Глава V

Выглянувшее из-за горизонта солнце сияющими лучами разогнало грозовые тучи и окрасило золотом голубой купол небес. На изумрудной траве бриллиантовыми капельками искрилась роса. Из землянки вылез Ерёма, следом за ним пёс. Выпорхнувшие бабочки, беспечно закружили по лесной полянке. На раскидистой берёзе деловито работал дятел, оглашая окрестности весёлым постукиванием. Солнечные лучи коснулись нечёсаных кудрей Еремея. Они вспыхнули рыжим огнем, будто ещё одно маленькое солнце взошло над полянкой. Веснушки на носу засверкали россыпью искр.

– Ты погляди, Стёпа! Красота какая! Воздух хрустальный! – Ерёма вздохнул полной грудью. – Кабы не поручение Дорофея, остался бы здесь.

Гонец растянулся на травке, мечтательно глядя в небо. Невесомые облака нежились в ласковых золотых лучах. Подними, радуясь новому дню, стремительно носились стрижи. Степан озабочено обежал вокруг землянки, заглядывая под каждый камешек и куст.

– Ни чудовищ о тринадцати руках, ни котов, ни другой тухлой нечисти нет, – жизнерадостно сообщил он. – Денёк распрекрасный! Эх, поймать бы сейчас сороку, да за хвост потрепать её! Или белку испугать. Они так смешно пугаются.

В приливе чувств Степан гавкнул два раза на ползущую по листику божью коровку. Сухое дерево, стоявшее рядом с землянкой, покачнулось, выдернуло корни из земли, чихнуло и закряхтело:

– Вам бы только на травке барствовать, да пугать мелкоту мою лесную, – дерево ещё раз чихнуло и превратилось в Лешего. – Ох, вы и никчемушники! Спасай вас ночью от черной пагубы, до утра стой в дозоре, а вам бы только барствовать.

Степа, наклонив голову, с интересом посмотрел на Прокопыча:

– Чего ты чихаешь все время?

– Думаешь валенками в сырой земле пустяшное дело стоять? – Леший показал промокшие валенки. – Тут уж всякий расхворается, особо опосля дождя.

Ерёма по-хозяйски оглядел валенки:

– Вестимо, что расхвораешься. Ночью я помню, сапоги на тебе были. Куда подевал их-то? Потерял что ли?

– Дык, – Леший смутился, – пятки у меня в сапогах энтих преют. И дух от сего стоит дюже крепкий. Вот и боюсь, что Князь Мрака или прислужники его унюхают мою землянку, а там и до беды не далеко. Не запамятовали, что Князь Мрака и Тлена свирепствует в наших краях?

– Стало быть, пора за дело приниматься, – сказал гонец, поднимаясь и расправляя плечи. – Покажем нашу силу богатырскую Князю облыжному!

– Ишь ты какой, Ерёма, забиячливый стал при белом свете! А кто вчера от страха вопил дурным голосом? – усмехнулся Прокопыч.

– Так с непривычки оробел маленько, – смешался гонец. – Теперь-то пообвыкся. Пошли лиходея с его шайкой ловить, землю нашу спасать от черной напасти. Но ежели вы мне не товарищи в ратном деле, то я и сам пойду!

Ерёма расправил плечи, выкатил грудь колесом и решительно пошёл в лес.

– Погодь, торопыга! Тут дело сурьезное, с кондачка не решается. Обмозговать по первости надобно, после геройствовать, – постановил его Прокопыч.

Гонец задумчиво почесал затылок и вернулся. Леший же присел на травку и снял валенки:

– Ить, как ноженьки мои промокли, кабы не занедужить. Иначе какой из меня вояка, ежели чих одолеет?

– Фантасмагория тока из тебя получится, – многозначительно произнес пёс.

– Смотрю на тебя, Степа, и удивление меня берет. Как такие заковыристые слова у тебя промеж ушей помещаются? – Леший с интересом глянул на пса из-под мохнатых бровей.

– Иной раз я и сам, Прокопыч, задумаюсь: до чего же я все-таки сметливый! – заважничал пёс.

Прокопыч усмехнулся:

– Силен, однако, бахвалиться! Но будет пустыми разговорами забавляться. Баталия нам предстоит великая. В сей баталии судьба земли нашей русской решиться. Я тут пораскинул умом и вот что умыслил. Боится Князь Мрака света солнечного, потому вас его коты и не тронули. Ибо оба вы рыжие, как солнышко наше. Стало быть, солнышко наше ясное дало силу свою вам. Ночью ещё меня мысли посетили. Догадываетесь какие?

