Цитаты из книг автора «Полина Елизарова»

Выходя из метро Ника, глубоко вдохнув отрезвляющего осеннего воздуха, вдруг отчетливо поняла, что именно в ситуации с Нинкой и Алексеем ее сильнее всего угнетает. Ее глубинное, «материно» мировоззрение безнадежно отстало от нынешнего времени, в котором власть все увереннее захватывали женщины, по ходу меняя не только приоритеты, но и мораль. Недаром на смену «мужским» словам-привилегиям – «адюльтеру», или проще «леваку» пришли другие, модные «женские» слова – «сексизм», «абьюз» и «харрасмент».

Ее смешили маски – голубые, белые и черные – на лицах людей; смешили предупреждающие о возможном заражении вирусом и рекомендуемых средствах защиты плакаты на стенах метро, смешило то, как старательно люди пытались держаться друг от друга на расстоянии в закупоренном вагоне. Ей казалось, она попала в какой-то комикс, вот-вот должен вылететь Бэтмен и зарубить отчего-то богатырским мечом трехглавого змея по имени Ковид.

Внезапно всплывшее в памяти слово «доброжелатель» отразилось в ее теле заряженным яростью импульсом.

Люди, мелькавшие рядом, записывались на уроки и оплачивали занятия, просили кофе, жаловались на слишком холодный воздух из кондиционера, кто-то шутил и смеялся. С Никой здоровались, ей улыбались, даже не подозревая, что она – ничтожная, никому не интересная, кроме своей матери и Галины Фроловой из Кишинева, засранка.

демарш во имя восстановления никому не нужной справедливости.

После возвращения в большой мир ее раздражение не исчезло, а лишь усилилось. Вернувшись из Сочи, Алексей тут же умотал в командировку. Потом у него заболел чем-то пустячным ребенок, затем, как он наскоро отрапортовал, удосужившись на бегу позвонить, «навалилась работа», а после снова была командировка. Они не виделись полгода – с двадцатых чисел марта. Ощущение, что он умело попользовался ею, а теперь безо всяких объяснений пытался от нее избавиться, разъедало изнутри, лишая прежних простых и милых радостей жизни. Ника пребывала в состоянии полнейшего внутреннего раздрая, усугублявшегося еще и тем, что Нинка, за которой она ежедневно следила, вызывала в ней невольную, будто она была ее доброй знакомой симпатию, до вчерашнего пьяного вечера.

Раньше знакомиться в интернете ей мешал типичный для девушки из интеллигентной семьи дуализм – одна ее часть, которая ей виделась молодой, задорно раскудрявившейся березкой, хотела качественного и безопасного секса, другая же, старая, покрытая мхом генетической памяти, взвизгивала от одной только мысли, что она как трехкопеечная профурсетка должна кому-то за глаза предлагать свое тело. Теперь же к этой некогда неразрешенной психологической проблеме прибавилась буквальная угроза. Заразившись всеобщей ковидной тревожностью, Ника стала бояться незнакомцев. Прилизанные анкетные данные и отфотошопленные аватарки ничего не сообщали о состоянии здоровья. К тому же за пандемию резко увеличилось количество «невменяемых» веб-онанистов и просто психов – из писавших ей таких было не меньше двух третей.

Как только сняли карантин, Алексей улетел с семьей на две недели в Сочи. Он мог об этом не писать – Нинка, едва разобрав чемоданы, выложила в инсту фотки с пляжа. Дерзко выпятив бедро, как дура, счастливая, в расшитом стразами безвкусном купальнике она таращилась в объектив. И по фиг ей было на свое хоть и худосочное, но вяловатое, без нужной мышечной массы, немолодое тело. С десяток кумушек тут же назвали ее «красоткой».

В конце июня клубы открылись. Клиент шел как после бомбежки – посеревший и зашуганный. Те, кто успел переболеть, хоть и хвастались антителами, выглядели какими-то обескровленными. Вчерашние многофункционалы, способные за урок не только учиться танцевать, но и между делом решать по телефону деловые вопросы, стали сыпаться на простейших шагах и быстро уставать. А те, кого вирус обошел стороной, заходили в клуб в натянутых по глаза масках. Особо умиляли мужчины, каких-то полгода назад норовившие, будто случайно, при разучении фигур сальсы или вальса пристроить ладонь «не совсем туда». Теперь, встав на расстоянии, они едва держали ее за руки и после каждой мелодии обрабатывали руки стоявшим на подоконнике антисептиком. Все разговоры и «дембелей», как называла Ника переболевших, и «проскочивших» сводились к тому же, что и в чатах: кто, как, когда и в какой форме переболел. Складывалось ощущение, что за полгода у людей не осталось в жизни ничего стоящего, кроме его величества Ковида.

«Если тебе что-нибудь нужно, я организую». «Мне нужно! Все! Моей любимой работы, миллиона подписчиков, работающих кафе и ресторанов, новых платьев, секса, которого ты меня лишил, и прежней легкости жизни!» – каждый раз едва сдерживала она себя, чтобы не выпалить это вслух.