Весна… И сердце вновь полно

Весна… И сердце вновь полно
тоской неясной и желаньями…
категорически оно
не хочет жить воспоминаньями!

Оно волнуется, томится,
и ждёт, тревожно замирая,
готовое опять влюбиться
в кого-нибудь! Не разбирая!!!

Оно поглядывает нервно,
оно оценивает вас,
и скоро влюбится, наверно,
в который раз – как в первый раз!

Остановка

О боже, получилось как неловко —

надеялась твоей любовью стать,

а оказалась только – остановкой,

где ты, в аду от грешников устав,

для новых битв всего лишь копишь силы,

и разве вправе я тебя винить?

Оставь в углу рога, копыта, вилы

и прочий свой рабочий реквизит.

Пойдём, тебя отмою я от сажи

(подмешан в воду ковш воды святой),

что Чёрт – лишь падший ангел не расскажем,

об этом знаем только мы с тобой…

Очень больна я. Тобой. Навсегда

Очень больна я. Тобой. Навсегда.
Залихорадило вдруг cгоряча.
Ты говоришь, что постель и вода —
с древних времён заменяют врача.

Воздуха! – долго целуешь взасос,
губы – солёные будто на вкус,
все, целовавшие до – не всерьёз,
я в том признаться тебе не боюсь.

Выжить бы. Выстоять бы. Пережить —
страсть без усталости до тошноты,
губы обсохшие требуют – пить,
только вода и еда мои – ты.

Ты моя жизнь или смерть, моя боль,
ты же – лекарство от серой хандры,
быть твоей девочкой – лучшая роль,
и не устать мне от этой игры.

Не оглянуться бы…

В этом холодном и потном раю,

больше на ад, если честно, похожем,

у преисподней уже на краю

я балансирую где-то. Ты – тоже.

Думаю: мне бы туда, где покой,

где не штормит, не качает до дури —

ты, улыбаясь, хозяйской рукой

даришь минутку покоя: мы курим.

Думаю: мне бы поспать хоть чуток,

но не уснуть в этой влажной кровати —

остановить этой страсти поток

силы не хватит и жизни не хватит.

Думаю: мне бы домой на три дня —

это ведь, в сущности, очень немного,

дай мне того, вороного коня,

что и без всадника знает дорогу?

Только, уехав, уже никогда

в сказочный замок – увы – не вернуться:

выстудит сердце разлука-беда…

[Не оглянуться бы. Не оглянуться!…]

Солнце остывает понемножку

Солнце остывает понемножку,
воздух все промозглей и сырей,
сентября холодные ладошки
лезут мне за пазуху – «Согрей!»…

Ветер юбку путает в коленях
и плюётся каплями дождя,
жёлтый лист танцует, как умеет,
свой последний танец, уходя.
Сколько их – таких прощальных танцев —
мы танцуем в жизни для других,
и одни кричат нам вслед – «Останься!»,
и молчат другие – «Уходи…»…

Но вернуть доверие не сможем,
как бы ни хотели – вот беда:
не вернётся лист осенний тоже
на родную ветку никогда,
потому такую боль и муку
мне приносит листьев хоровод:
о непоправимости разлуки
он напоминает каждый год…

Солнце остывает понемножку,
липким страхом душу обожгло,
я в твою ладонь – свою ладошку:
для разлуки время не пришло…

И если бы даже все бабочки в животе

И если бы даже все бабочки в животе,

порхать отказавшись,

вдруг дружно сложили крылья,

мол, вы – не такие, как были: совсем не те,

давно уж своё отлетали и отлюбили;

я б верила, знала, что здесь, у меня внутри,

живут эти бабочки – детская вера в сказку,

и всё оживёт, надо только на раз-два-три

решиться сказать заклинанье простое —

«Здравствуй…»

И кто его знает, кто там у тебя живёт

внутри – то ли бабочки, то ли какие птицы —

но вся эта стая вдруг дружно уйдёт в полёт,

и – голос просядет, да дрогнут слегка ресницы;

ты скажешь чуть слышно:

«Искал тебя столько лет!

Я шёл к тебе так непростительно долго, слышишь?

Подумал однажды, что счастья на свете нет,

и с бега на шаг перешёл, а потом – всё тише…»

И если бы даже все бабочки в животе

не просто устали, а сдохли б к чертям собачьим,

я б там завела светлячков, чтобы в темноте,

светиться волшебным огнём,

от любви не прячась…

Я никогда тебе «мой, только мой»

Я никогда тебе «мой, только мой»
произнести не смогу, не посмею:
как ни хранила бы в доме покой —
запах свободы, конечно, вкуснее.

Сколько бы ты бы меня ни берёг,
я всё равно разобьюсь непременно:
мало ль нехоженых в мире дорог,
все ли на прочность проверены стены?

