С этой рыжей мордой у пса давние счёты. Он не какой-то дворовый пёс, которого может унизить напыщенный кот, нет, он чистокровный немец. Сейчас в его движениях проглядывалась не только злость, но и ревность. Ведь этот противный мохнатый комок грязи идёт рядом с его хозяином! Идёт так, словно это и его хозяин тоже. Рекс с нетерпением ждал у калитки знакомый щелчок затвора в надежде проскочить. Но его маневр давно изучен и не представлял угрозы для кота.

Я остановился попрощаться со своим собеседником, но тот пошёл дальше, будто во мне и не нуждался вовсе. Беляш даже не сбавил ход, когда я окликнул его, а просто повернул ухо. Одно ухо. Левое. Как они это делают?

– Да пошёл ты сам! – с улыбкой в сердцах сказал я.

– Мяу, – донеслось от пафосного создания, не соизволившего обернуться.

– Вот выпущу Рекса, и посмотрим, как ты замяукаешь.

Но Беляш уже завернул за угол соседского дома, давая понять, что разговор окончен. Животное, одним словом.

– Рексик, Рексик мой золотой, мой мальчик, иди сюда, – пытался я усмирить пса, чтобы он не бросился вдогонку.

Закрыв калитку, я зашёл в дом. Не знаю, что я услышал первым: звук скворчащего масла или запах жаренной картошки, такой золотистой, с корочкой. Разыгравшийся после дальней дороги аппетит сразу дал о себе знать.

Милая хозяйничала у плиты, а Кудряшка сидела рядом за кухонным столом и училась нарезать зеленый лук колечками. На кухне царила гармония. Мои сладкие девчонки при деле. Однако кроме запаха вкуснейшего ужина, приготовленного хозяйкой и маленькой принцессой в воздухе витало напряжение.

–Пап, пйивет, а я лук найизаю, – воодушевленно похвасталась дочка, ведь не каждый день ей доверяют такое опасное и ответственное задание.

Она – вылитая мама. Черные локоны всегда небрежно, но по-киношному спадали на открытый лоб. В карих глазах-пуговках жил детский озорной огонёк. Длинные реснички, заставляющие умиленно смотреть в глаза не отрываясь, и черные, словно нарисованные бровки. Аккуратный носик и сногсшибательная улыбка. Именно такой улыбкой и сразила меня Милая в день нашей встречи. Они даже характером похожи: нежные, заботливые, очаровательные и такие хитрые. Когда им что-нибудь надо, пускают в ход всё обаяние. И ведь невозможно отказать. Я пытался. Тщетно.

– Ты моя сладкая, такая уже взрослая, скоро сама будешь нам с мамой завтраки готовить.

– Аха, – произносит Ралина, не отвлекаясь на мой поцелуй в щечку.

Прям что ты, что ты, деловуша, блин.

Ну, смысла оттягивать разговор нет, надо идти сдаваться любимой, которая, чувствую, специально не смотрела в мою сторону. Боялась понять по глупой улыбке, что всё прошло удачно. Наверное, ни один шеф—повар так сосредоточено не следил за процессом приготовления блюда, как она сейчас. Даже когда я подошел со спины и, нежно обняв, притянул к себе, сделала вид, что ей нельзя отвлечься ни на секунду. Она не хотела слышать, не хотела говорить, не хотела ничего спрашивать, потому что всё уже понимала. Я не решался начать разговор об утреннем собеседовании. Друзьям я бы мог часами пересказывать каждый миг сегодняшнего дня, но только не ей и не сейчас. Знаю, что творится у неё на душе. Знаю, что она боится услышать правду.

Уткнувшись носом в её темно-каштановые волосы, я обрел спокойствие. Как же она вкусно пахнет. Целуя шею жены, я забывал обо всём.

– Не трогай. Опять Рекса всего залапал. Иди мой руки, кушать будем.

Она говорила со мной, и это уже хорошо.

– Я мигом, моя! – боясь разозлить её, рванул в ванную, но, спохватившись, вернулся и поцеловал умную и сдержанную жену, попутно подмигнув дочке. И, вспомнив, добавил:

– А где Богдан?

– А где может быть твой сын? Бросил рюкзак, схватил мяч и убежал к бабушке, – сердито ответила Милая.

Сын молодец, мужиком растёт.

