Накрашу губы. И глаза
(вдруг будет трудным разговор),
и в пол педаль, и – по газам,
и трек любимый – на повтор…
Ты извини, что без звонка
лечу к тебе зачем-то в ночь —
мне надо знать наверняка,
нужна ли, ждёшь ли… Мне помочь
сейчас не в силах телефон —
как ни крути, не передаст
ни монитор, ни микрофон
всего, что видит женский глаз
в мгновенья первых двух секунд:
смущенье/ликованье/злость,
когда внезапно – тут как тут —
внезапный на пороге гость…
***
Столкнулись в лифте:
– Ты куда?
– А ты куда?
– К тебе!
– И я…
– Я без звонка…
– Да ерунда!
– Люблю…
– Соскучилась…
– Моя…
Хочу к тебе. В плечо уткнуться носом.
И лёгкие наполнить до краёв —
тобой одним. Не мучиться вопросом —
бессмысленным – любовь иль не любовь
у нас… И через час (сегодня, завтра)
что будет с нами – в общем, все равно,
когда стучит в виски молитва (мантра?):
«Хочу к тебе, хочу к тебе»… Давно
уж нет того волшебного портала,
где мы столкнулись, судьбы поломав…
Я столько лет – в других тебя искала!
Ты – наконец-то понял, как не прав,
что не решился сделать шаг навстречу,
чуть оказаться выше и сильней,
чем я… Тогда казалось – время лечит,
какого ж чёрта с каждым днём – больней?!.
Хочу к тебе…
Я – за тобой…
Голая, босая – снова.
Ты мне – любой
люб, и – срывая засовы,
тайной тропой,
след заметая по-лисьи,
я – за тобой —
зверем, след взявшим, и – рысью…
я – за тобой…
Как без любви?
Я до сих пор
помню и вкус, и запах
крови своей —
душу мне рвал, и плакал…
Тот разговор
кончился так нелепо —
на ре-минор
стало фальшивить небо:
ливнем хлестать,
молнией – прямо в сердце,
и никуда
ни убежать, ни деться.
Криком кричу:
больше не буду, правда,
я не хочу
больше любви, не надо!
«Как без любви?» —
плачет в ответ он тоже,
бросил: «Лови!» —
я и поймала…
Боже…
«Здравствуй, моя хорошая!» —
В горле внезапно ком:
Слишком внезапно прошлое
В жизнь ворвалось звонком.
Сердце, что было заперто,
В рёбра стучит – «Пусти!»,
Ангел мой с неба – замертво,
Крылья сложив – «Прости…»
Всё понимаю, господи,
Как нас беречь, дурных —
Память – измятой простынью —
Бьёт каждый раз поддых,
Счастье былое – каплями
Горькими по щекам,
Больно мы в прошлом падали,
Но и летали там…
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае:
одно сплошное мутное пятно,
пока настроюсь, резкость выбирая —
ты в бешенстве уже, конечно, но…
Я на тебе взгляд в тысяча сто первый
раз – больше трёх секунд не задержу,
ведь знаю, быть объектом – это нервно
(сама не толерантна к шантажу —
пусть даже сексуальному, но всё же):
быть свежим мясом – так себе удел…
Шагнула в двери – прожигает кожу
твоё «Хочу!!!» в сто тысяч децибелл.
Прости, не оглянусь – боюсь, ослепну:
зрачки – как блюдца, линзами твой свет —
в глазное дно, усилив раболепно
(опасно – говорю, как краевед).
Ты – у меня в расфокусе, в раздрае
сама я: словно бабочка к огню,
лечу к тебе, пути не разбирая…
…натягивая холода броню.
А мне говорят, что ждать осталось немного,
что скоро врачи будут ВРИО Господа Бога,
и каждому —
словно куклу из жуткой пластмассы —
лепить любимого по ТЗ из гли… биомассы.
И даже мне через лет каких-то там двадцать
слепят – тебя.
Почти.
