Цитаты из книги «Джевдет-бей и сыновья»

Хасан открыл дверь и остановился на пороге: – Побегу скорее из этого Нишанташи, чтобы грязь не пристала!

Устыдившись своего злорадства, Ахмет подумал: «Да ведь он, в конце концов, адвокат. Мелкая буржуазия! Его переворот не затронет». Но вычитанные из книг суждения были не так убедительны, как лицо сестрина мужа, вновь возникшее перед его мысленным взором. Ахмет снова ощутил радостное волнение, рассердился на себя и подумал: «Пустое!» Потом вышел на балкон и стал смотреть на Нишанташи. На площади и в переулках было все так же многолюдно. Два голубя сидели на карнизе и подозрительно поглядывали на Ахмета. «Сколько времени? Когда же придет Илькнур? – думал он. – Четыре часа! Время уходит!» И Ахмет поспешил вернуться в комнату, где еще не развеялся запах сестриных духов. Продолжил работать.

Едва он открыл дверь, из полумрака лестничной клетки в прихожую словно влетело огромное пушечное ядро. Ахмет не успел еще даже понять, что это его сестра Мелек, как она поцеловала его в щеку. Ахмет подставил другую. – Что нового? – спросила Мелек. – Как поживаешь? Какой-то ты невеселый! – Она уже была в комнате: за какие-то несколько секунд успела обойти ее и осмотреть.

Вернувшись к себе, Ахмет быстро осмотрел последние картины. С некоторых пор он взял за правило делать это каждое утро после завтрака, поскольку верил, что в это время суток может выносить более здравые и взвешенные суждения. Разглядывая расставленные вдоль стены картины, думал: «Здесь ясно видна излишняя старательность. Не нужно было так делать… Вот эта хороша. Зачем написал эту, не знаю; потеря времени. „Обедающие“ получились неплохо: тут видно, в каком направлении мне нужно дальше двигаться. А эту написал просто для того, чтобы понравиться – показать, что меня как турецкого художника заботят беды родины. И все же картина получилась. А вот стариков этих нужно переделать. Уберу кошку и нарисую цветочный горшок. Нельзя идти на поводу у собственных мелких пристрастий. Здесь очевидно влияние Гойи. Эти сидящие мне нравятся. И футбольная серия тоже нравится». Он еще раз осмотрел картины, на этот раз не по отдельности, а все вместе, чтобы вынести суждение о своей живописи в целом. Потом начал работать над большим холстом, который проверял утром. Было два часа. Ахмет понял, что для работы ему не потребовалось сначала посмотреть на репродукции Гойи, и обрадовался.

Пробравшись между загромождающей комнату мебелью, подошел к стене, на которой висела фотография дедушки. В последнее время он размышлял, не написать ли портрет Джевдет-бея. Однако сейчас, внимательно посмотрев на фотографию, решил, что сначала замысел портрета нужно как следует обдумать, и отложил это на потом. «Да, передать внутренний мир этого человека будет не так-то просто!»

Это книги вашего отца? Он был профессором? – Ей-богу, не знаю! – пробормотал Ахмет и пошел в гостиную.

Ахмет шел по коридору, прислушиваясь к тиканью часов. Последние десять лет жизни после развода с матерью его отец провел здесь, в одной из комнат бабушкиной квартиры. Неделю назад, когда здоровье Ниган-ханым резко ухудшилось, среди обитателей дома почему-то пробудился интерес к старым вещам. Ахмета это поветрие тоже не миновало: он начал ходить в комнату отца и рыться в шкафах. Он, собственно, уже когда-то заглядывал в эту комнату и даже забрал оттуда несколько заинтересовавших его книг, но и сейчас удалось найти кое-что интересное. Неделю назад Ахмет нашел тетрадь. Он догадался, что это дневник, который когда-то вел отец, но написан он был старыми буквами. Ахмет арабских букв не знал

В последние недели, когда бабушке стало хуже, она перестала узнавать некоторых людей

– Как вы сегодня себя чувствуете? – Все время слышу песни! Одной из напастей, постигших Ниган-ханым, было то, что в ушах у нее постоянно звучали некоторые песни времен ее детства и юности.

Открыв дверь бабушкиной квартиры своим ключом, Ахмет сразу же услышал, как на другом конце коридора тикают большие часы с маятником.