– Потеха с тобой, Прокопыч, как мы можем знать, что ты ночью уразумел, ежели мы с устатку такого Храповицкого дали, что от Ерёмки самовар твой запотел.

– От Степки три жужелицы оглохли, – наябедничал Ерёма.

– Сейчас вас крапивой отбузиную! – рассердился Леший. – Кабы бы не беда, что пришла в мой лес, верно, завел бы в болото. Там бы жаб да пиявок стращали своим Храповицким. Битва беспощадная ждет нас, а вы пустословите!

Гонец и пёс застыдились.

– Не бранись, дедушка Прокопыч, мы живота своего не пожалеем, чтобы спасти красоту лесную!

– Зазря не болтайте.

На полянку влетела стая сорок. Окружив Лешего, они взволнованно затрещали. Степан от их оглушительного гомона, аж морду под лапы спрятал. Прокопыч понурился, задымив ушами. Затем на сорочьем языке ответил птицам и те, затараторив ещё громче, улетели. Слезы заблестели в глазах Лешего.

– Принесла сорока на хвосте лихо.

– Ну-ка брось, дедуля, разводить мокротень! – обеспокоенно глядя на Прокопыча, сказал Ерёма.

Леший конфузливо крякнул, смахнув слезу:

– Старый я стал, хлипкий совсем от плохих новостей раскисаю. С русалками беда приключилась. Водяной просил наведаться, может подмогу какую окажем. Собирайтесь, пойдем к озеру, по дороге я вам и расскажу, что приметил и какое соображение имею.

Леший легко поднялся с земли и исчез, будто его никогда тут и не было. Токмо промокшие валенки сиротливо остались стоять на поляне. Ерёма руками всплеснул:

– Ишь, как наш старичок-бодрячок сиганул, а куда нам-то идти? Ни пути, ни дороги во всем лесу. Может ты, Степа, по запаху выведешь нас к озеру?

Пёс ткнулся носом в валенки лешего:

– Опятами пахнет, травой прелой, да ещё голубикой.

– Ты лучше старайся!

Степан принюхался, даже глаза от усердия сощурил и через некоторое время произнёс:

– Клюквой, рябиной, брусникой, немножко черёмухой. Ещё мхом, ёлками и ёжиками. Не, след Прокопыча мне не взять. Тут лесным духом пахнет. А дух сей повсюду.

– Вот уж напасть! Этак мы плутать будем невесть сколько, – задумался Ерёма. – Но! Ежели по земле нельзя найти Прокопыча, то по воздуху мы его враз отыщем.

Гонец, недолго думая, полез на берёзу.

– Озеро видишь? – крикнул снизу Степа.

– Заберусь повыше и посмотрю, – отозвался гонец, карабкаясь на самую высокую ветвь.

Ветка под ерёминой тяжестью стала угрожающе качаться. Чем больше Ерёма подпрыгивал, тем сильнеё она раскачивалась.

– Ой, Стёпушка, кабы не свалиться мне отсель. Шлёпнусь насыру землю, и не станет Ерёмы, гонца царского. Разнесут мои белы косточки чёрны вороны по всему белу свету, – запричитал Ерёма.

В этот момент ветвь выпрямилась и подкинула гонца в небеса, только лапти мелькнули средь облаков.

– Во, как кувыркнулся! – восхитился пёс, с завистью следя за полетом гонца.

Когда тот скрылся за облаками, Степа воскликнул:

– Все сбежали, меня бросили! – и от огорчения тявкнув,заметался по полянке. Рядом с псом свалился лапоть. Степа припал к нему и жалобно заскулил:

– Где ты сгинул – пропал, друг мой верный Ерёмушка? Один токмо лапоточек и остался…

Обнюхав со всех сторон лапоть, задумчиво поглядел в небо:

– Ерёмки не видать, а лапоть-то скороход туточки. Ежели я его надену, то буду псом-скороходом! Тогда заместо Ерёмы героизмом прославлюсь. Он пусть в вышине парит, аки птица небесная.

Недолго думая, Степан всеми четырьмя лапами влез в обувку.

– Хм, как же мне в нем бежать? А шнурки куда деть? – и он дернул шнурок.

Лапоть оторвался от земли и понесся между деревьев.