Он так же смеяться
будет, жмурясь смешно до кончика носа,
рост-вес-количество лет —
вообще без вопросов,
и закачают воспоминаний лет так на двести:
и как мы порознь когда-то жили,
и как мы – вместе,
и уникальную биокожу – тобой отдушат…
Но будет он – биоробот всё же:
кто вложит душу?
Наташа, ну как же так? —
опять он меня спросит,
качая ногой в такт,
мыслям своим каким-то —
была же такая устойчивая
ремиссия?
Но ведь не закрыт гештальт,
и вновь на носу – осень,
казалось – какой пустяк,
но в прошлое дверь закрыта,
а мне туда нужно очень:
не пройдена миссия.
И будут меня опять
откачивать и вязать
в странной такой палате
к прутьям чужой кровати
длинными рукавами,
ремнями.
Наколют, заставят спать,
а я и во сне бежать,
лекарства напрасно тратя —
к тебе, пока жизни хватит,
качаясь под фонарями
тенями.
Неужели когда-то я сама это выбрала —
не зря ж говорят – скажи? – про свободу воли:
знать, что ты жив,
и тихонько любить тебя издали,
пусть даже совсем не это люди зовут любовью?
Радоваться каждому твоему счастью,
никогда не стать тебе ни женой, ни невестой,
знать точно-точно, что мы друг друга – части,
и были бы целым, если б не грех инцеста.
В улыбках детских —
отраженья твоих улыбок видеть,
удивляться, какие же сильные гены,
бояться повторения всех наших ошибок,
и точно знать, что они всё повторят непременно.
Молчать надрывно: да как так, мама,
почему не спрятала земель за тридевять
нас друг от друга, чтоб мы не свиделись —
мама молчит упрямо…
Одна подруга
гладит по волосам:
поплачь, если легче,
ты знаешь, быть может он сам
тоже плакал от вашей случайной встречи —
как-то так вышло, что не уберёг
Бог…
Ты мне сегодня снился. Твои глаза —
ад дальнобоя: дальний слепящий свет,
мне бы, включив рассудок – по тормозам,
только – давлю на газ (ведь рассудка – нет).
Пулей лечу навстречу тебе: лоб в лоб —
сам напросился, мой драгоценный хам,
ни увернуться, ни разминуться чтоб,
чтоб бамперами, душами – сразу в хлам.
Драться, кусаться, плакать – твою же мать,
чёрта какого – снова в мои не-сны?
Столько училась – больше тебя не ждать,
и – за-бы-вать от осени до весны.
Думала: может, летом во мне пройдёшь —
солнце и не такую лечило боль,
пусть самым страшным шрамом срастётся ложь,
только б не всё сначала опять… Пять-ноль.
Я проиграла. Снова. Опять. Так что ж
не позволяешь просто тебя – забыть,
сваями новой жизни (как в масло – нож)
слабый рассудок как-нибудь закрепить?
И на руинах прошлого – новый дом
выстроить, занавесочки, стол, кровать?
– Да у меня такой же, но дело в том —
Там точно так же надо тебя не-ждать…
Память листает лица знакомые,
но не нашла – твоего,
если б встречала – точно б запомнила,
не потеряла б его.
Я тебя вижу, чувствую… Господи,
счастье – сегодня, сейчас —
рядом кошачьей следует поступью:
хранит родившихся «нас»…
Всем, что имею, пользуйся запросто,
и вся твоя навсегда —
я… Мне и страшно каплю, и радостно
слышать ответное «да»…
Руки – ветвями, ливня просящими,
тянутся к влаге твоих
губ… Это наше всё – настоящее.
Мир на мгновенье притих,
чтобы пролиться влагой живительной —
страсти взаимной дождя…
Я улыбаюсь, даже (ты видел ли?)
в ночь от тебя уходя…
Я – твой вокзал. Тупик.
Поезд не едет дальше.
Ты от тепла отвык —
столько наелся фальши.
Только в один конец
этот билет. Последний.
Где-то в спине – свинец:
кто-то стрелял намедни.
