Одно лишь меня утешает – что ближайшие несколько лет своей жизни ты, надеюсь, проведешь в Дартмурской тюрьме. За совершенное похищение. А я буду приезжать в дни свиданий и глумиться над тобой через прутья решетки.
Забавная вещь: когда ищешь иголку в стоге сена, найти ее не удается, как ни старайся. Но если тебе совершенно безразлично, пусть бы ты эту иголку никогда больше и не увидел, тогда стоит прислониться к стогу, и она тут же впивается тебе в бок.
Наверняка утверждать не стану, но, по-моему, это Шекспир, а может, еще кто-то из таких же умников сказал: не успеешь почувствовать, что у тебя все в ажуре, глядь – а судьба уж крадется к тебе сзади с обрезком свинцовой трубы.
Так и началась эта веселенькая вечеринка. Одна из тех радостных, беззаботных вечеринок, когда сидишь, крошишь хлеб и семь раз откашляешься, прежде чем слово вымолвить, а потом решишь, что лучше вообще рта не открывать. Повеселились мы так с часок, и вдруг тетушка Изабель заявляет, что хочет ехать домой. Я усмотрел в этом зловещий знак, особенно в свете того, что говорил мне Рокки. Ведь ее, бывало, калачом из кабаре не выманишь.
– Я помню Оливера, – вздохнула Экспонат А. – Он был таким прелестным ребенком. Какая жалость! Какая жалость!
Очень тактично и, главное, рассчитано на то, чтобы гость чувствовал себя как дома.
Но бодрый смех замер у меня на губах. Сэр Родерик слегка повел в мою сторону бровью, и я сразу понял, что мое место – в мусорной корзинке и нечего мне было оттуда высовываться.
В этот миг заголосил дверной звонок. Я с яичницей на губах вскочил из-за стола и оглянулся на Дживса. Не поручусь, что глаза у меня при этом вылезли вон из орбит, но вполне может быть, что и так, у меня было такое чувство, будто в квартире взорвалась добрая унция тринитротолуола.