Светлые дни

 
Светлые дни остывают снегами
в сердце моем.
Выстроил холод большими руками
города дом.
 
 
Ватой укутал пустой переулок
пятна шагов.
Коркой хрустящей поджаренных булок
взмахи ветров.
 
 
Пар от дыхания шарфом намотан
на голоса.
Будто случайно, дотронулся кто-то
до рукава.
 
 
Нет, не обманете, вестники лета,
светлые дни.
Прячу лицо от холодного света
в шубу зимы.
 

Ожидание

 
Усталость, занавешенная смехом,
в твоих глазах печальна и светла.
Назло пустым, придуманным помехам
ложится в руку мне твоя рука.
 
 
Попрятаны желанья в жест небрежный
и сумрак губ помадой обведен.
Вечерней тенью замкнуты надежды
и пальцы холодны твои, как сон.
 
 
И снова наполняюсь я сомненьем,
в который раз бросаю быстрый взгляд.
Но тлением не принятых решений
глаза твои в ответ чуть-чуть блестят.
 
 
Усталость, занавешенная смехом,
в твоих глазах опущенных тиха.
Назло пустым, придуманным помехам
плывут, чуть розовея, облака.
 

«Если думать всю жизнь о небе…»

 
Если думать всю жизнь о небе,
наверное, станешь птицей.
Или белым, как птица,
облаком над головой.
 
 
Если думать всю жизнь о солнце,
наверное, станешь пылью,
или теплой, как пыль,
ступенькою на крыльце.
 
 
Если думать всю жизнь о море,
наверное, станешь речкой,
или зеленой, как речка,
водой в её берегах.
 
 
Но если всю жизнь думать
о той, которую любишь, —
станешь мелким дождем,
мокрой листвой в лесу.
 

С тобой

 
В твоих берегах-ладонях
мои протекают воды.
Мои застывают годы
в твоих берегах-глазах.
 
 
В твоих вечерах-затонах
мои затихают речи.
Мои остывают плечи
в твоих вечерах-лугах.
 
 
В твоих облаках-объятьях
мое уплывает сердце.
И так далеко до смерти
в твоих облаках-руках.
 

Август

 
Ты не видел, как спелый август
молчал на краю дороги
влажным взглядом берез?
 
 
Ты не видел, как душный август
запахи прял над лугом
жужжанием диких пчел?
 
 
Ты не видел, как рыжий август
таял в пруду, серея
уставшим от родов лицом?
 
 
Наверное, ты не видел…
Иначе, зачем бы лужам
так долго стоять, белея,
в сохнущей колее?
 

«Как холодно, друзья, в моей квартире…»

 
Как холодно, друзья, в моей квартире.
Качает ветер шторами окно.
Как холодно на свете, в целом мире.
Согрей меня, октябрьское вино.
 
 
Касаюсь кромки дня, дрожа губами,
Вина темно-вишневая полынь.
Нас осень провожает холодами.
И снова пусто, взгляд куда ни кинь.
 

Северное сияние

 
Все меньше огарок, все ярче свеча.
И строчка, как воск, горяча, горяча.
 

«Мне милей на тротуарах…»

 
Мне милей на тротуарах,
Чем в лесу среди ветвей.
Мне родней пивные бары,
Чем ржаной простор полей.
 
 
Голубь сел на подоконник,
Грязно-серый, городской.
Окна, ржавый рукомойник,
Мяч, качели – след людской.
 
 
По Дегтярному спускаюсь,
Ждет Успенский за углом.
Не предам и не раскаюсь.
Ты, Москва, мой отчий дом.
 

«Я боюсь прослушать звуки…»

 
Я боюсь прослушать звуки,
Я боюсь, что помешают.
Сердца выпуклые стуки
От виска к виску летают.
 
 
Красный звон, трамваи мыслей
На проторенных дорогах
Заслоняют здравым смыслом
Ту, что мне дана от Бога.
 
 
Стой, моя сестра родная,
Стой, чужая!.. Дождь и слякоть.
Злясь на все вокруг, вонзаю
Ручки клык в бумаги мякоть.
 

