– Давай мы с тобой переставим диван наоборот, а то я опять боюсь с него упасть.

– Мы его не сдвинем, – сказала Инна.

– Хорошо, значит, мы его переставим завтра утром. Я есть хочу, – по-детски сказала мама. – Гречневой кашки…

Инна быстро сварила очень хорошую, отборную ядрицу, как вдруг у неё вывернулись наизнанку руки, она теперь всё могла взять только через руку! А вдруг у неё из-за всех смертей и скандалов что-то по неврологии, – там же такие страшные болезни!

Мама честно съела свою тарелку каши, и её тут же вывернуло наизнанку. «Наверное, водкой отравилась», – жестоко подумала Инна. Но ведь её день рождения был ещё позавчера, а вчера мама выпила немного апельсиновой фанты!

– Сегодня я буду спать сидя, – заявила мама. – Я боюсь опять упасть. Мне жарко.

В последние две недели её температура держалась на тридцать шесть и три.

– Это очень плохо, – говорила мама. – Может быть, я умираю?

– Не говори глупости! – злилась Инна.

Вскоре температура застыла на тридцать шесть и ноль. Они решили, что старый градусник сошёл с ума, и Инна купила новый, в синеньком футлярчике. Но ничего не изменилось.

В этот раз температура упала до тридцать пять и девять. Инна поняла, что про это говорить нельзя и соврала: тридцать шесть и три.

– Не выключай свет, – жалобно попросила мама.– Мне страшно. Господи, Господи… Ничего, ничего, – успокаивала она себя.

И придвинула к постели стул, как будто он мог бы удержать её огромное тело.

Мать и дочь всегда сидели по разным комнатам. В последнее время, если мама хотела позвать Инну, то делала ей дозвон, и Инна приходила.

Было уже начало третьего ночи, кровавый детектив проглочен и напрочь забыт, а Инне не спалось. Её маленький красный телефончик стоял в серванте в хрустальной вазочке. И вдруг зеркало отразило зловещий голубой свет, как в том окне хирургического корпуса, которого Инна так боялась в детстве. При таком свете, думала она, обязательно должно происходить что-то запредельно страшное, как в концлагере. (Хотя разве кабинет гастроэндоскопии – не филиал Бухенвальда?) Может быть, ошибка, ночные телефонные хулиганы? Даже не взглянув на экранчик, Инна в панике кинулась в комнату.

Мать с десяти вечера так и сидела, положив лицо и руки на спинку стула.

– Зачем ты мне звонишь? Тебе что, заняться нечем? Дай мне покоя!!!

– Ну что ты кричишь, мне и так плохо, – укоризненно, как обиженный ребёнок, сказала мама. – Давай переложим диванные подушки, а то мне неудобно: вместо больших положим маленькие.

И Инна в ярости стала скидывать на пол многочисленные одеяла, покрывала и пледы. Она подумала, что во вторник матери к нотариусу, а она до кухни дойти не может!

– Жарко… – снова жалобно сказала мама.

– А вдруг это туберкулёз? – в ужасе спросила она.

– Да какой «туберкулёз», если у меня температура тридцать шесть и три! – беспечно ответила мама.

И вдруг её резко качнуло и отшвырнуло к стене. Инна, как в страшном сне, тормошила её, но мама не откликалась.

Так уже было почти четыре года тому назад. Мама в тот страшный вечер поссорилась со своим любовником, – ещё другим, Сергеем Ивановичем. Мама лежала в постели, глаза её закатились, она ни на что не реагировала. Инна трогала её холодные руки и ноги и кричала:

– Не умирай!!! Не оставляй меня с этой бабкой!!!

Но тогда, в январе 2002, мама воскресла. Что же с нею сейчас?

У углового окна светил торшер, стилизованный под фонарь в парке, а Инна бегала по уродливой синей ковровой дорожке и голосила, понимая, что теряет драгоценные минуты. Ничего не поделаешь, надо звонить в «скорую». Как же она ненавидит этих циничных, жестоких медиков, как боится их!

В августе, сидя в отпуске, мама сказала мечтательно:

– Ты убирайся почище, а то, может быть, «скорая» приедет!..

– Что?!! – закричала Инна. – Какая ещё «скорая»?! На… она тут нужна!

А сейчас – что это? Сопор, кома, коллапс, шок? Они увезут мать в реанимацию и заставят Инну с ней сидеть. А она больше «боксов смертников» не выдержит, – хватит с неё бабушкиного инсульта! Сейчас Инна за каплю сна душу продаст!

Ни мамина серебристая "Нокия", ни Лерин красный "Эл-Джи" на позывной «03» не отозвался: «Запрос не выполнен». Она не знала, что нужен ещё один нолик в конце, 030. И тогда она решила бежать на улицу к автомату.

