старение населения и проблему бедности), ориентация на status quo является, судя по всему, самым большим из возможных рисков, поскольку такая установка делает нас неспособными адаптироваться к стремительно меняющимся условиям и адекватно ответить на грядущие вызовы. Мы не желаем возвращения к недобрым старым временам, когда управление банком было скучным и рутинным делом: люди легко забывают, что в условиях жестко регулируемой системы от потребителей и от фирм, не имевших особого выбора, мало что зависело. Мы хотим иметь инновационную, динамичную финансовую систему, которая тем не менее не допускала бы чрезмерных рисков и предосудительного поведения. Это сложная задача, но ее решение принесло бы всем нам такие преимущества, что над этим стоит поработать.
Кроме того, мы должны признать, что хорошая экономика неотделима от хорошей политики: возможно, в этом и состоит причина того, почему экономика раньше называлась «политической экономией». Экономисты допустили ошибку, полагая, что, если в стране утвердилась прочная система институтов, политические воздействия будут незначительными; они были уверены, что такие государства постепенно преодолеют статус развивающихся и войдут в когорту промышленно развитых стран. В свете недавнего опыта приходится признать, что такие институты, как регулирующие органы, работают эффективно лишь до тех пор, пока в стране проводится взвешенная политика. Серьезные дисбалансы, например неравенство, могут вызвать давление, способное преодолеть сопротивление всех сдерживающих факторов. В результате страна, имевшая статус промышленно развитого государства, может вернуться в состояние развивающейся, если ее политика окажется несбалансированной, независимо от того, насколько хорошо развиты ее институты.
Не существует панацеи от всех бед. Реформы потребуют тщательного анализа и внимания к деталям (иногда чрезвычайно утомительного). В общем виде возможные реформы рассматриваются в главах 8, 9 и 10. Надеюсь, мои предложения окажутся менее упрощенческими и более конструктивными, чем призывы разорвать на мелкие куски банкиров и их регуляторов. В случае, если предлагаемые мной реформы будут осуществлены, это радикальным образом изменит мир, в котором мы живем, заставив его свернуть с дороги, ведущей к углубляющемуся кризису, и встать на путь экономического подъема, политической стабильности и сотрудничества. Мы можем достичь прогресса в предотвращении основных угроз, стоящих на пути мирового развития. Такие реформы потребуют изменений в образе жизни общества, в его развитии и в способе принятия решений. Их проведение будет сопряжено с серьезными краткосрочными трудностями, но взамен мы получим хотя и менее определенные, но громадные долгосрочные преимущества. Публику бывает нелегко убедить в необходимости таких реформ, поэтому они оказываются непривлекательными для политиков. Но в результате ничегонеделания мы, возможно, столкнемся с еще более тяжкими потрясениями, чем те, которые недавно испытали, ибо, если оставить все как есть, линии разлома будут только углубляться.
В целом картина не так уж и мрачна. Сегодня существуют два серьезных основания для надежды: во-первых, это технологический прогресс, который позволяет решать проблемы, казавшиеся нерешаемыми на протяжении столетий; во-вторых, экономические реформы стремительно переносят массу бедняков из средневековых условий жизни в среду современной экономики. Мы сможем достичь многого, если нам удастся извлечь правильные уроки из недавнего кризиса и стабилизировать мировую экономику. И мы так же много потеряем, если извлечем из кризиса неправильные уроки. Позвольте мне теперь показать и линии разлома, и те трудные решения, которые нам предстоит принять, в надежде на то, что совместно мы сумеем сделать правильный выбор. Мы должны это сделать – ради нас самих.
О проекте
О подписке