Друг это был иль враг —
мерой какой измерить?
Кто я тебе – никак
вычислить. Только – верить.
Пьяной отравой снов
долго болели. Надо
не надевать оков
на долгожданных… Рядом,
если им надо – быть
и исчезать с радаров,
если не с нами жить
выбрали. Контрудары —
не наносить: свои ж —
пусть как хотят, но – живы!
Я – твой вокзал. Стоишь…
Нервно танцует жила.
Хочешь, найду билет —
втридорога – обратно?
Что ты, конечно, нет:
я – навсегда, понятно?
Жизненный мой тупик —
дальше. Причём – намного.
Просто – сорвал ручник,
чтоб скоротать дорогу.
Ты – мой вокзал…
Память моя давно Мёртвого моря горше —
сколько бессильных слёз высушено на дне,
сердце черным-черно, только не плачет больше,
и не пьянит вино – истина не в вине.
Сколько таких, как ты, мне повстречалось?
– Мало.
Сколько таких, как я, встретил ты?
– Ни одной.
Помнишь, как нам с тобой – воздуха не хватало?
Помнишь, казалось всем – нас не разлить водой?
Мы так спешили жить – опыт, ошибок трудных
сын, к нам пришёл потом, сразу и навсегда…
Мы так хотели жить – вкусно, в запой, не нудно,
но не срослось – облом, вместо вина – вода,
вместо «люблю», «хочу» – вечное злое «надо»,
только кому, зачем надо – ответа нет.
Счастья былого свет вновь провожаем взглядом:
встретились вот. Стоим.
Просто: «Привет!» – «Привет…»
В сердце твоём расту —
свежей на пепелище
зеленью. За версту —
видно, но ты не ищешь
свежих побегов стрел —
может, уже не веря,
что этот артобстрел
чувств – не принёс потери.
Только всегда весной
я прорастаю снова —
скоро дурман-травой
будет замаскирован
наших пожарищ вид —
чёрный и неприглядный…
Только былых обид
дай разрядить снаряды…
Я тобой не напрасно встречена,
ты ведь знал это, ты ведь знал?!
Только с гордостью не излеченной
в счастье сам себе отказал.
Заливались другие – тенором,
только ты один – стороной,
а ведь не открывала тендера
я – я верила, что ты – мой.
Эти свадьбы собачьи глупые,
что двоих окружали нас,
никому не нужны, но спутали —
сбили с толку, укрыли с глаз,
как любили с тобой друг друга, но
только с детства очередей
не терпели… Теперь поруганны —
наши души – угля черней.
И седьмой стороной – далёкою —
обхожу тебя, не держу,
и в глаза твои – с поволокою —
даже издали не гляжу:
ни дай боже – скомпрометировать,
ведь известно, нам лучше врозь;
улыбаясь всем – комментировать,
что не пара мы, не срослось,
принимать от других неискренне
и признания, и цветы…
Только ты один – богоизбранный
был мне нужен всегда. Лишь ты.
Я тобой не напрасно встречена,
ты ведь знал это, ты ведь знал?!
Только с гордостью не излеченной
в счастье сам себе отказал.
А ты думал, их только три —
роковых, что судьбу ломают?
Я – четвертая, посмотри:
настоящая, не играю!
Я на край тебя приведу
и поставлю спиной к обрыву,
чувствуй бездну спиной… В Аду
не бывал ещё? Хочешь прыгнуть?
Хочешь, встану спиной сама?
Доверяя, глаза закрою?
Я давно бы сошла с ума
в одиночку, но нас ведь – двое.
Мы играем в одну игру:
кто кого победит, кто главный?
Ты умрёшь, если я умру.
Или – наоборот. Забавно.
Мы сегодня, как инь и ян,
плюс и минус, чей модуль равен:
я – трезва, ты – привычно пьян,
я – смиренна, ты – своенравен.
Но – один на двоих обрыв:
небо, ветер, крутые скалы,
три аккорда – таких больных,
да охрипших стихов оскалы…
О проекте
О подписке