Предчувствие

 
Деревья вздыхают устало,
Предчувствуя тяжесть весны.
И жала несущихся галок
На небе так странно – черны.
 

Игра

 
В свободу играю.
Опускаю пальцы в лиловые краски
и акварель высыхает,
морща бумагу слегка.
 

«Больше серого цвета, чем яркого…»

 
Больше серого цвета, чем яркого,
И ворсинками иглы-дома.
Засыпают татары с татарками
По подвалам. И спят до утра.
 
 
А когда, словно тоненькой коркой,
Покрываются улицы утром,
Между синенькой ситцевой шторкой
Появляются лиц перламутры.
 
 
И выходят татары на улицы,
Подметают уныло дворы,
И бормочут, спиною ссутулились,
Ненавистное имя Москвы.
 

Столяр

 
Предметы, линии, игра,
Беседы при неярком свете.
Шагов хрустальная мура
В старинном дедовском буфете.
 
 
Сучок, расцвеченный рукой,
Стараньем прошлым полирован,
Склонился мастер над свечой,
Минутной стрелкой разлинован.
 
 
И сквозь прошедшего туман
Я вижу жилистые руки,
Очков оптический обман
и инструменты, и их звуки.
 

«Распахнулись глаза и, как двери…»

 
Распахнулись глаза и, как двери,
Растворились решетки ресниц.
Побежали упругие звери
Взглядов. Тысячами верениц…
 

Краски осени

 
Краски все растеклись, поблекли
          и лежат на холсте.
Были краски, как краски, – намокли,
          теперь не те.
Серебряная, например посерела
          и бамбук водосточных труб,
Алюминевы до предела,
          никак не отлипнет от рук.
Сколько ни мыль его мылом,
          сколько не три пемзой
Так и останется. Погляди, шилом
          тычется в небо резвый
Шпиль одинокой башни.
          Глупо, хотя и красиво.
Похоже на день вчерашний,
          безтолковый, невыносимый.
 

«Сижу без мыслей, сам с собой…»

 
Сижу без мыслей, сам с собой.
Вода из крана.
Я ранен утра синевой,
Сочится рана.
 
 
На белом кафеле стола
Яйцо вкрутую.
На завтрак срочные дела,
Писать – впустую.
 
 
Ложусь на смятую постель,
Пера не трону.
Пылится в ящике недель
Моя корона.
 

«Так всегда здесь: пыль и солнце…»

 
Так всегда здесь: пыль и солнце,
Но вечером солнца нет.
Вечером сквозь абажура донце
Конусом режущий свет.
 
 
Гости вечером по полам темным
Ходят туда-сюда.
Говорят мало, больше пьют и скромно
Курят. опустив глаза.
 
 
А потом вдруг уходят гости.
Двое глядят им вслед.
На тарелках грязные кости,
Пятна от сигарет.
 
 
Двое знают, спешить некуда,
Завтра опять день.
И ложатся спать нехотя…
На окошке – сирень.
 
 
Легли, думают. Про солнце, про завтра,
Про пылинки в лучах теплых.
И засыпают… Аэронавты,
Пролетая, глядят им в окна.
 
 
И не знают аэронавты,
Что за окнами тихо спят
Люди далекого «завтра»,
За которым они летят.
 

Моя Москва

 
Здесь нет шума машин
В толчее домов,
В переулках узких, кривых.
И лежит здесь пыль
На хвостах котов
И на лицах старух седых.
 
 
Если б солнца луч
Заглянул сюда,
Он увидел бы окон грязь,
Посреди двора
В луже рваный мяч
И карниза лепную вязь.
 

Рулла

 
Жужелица смуглая Рулла,
Рулла, жук золотой.
Время совсем согнуло
Столбик перил резной.
 
 
Теплая пыль наростом
Между окон легла,
Трава невысоким ростом
В щели полов вросла.
 
 
Солнце гуляет брызгой,
Стеклянная прядь окна,
Столбик совсем раздрызган,
Рулла летит, пчела.
 

Ты

 
Ты – мой бог, моя жизнь. Ты – жена моя.
Ты – надежда, ты есть у меня.
Ты – в колодце вода, тишина моя.
А я сам лишь колодца края.
 