Инна хотела надеть свои убогие полусапожки на толстых каблуках из «распродажи» прямо на босу ногу, но словно кто-то ласково прикоснулся к ней и сказал: не паникуй, торопиться больше некуда, оденься, как следует, всё же зима.

И Инна натянула колготки, тёмно-голубые джинсы и джемпер, связанный крючком, – мышино-серый, с белой сеткой на груди, а сверху серую стёганную куртку с капюшоном, которую звала «зековской» за «квилтинг» – стёганый стиль.

За двадцать шесть лет своей беспросветной жизни Инна Зернова ещё ни разу не выходила на улицу в три часа ночи. Она удивилась, что город уже успел заткать снег.

В их дворе ослепительно светил фонарь. Дорога пуста, ни машинки. Как в том жутком кукольном мультфильме, где маленький мальчик остался один во всей Москве. И Инне тоже казалось, что она сейчас одна во всём мире. Да она и была совершенно одна на всём свете.

А вот через дорогу современный таксофон, – синий, карточный. «03», разумеется, без карты. У Инны она была, она постоянно пополняла её баланс и помнила длиннющий пин-код наизусть!

Инна впервые в жизни звонила в «скорую». Когда в мае на полу кухни она нашла бабушку с инсультом, то поручила это нелёгкое дело её подруге, соседке тёте Тане, у которой был домашний телефон. А теперь у Инны – венчание с кошмаром, никто не поможет.

Ей ответила молодая вежливая девушка с ангельским голосом, – наверное, студентка, ещё мечтающая изобрести лекарство от смерти. Обычно там отвечают злобные старые грымзы. Инна сказала:

– Моя мама что-то не двигается. Но она ещё тёплая!

В квартире за время её отсутствия ничего не изменилось. Инна поняла, что не сможет здесь находиться ни секунды, – у неё просто мозг разорвётся. И она стала ждать бригаду в подъезде, у замызганного окна с грязным подоконником.

Ей показалось, что прошла вечность. На зимней улице по-прежнему ни души, ни машинки. Но вот на пустой дороге между домами зловеще сверкнула «люстра» «скорой медицинской помощи».

На вызов приехали мужчина и женщина, – доктор по-джентльменски тащил переносной кардиограф. К пациентке они даже не подошли, спросив с порога в один голос:

– Когда вы обнаружили труп?!!

– Какой «труп», она же ещё тёплая! – закричала Инна.

– Так они не сразу остывают, – сказала маленькая и толстая фельдшер. – Вон у неё трупные пятна. И вены спавшие. Сразу видно хроническую сердечную недостаточность. Почему она не лечилась? Молодая ведь женщина!

Инне же её мать всегда казалась глубокой старухой, да и выглядела она соответственно,– редкие, похожие на осеннюю траву волосы, испорченные химическими завивками.

В лице фельдшера – обида за коллег, не получивших ни копейки денег с усопшей пациентки.

– Так я думала, что это кома или коллапс, – прошептала Инна. – Бабушка в мае от инсульта умерла, а теперь вот и мама…

– Так, той дамочке было уже, конечно, под семьдесят, – грустно подсчитал доктор,– а здесь…

– Что ж, – надменно сказала фельдшер, – дайте нам её паспорт, – мы выпишем вам справку о смерти. Одну отдадите милиции, другую оставите для похорон.

– Милицию тоже мне вызвать? – деловито спросила Инна.

Ей сейчас совершенно всё равно, что делать, главное, не быть здесь.

– Нет, мы сами вызовем. Ничего здесь не трогайте.

Увидев дату рождения, фельдшерица прикрикнула:

– Так она что, умерла сразу после своего дня рождения?!

– А что, так нельзя? – спросила Инна.

Всё вокруг неё, как в тумане. У Инны голос стал пьяным, она еле подбирает слова.

Фельдшер строго велит рассказать, как всё произошло.

– Она позвонила мне из другой комнаты…

– А вы что, разве не вместе живёте? – перебила фельдшер Исакова.

– Вместе.

– Она работала?

– Да, до конца ездила на работу.

Исакова прикрикнула:

– Вы что, хотите сказать, что она пришла сегодня с работы? Могла работать в таком состоянии?

Наконец они убираются. Баба – типичная хабалка от бесплатной отечественной медицины. А вот доктор, хоть и не русский, его фамилия – Алиев, даже, кажется, расстроился, что не смог ничем помочь. Хотя мало ли у кого какая фамилия?

Инна снова торчит в загаженном подъезде. Всё ясно. Сколько же «признаков скорой смерти» она пропустила! Преагония, агония… медленное угасание. Преагония началась с падения с дивана.