– Эх, залетные! Эге-гей! – ликующе завопил Степан.

Лапти-скороходы несли его меж деревьев. То они взмывали вверх, то резко опускались до земли, пугая мелких зверюшек. Ветер бил по глазам пса, мешая различать дорогу, шерсть раскосматилась. Березы и рябины будто дразнились, цепляли Стёпку ветками. Шкодливые белки бежали следом и хихикали, задирая пса. Он не выдержал и, выпустив шнурок из пасти, тявкнул:

– Вот поймаю вас, озорницы, хвосты-то ваши распушу!

Лапоть, потеряв управление, врезался в ёлку. Стёпка свалился на землю, раздался треск, и он провалился невесть куда. В нос ударил удушливый запах мокрой шерсти и прелой земли. Раздалось недовольное ворчание. Увесистая лапа отвесила тумак Степке. Пёс, перекувыркнувшись, упал на спину, но быстро вскочил на ноги и звонко залаял, стараясь напугать недоброжелателя.

– Цыц, пустобрёх! – забранился незнакомец. – Расшумелся, аки кикимора болотная!

– Да кто ты таков, чтобы браниться? – пришёл в негодование Стёпка, затем потянул носом. – Хотя погодь, медведем пахнет. Уж часом не косолапый ли ты?

– Признал, – довольный медведь почесал бок о корень, торчащий в углу берлоги. – Я барин лесной.

– Вот те на! Барин! – с насмешкой отозвался пёс. – Отчего это ты, барин, по тёмным углам в белый день прячешься?

– Так страшно. В лесу смурные дела творятся.

– Уж не о Князе Тьмы и Тлена говоришь?

– Цыц! – испугался медведь. – Шумишь много.

– Да видали мы его! Тьма тьмой и ничего более, – раздухарился Степан.

– Эта темнотища мне лапу отхватила, – проворчал медведь. – Будто ножом – чик и нету.

Стёпка с недоверием посмотрел на косолапого:

– Как так?

– Засиделся я в малиннике до вечера, – голос у медведя задрожал. – Глухой мрак вполз в лес, как сетью опутал. Стелется по лесу, стелется. Враз хохот раздался недобрый. Страшно мне стало, до того страшно, что душа моя вздрогнула и затрепетала. Трепещет так, что чуть болезнь медвежья со мной не приключилась. Но сдюжил. А хохот напирает, давит. Мрак наплывает тучей зловещей. Чую, то погибель моя скалит зубы, кровь мою горячую леденит. А я, аки камень, шевельнуться не могу. Темень ближе и ближе подползает. Ещё чуть-чуть и сожрет меня, хохотом раздавит.

– Ты этого того, медведище, брось слова напутывать. Скажи по-простому, пострадалец ты от мрака али нет? – в нетерпении прервал медвежье повествование пёс.

Мишка, будто и не слыша Стёпку, продолжил:

– Прокопыч, хозяин наш лесной, век ему буду благодарен, откуда ни возьмись, явился, пришёл на подмогу. Вынес меня из лютой темени, аки чудо-богатырь. Токмо лапу заднюю мрак зацепил. Так на трех ногах с нашим лесным хозяином я и доковылял в его гостеприимное пристанище. Там уж Прокопыч новую деревянную ногу смастерил мне. Теперича я медведь – липовая нога. При ходьбе, знамо дело, поскрипывает, зато блохи в ней не заводятся. Так что жить можно.

– Досталось тебе Князя Мрака, – пожалел медведя Степан.

– Тише, тише! Не накличь беду! Не произноси его имя!

– Чего это? Труса что ль празднуешь?

– Труса – не труса, но я из берлоги не выйду, пока в лес покой не вернется.

– Вот что, барин ты липовый, – нахмурился Стёпа. – Вестимо, можешь в берлоге своей колотиться страхом и ногой скрипеть. Но пока Князя Мрака мы из леса не выгоним, не видать покоя никому. Ладно, косолапый, ты блох корми, а я пойду подвиг совершать! Заждались меня героические дела, пока я с тобой тут тары-бары развожу.

Пёс полез наружу из берлоги.

– Погодь, погодь! Ишь, торопыга какой! Чего мне блох кормить, да от света дневного прятаться? Согласен, попраздновал я труса, но я всё же барин лесной! Как вы без меня обойдетесь? Да и Прокопычу подмогу надо оказать!

И мишка потрусил следом за Стёпкой.