Мелодия

 
Смуглый ветер ладонью твоей
Лег на сырость холодных перил.
Всех на свете не хватит морей
Охладить моей памяти пыл.
 
 
Что мне день, что мне ночь, что мне век?
Всё песчинки, песочная горсть,
Если самый родной человек
Промелькнул и исчез, словно гость.
 
 
Колебаньем звучащей струны
Наших «вместе» допетая песнь,
Лунных бликов недолгое «мы»
И пустынная пристани месть.
 

«Я увидел на бульварах…»

 
Я увидел на бульварах
Листьев вялых хруст-рисунок.
Я увидел тротуары,
Я увидел переулок.
 
 
Я увидел переулок,
Где тебя я встретил утром.
Я увидел запах булок,
Я увидел перламутры.
 
 
Вспомнил встречи, вспомнил лица
Окружающих нас разных…
Между пальцев лист пылится
И хрустит разнообразно.
 

Я слышу детство

 
Слышу детские улицы, топот шальной
Меж извилистых трещин асфальта.
Слышу детские запахи: пахнет травой,
Пахнет марками с острова Мальта.
 
 
Слышу школу перил, туалетов уют
И запретный дымок сигареты.
Слышу пятна чернил… Между пальцев текут
Годы, лестницей, солнцем нагретой.
 

Летний мотив

 
Дни идут за днями,
Солнцем катит день.
Неподвижно вянет
Душная сирень.
 
 
Лето к середине,
Перекрестков стык.
Пыль лежит, как иней,
Мостовых кадык.
 

«Опустились руки…»

 
Опустились руки,
Вечер спит хмельной.
Мне связали звуки
Руки за спиной.
 
 
Вывеска напротив
Потеряла смысл,
Своды подворотен
Заслонили высь.
 
 
Выпали две буквы
В имени моем.
Светофоров клюквы
Красным жгут огнем.
 

«В городе туман клочьями кружится…»

 
В городе туман клочьями кружится,
Зыбистые танцы меж сырых ветвей.
Утро по стеклу слезами струится,
Ломкая тропинка все ясней, ровней…
 
 
Я стою один, жду свою партнершу,
Грусти красный клин сквозь мотив замерзший.
Грусти тонкий след, инеем на ветках.
Утра нет как нет. Дня пустые клетки.
 

«Стороной проходят тучи…»

 
Стороной проходят тучи,
Продырявленные птицей.
И ничто меня не мучит.
Блекнут дней погожих ситцы.
 
 
И ничто не задевает,
Все несется мимо, мимо.
Вечер в окна наливает
Темно-синие чернила.
 
 
Ночь шагами в подворотне
Расколола снов оковы.
Выбрав дверь, одну из сотни,
Я прибил над ней подкову.
 

Ритм и цвет

 
Как-то все это пахнет тухлятиной.
Ритмы зеленые белой стены.
Из клетчатых окон несет отсебятиной,
Ветры протянуты вдоль белизны.
 
 
Руки протянуты… Их протяженность,
Цепкость, лиловая мягкость и томность
Вся, как оранжевый пульс барабана.
Ногти лимонные, пальцы – вараны.
 
 
Жизнь между ритмов фонарь зажигает,
Тужится кругло и днями мелькает.
Я весь пунцовый сижу на скамейке,
Дождь темно-серый из матовой лейки.
 

Резкие тени

 
Вот листьев неказистая усталость,
Зеленый, влажный, трубчатый покой.
Вот листьев повисающая вялость
На белом подоконнике. Рукой
Потрогать можно толстую зеленость
И ниже – шорох глиняный горшка.
Потрогать можно… Давняя веселость,
Как бусинка стеклянная красна.
Рубиновый – забвенье и былое.
Зеленое – надежда и тоска.
День серый, позабывший голубое,
Усталая знакомая рука.
Предметы жизни, цвет и настроенья
Разнообразны, помнящи, близки.
Наш праздник серый, толщей воскресенья
Кончает вечер. Тени так резки…
И по-другому думается снова,
Который раз меняю жизни явь.
Встречаю час, еще один и новый.
Ты, времени восторженная рябь!