Хотелось ответить, что, по её мнению, наверное, было бы лучше, если бы он не бегал по улицам, а сидел за компьютером круглые сутки, но я чудом сдержался. Иначе этой маленькой зацепки хватило бы, чтобы обрушить плотину и низвергнуть на себя поток слов, которые сейчас кипели в голове Милой.

– Картошка просто бомба! – обжигая рот, я нахваливал ужин. – И лучок так красиво нарезан.

– Не подлизывайся, – выдержав паузу, Милая добавила: – Что сказали?

– Сказали берут, – не поднимая глаз, я продолжил усердно работать вилкой. – Всё нормально, я им подхожу.

Реакции никакой. Тишина. Тот случай, когда отсутствие реакции намного хуже любого другого варианта развития событий! Ну скажи, что ты против, разозлись, и мы снова поругаемся, снова будем мусолить заезженную тему, что и здесь можно работу найти, что меня в любую охрану возьмут. Или скажи, что я молодец, что всё-таки добился, не зря в шесть утра уходил на пробежку, пока все спали. Нет же, молчит…

Аж бесит.

Столько эмоций внутри, а в какое русло выплескивать, непонятно. Вот и приходится жевать и надумывать. А она сидит напротив, перебирает салат вилкой и думает всякие гадости. Ну наверняка же думает.

– Пап, а знаешь чё? Мы сегодня ежика видели. Он такой майенький во двойе бегал. Мы ему молока налили в тайелочку. Ну не в тайелочку, ну в кйышку от банки, – вдруг вспомнила Ралина.

Как же она вовремя. Люблю её!

Пока они с Милой мыли посуду и стелили постель, я разобрал вещи и пошёл в душ. День был насыщенный, а впереди ждал тяжелый разговор, и мне хотелось стоять под бодрящими струйками воды как можно дольше.

– Выходи уже. Твоя принцесса уснуть не может, пока не поцелует тебя, – послышался за дверью голос Милой.

Свет в доме приглушили, и лишь ночник в детской освещал мой путь.

– Спокойной ночи, Король. Я тебе завтра ежика покажу, харашо?

– Конечно, принцесса, завтра снова его покормим, – не в силах противостоять, согласился я.

– Аха, – кивнула в ответ Кудряшка и отвернулась спать, обняв куклу Катю.

Остаться бы ночевать в детской. Лечь прямо здесь, с дочкой, на уютном диванчике и прятаться до утра. А любимой сказать, мол, нашей принцессе страшно ночевать одной, боится бабайку. Нет. Не прокатит. Милая вмиг вычислит, кто настоящий трус. Трус, потому что боюсь предстоящего разговора. Ну вот как так бывает? Вроде взрослый человек, прошёл службу в горячей точке, ходил на задания в составе маленькой группы, а тут просто разговор с женщиной. Здесь даже бояться-то нечего! Противник хрупкий, физически слабее, приемами рукопашного боя и стрелковыми навыками не владеет, оружия, по разведданным, не имеется. И всё же один взгляд, один, черт побери, взгляд, и всё, ноги трясутся. А если ещё уловить в голосе нотки осуждения, то хоть с голыми руками на любую банду пойду, лишь бы подальше отсюда.

Нет-нет, я не подкаблучник, и любимая иногда разрешает кушать в зале перед телевизором, но этот взгляд…

Мне кажется, ей нужно сниматься в телевизионных шоу, где приглашают людей с экстраординарными способностями. Вот взять, например, людей, которые умеют читать мысли, так вот они просто дети по сравнению с моей! Она не просто читает мысли, она их редактирует, не вынимая из твоей головы. Причём препарирует молотком и зубилом.

Одним коротким взглядом она способна не просто прожечь тебя насквозь, а перемолоть внутренности вскипятить всё нутро, и после всего безжалостно схватить за яйца и подтянуть их к глотке. И вот, когда ты, весь в испарине, стоишь, вытянувшись на носочках, пытаясь глотнуть немножко воздуха, она мягким ласковым голосом с отголоском свинца задаст любой вопрос, и попробуй ты, собака дикая, хоть на секунду замешкаться или, не дай бог, попытаться соврать – прощайся с жизнью.

«Ему бы жить да жить, да нет. Врал» – именно так напишут на надгробье.

Ладно, смысла оттягивать нет, надо идти на плаху.

Лежит, отвернулась, притворилась, что спит. Смешно. Я же знаю, что нет. Там целый вулкан эмоций сейчас кипит. Уверен, поток критики и железных доводов уже подготовлен и готов обрушиться нескончаемой лавиной, но плотина ещё держится. Пока держится.