Я – в твоей смоли волос сединой,
ты – в моём сердце кровавой заплатой,
я никогда тебе – «мой, только мой»,
ты бесконечно мне – «только моя ты»…

С улыбкой я встречаю понедельники

С улыбкой я встречаю понедельники,
для счастья дней особенных не жду:
фальшивые волшебники-посредники
работают лишь пару раз в году

по дням, что красным цветом обозначены
как праздники во всех календарях,
и галочки поставлены «оплачено»
напротив нас во всех ведомостях.

И кто-то день торжественно назначенный
готов, чтоб быть счастливым, долго ждать,
а мне и кофе порция горячего
в красивой чашке утром – благодать,

а мне твоя любовь и без посредников
покрасит в красный каждый день в году —
я не боюсь ни сред, ни понедельников,
пока с тобой по жизни я иду.

А ты знаешь, сегодня особенно хочется

столько искренней страсти, любви и тепла,

чтоб КО МНЕ ты бежал, а не от одиночества,

не кого-нибудь я, а – ТЕБЯ бы ждала,

чтоб среди океана людей непохожих, но

вдруг таких одинаковых, если – в толпе,

друг для друга мы стали б не просто прохожими

(Два барана упрямых на узкой тропе!),

а двумя половинками неразделимыми,

ведь один плюс один – это больше, чем два

(Математика врёт, если вместе – любимые:

там другие законы вступают в права).

Что ты знаешь об этой любви

* воварг vova *

***

что ты знаешь об этой любви,
когда я просто хАркая кровью,
полз не зная куда – назови —
мне тот адрес, который не помню…

***

ноги сами тебя приведут,
сердце ведь не слепое – подскажет,
пересохшие губы шепнут
в ночь беззвёздную тихо – Наташа…

я услышу/почую нутром,
прибегу/прилечу хоть откуда,
кто бы там не злословил потом,
что ты спасся Божественным чудом…

я давно свою душу другим
заложила с условием строгим:
чтоб меня ты дождался живым
у последней черты на пороге.

Говорят, что бывает любовь без щемящего страха потери

Говорят, что бывает любовь
без щемящего страха потери —
леденящего душу и кровь —
после долгих прощаний у двери.

Говорят – отпускай навсегда,
даже просто на час отпуская,
но ведь может однажды беда
разлучить – не другой и другая.

И тогда у беды на краю,
даже веря в бессмертные души,
лучше, помня родное «Люблю»,
твёрдо знать, что ты важен и нужен.

Чтоб последние силы – в кулак,
чтоб – домой, даже харкая кровью,
и беда отступает на шаг,
ослеплённая
этой
любовью.

Я хотела уйти от себя – не могу

Я хотела уйти от себя – не могу,

не умею, оставлю побег на потом:

просто Серое Солнце сквозь серую мглу

проступило, чтоб встать на пороге крестом,

и лучи, словно руки, раскрыло:

– «Не смей!

Ты сама же себе и судья, и палач:

хочешь – смейся и плачь,

хочешь – пой, хочешь – пей,

ну подумаешь – пара веков неудач?

Ты свой путь выбирала когда-то сама,

значит – точно по силам любой перевал,

если трудно, и кажется – сходишь с ума,

оглянись – ты идёшь, где никто не бывал.

Пионерам бывало ли в жизни легко?

Пахнут потом и кровью все подвиги, но,

к сожаленью, за вредность дают молоко

и медали лишь только в красивом кино.

Но шлифуются души в походах таких —

это точно ценнее сиянья наград,

только с болью душевной рождается стих —

ты сама так решила два века назад».

Я хотела уйти от себя – не могу,

не умею, оставлю побег на потом:

просто Серое Солнце сквозь серую мглу

проступило, чтоб встать на пороге крестом…

А я не хочу тебе сниться

А я не хочу тебе сниться,
и ты мне не снись, беспокоя:
та нежность, что прячешь в ресницах,
нужна лишь в комплекте с тобою.

Признаемся, как мы скучаем,
и как друг без друга не можем:
я – чашке горячего чая,
а ты – коньяку подороже,
но, оберегая друг друга
от груза любви не по силам,
баюкаем на ночь разлуку,
чтоб в сердце дыру зарастила.

А я б родила тебе сына,
и, может быть – чёрт возьми! – дочку,
но тут медицина бессильна
и ставит нам жирную точку:
прожитые годы разлуки
назад не прокрутишь однажды,
вот-вот, и появятся внуки,
а общие ль – так уж ли важно…

Пусть общими будут – рассветы,
и нежность стыдливо в ресницах
привычно пусть прячется где-то,
но я не хочу тебе сниться…