Перед смертью у человека меняется голос, появляются неожиданные увлечения, он отрекается от всего, что всю жизнь боготворил. Мама и бабушка увлеклись просмотром телепередач, бабушка уничтожила свои "кроссвордные" тетрадки. А уж её сами собой вывернувшиеся руки… Когда Инне было четырнадцать, мать сказала:

– Не наливай чай через руку, а то умрёт кто-нибудь.

За неделю между ними произошёл ужасный разговор. Видно, мать её чем-то спровоцировала, потому что Инна кричала:

– Я тебя в морге брошу! Мне тебя хоронить не на что!

– А я тебе каждую ночь сниться буду, я тебя с ума сведу, – как злобная ведьма, пообещала мать.

А перед сном Инна попыталась представить свою новую жизнь без матери. Есть вечерние встречи, куда ей хочется пойти, а мать не пускает, скандалы устраивает. Без матери у неё теперь у неё будет новая, полноценная жизнь.

«Я теперь свободна! – поразилась Инна своему открытию. – Я могу теперь пойти, куда захочу! Я даже могу поехать к Кате Ежовой в Можайск!»

Арендная плата за бабушкину квартиру теперь вся её, вдвоём с матерью ей грозила бы нищета. Но хватит ли ей на жизнь четырех с половиной тысяч (мать смогла сдать двухкомнатную смежную квартиру лишь по цене комнаты)? На работу её обратно Стерлядкин не возьмёт, не пожалеет, не взирая на весь свой иконостас.

Приехал участковый по фамилии Тургенев, молодой черноволосый красавец. Мама сказала бы про него: жениха бы тебе такого! Но это только в бульварных романах и сериалах у них мог бы завязаться роман при таких обстоятельствах, в жизни же всегда возрастает энтропия.

Тургенев вёл себя, в отличие от медиков, очень вежливо и корректно. Спросил:

– Собаки нет?

– Только кошки.

Милицейский включил в зале верхний свет, – наверное, сфотографировал тело. На кухне Инна под протокол рассказала ему обо всём, что случилось за последние двое суток. Тургенев записал её показания своими каракулями довольно трогательно: «И тогда я зашла к маме…» Инна расписалась: «С моих слов записано верно и мною прочитано».

Наконец-то Тургенев убрался, цинично велев ждать труповозку и оставив для неё бумагу.

Инна снова в подъезде. Третий тайм, пять часов утра, сосед Фаргат вывел на прогулку своего рыжего, как глина, и большого, как телёнок, мохнатого пса.

Этот Фаргат служил в ОМОНе, был внешне чем-то похож на Бориса Тургенева. Он всё пытался навести порядок в их подъезде, но до реальных дел у него не доходило, обрываясь на скандалах, угрозах и матерщине. Как же хорошо, что он к ней не лезет,– что это соседка делает здесь в такую рань?!

И тут Инна вспомнила, что милиционер так и не выключил люстру. Летом у них нагорало два киловатта, зимой – три.

Инна не могла заставить себя войти в комнату, где в серванте с красиво расставленными ещё советскими сервизами, безделушками и образами отражалась её мёртвая мать. И она вошла в комнату спиной, как сыновья Ноя, и потушила свет.

В половине шестого прибыли «хароны», – оба в кошмарно красных куртках. Главный попросил «бумагу и карандаш» и написал алгоритм дальнейших действий: зарегистрировать смерть в загсе; заказать в похоронной конторе гроб; получить место на кладбище.

– У неё был лечащий врач?

– Нет, она никуда не обращалась.

– Значит, тело будут вскрывать,– сочувственно сказал санитар. – У Транспортировка стоит 760 рублей.

– У меня нет с собой денег, – соврала Инна.

У неё оставалась последняя тысяча.

– Хорошо, можете заплатить потом. Нам нужно покрывало. Какое можно взять, вот это? – И протянул ручонки за самым красивым пледом, купленном ещё бабушкой, с красными и жёлтыми цветами на коричневом поле. Но Инна сунула ему самое старое и страшное, малиновое. А что они хотели? а ведь когда-то она его так любила!

Её мама при росте сто пятьдесят шесть сантиметров, весила больше центнера. Инна держала санитарам дверь, когда он выносили труп её матери. Она зачем-то опять вышла в подъезд и, прилипнув к окну, смотрела, как хароны грузили её в свою «ладью». Вернулась в квартиру и почувствовала, как в ней без тела стало легче.

– Господи!!! – закричала Инна.

Она почистила зубы и тщательно умылась томатным гелем в ультрамариновом тюбике. Потом взяла телефон и позвонила любовнику матери. Инна звонила на городской и ночью, но, то вообще не отвечали, то брала его жена.

– Дядя Витя! Мама умерла сегодня ночью!