Хоть постель достаточно широкая, но всегда, когда ей удается лечь первой, Милая сразу пытается занять место ближе к середине, чтобы отжать большую территорию. Татарка, одним словом. А сегодня, вопреки всему, отвернувшись, легла на самый край. И хотя дома тепло, плотно укуталась в толстое одеяло, словно в бронированный кокон. Дело хуже, чем я думал.

– Не лезь, – сухое, чеканное, словно выстрел, разрезало тишину спальни в тот момент, когда рука, проскользнув под одеяло, прикоснулась к её манящей талии. – Давай спать, у меня нет настроения.

О, ещё бы. Чувствую всё негодование, что переполняет душу. Представляю, если бы она посмела мне сказать, что уезжает надолго в командировку. Я бы даже слушать не стал, просто поднял бы её на плечо, отнес в спальню и закрыл на пару дней, пока не передумает. Без права на обжалование.

Но здесь другой случай. Перечить мужчине прямо нельзя, и она это понимает.

– Не лезь, говорю, – вновь отстраняясь, повторила она, когда мой штурм продолжился.

– Ну чего ты, Милая? Я же так соскучился по тебе.

– Ты? Ты соскучился? – в её дрожащем голосе слышалась обида.

Я ходил по краю. Поправив одеяло, посильнее обнял её и прижал к себе. Пусть знает, что чувствую её терзания.

– Да, я соскучился. Меня целый день не было дома, и я всё время думал о твоей безграничной нежности, которая согревает меня, где бы я ни был.

– Да что ты говоришь? Именно поэтому так стремишься уехать от нас подальше? – оттолкнув меня, она резко обернулась.

Мне кажется, в этот миг спальня вдруг стала яркой от искр, что летели из рассерженных глаз. Но они сразу погасли, утопая в слезах, что так предательски выдали её чувства. Знаю, она не хотела показывать слабость, не хотела обнажать уязвимость и нагружать меня своими переживаниями, но плотина рухнула. В одно мгновение из сильной и гордой девушки она вновь стала маленькой и уязвимой девчонкой, которой нужна моя сила, чтобы спрятаться от невзгод.

Притянув к себе этот всхлипывающий комок, я поцеловал его в темечко.

– Так надо, Милая. Какая же ты у меня ещё маленькая и глупенькая.

В плену своих чувств я в сотый раз наступил те же грабли. Эх, а всё так хорошо начиналось…

– Я? Я маленькая? Я глупая? Да это ты ребёнок, каких свет не видывал! Ты всё в войнушки играешь! Вот зачем тебе это, а? У тебя семья уже есть, у тебя уже дети растут, а ты!.. К чему опять это?

Как же она красива, когда злится. Особенно в мягком свете ночников, когда вот так хмурит черные бровки, когда пытается быстро говорить, чтобы успеть за мыслями. Такая забавная, такая смешная, а видели бы вы её мимику – просто загляденье.

Удар под дых вернул меня в реальность.

– Ты чего там улыбаешься? Твоя мама поседела, пока ты там служил свою срочку, тебе этого мало, теперь хочешь, чтобы и я седая ходила? Ты хоть думаешь о нас? Ты вообще думать умеешь?

– Конечно, ты же видела мой аттестат. Там всего две четверки, по русскому и литературе, и то только потому, что я не русский и нелитературный, – я накинул на лицо пафоса, пытаясь рассмешить.

– О, я в этом сильно сомневаюсь! Знаешь, можно быть умным в школе, но таким дураком по жизни, и мне кажется, это как раз твой случай!

Понимаю, что говоришь не со зла, просто расстроена. Долгие месяцы, пока я проходил проверку, ты помогала мне, переживала вместе со мной, но чем ближе был этот день, тем сильнее ты молилась, чтобы я не прошёл отбор. Знала бы ты, как же я люблю эти надутые сладкие губки, эти щечки, когда ты, как дитё, обижаешься.

– Милая, ты же знаешь, что я всегда думаю о семье и о нашем будущем, – шептал я на ухо, поглаживая её черные длинные волосы.

Она больше не пыталась вырваться из объятий, и лишь периодически всхлипывала, уткнувшись в мою грудь.

– На сколько подписал контракт?

– На пять лет, – и почувствовав, как защемило сердце, добавил: – Но у меня будет два отпуска в году.

Она, принимая приговор, прижалась сильнее.