Антара. Эверран, столица

Антара почти ничего не видела – то ли и правда ночь такая безлунная выдалась, то ли мутилось сознание. Вот все и кончилось. Удивляться было глупо, ну что она, не понимала, к чему идет? Дальше, наверно, будут подвалы эверрского замка, и, видит небо, ей не было жаль! Во всяком случае, не собственной жизни. Она и без того не принадлежала девушке. Антара из Аннея уже с месяц живет в долг.

Она знала человека, чьи пальцы сжали ее рукав – Рик Жаворонок, слуга принца Эверрана. Вероятно, где-то неподалеку ждал конвой. И как бы жутко это ни звучало, Антару устраивал такой исход: сгинуть в волчьем замке – это ничего, не самое страшное. Лишь бы только человек, за которым она следовала все это время, ничего-ничего не узнал. На остальное плевать.

– Ну что, давай знакомиться? – Ее спутник остановился так резко, что девушка едва устояла на ногах.

Небесные горы, великая Ане^[7]… Неужели это еще один шанс?! Вокруг – пустой темный проулок. Одним богам ведомо, отчего черно-серебряный прислужник не потащил ее в замок или хотя бы к ближайшему гвардейскому посту, но не воспользоваться этим было немыслимо. Свободной рукой она потянулась к поясу, где висел нож.

– Э-э, спокойно! Убери зубочистку, – воскликнул он, шарахнувшись прочь.

Антара мельком подумала, что в драке у нее даже были шансы: как бы глупо она ни чувствовала себя с оружием в руках, Жаворонок с ним управлялся и того хуже. Только посмотрела на мальчишку, вскинувшего перед собой открытую ладонь, и поняла, что не ударит. Не сможет. За этот страшный месяц Антара успела лишить жизни двоих, и боги, до чего это оказалось мучительно! Но те хоть угрожали дорогому ей человеку, а этот… Этот смотрел возмущенно и даже укоризненно. Растрепанный, веснушчатый и совершенно нестрашный. Наверно, еще и младше самой Антары лет на пять.

– Что тебе от меня нужно? – обессиленно выдохнула она, чувствуя, как разжимаются сведенные судорогой пальцы. Нож стукнулся о землю, и эхо заметалось между стен.

Мальчишка скрестил руки на груди и пристально уставился исподлобья.

– А что нужно тебе? За каким бесом ты потащилась с отрядом в Холмы и что делаешь здесь? Зачем прячешь лицо?

– Не твое дело.

– Нет, конечно, не мое, – охотно подтвердил собеседник. – Я-то никто, и звать меня никак. Но в той самой таверне живет один мой хороший приятель Орвик, и ему тоже будет интересно!.. Вообще-то я ему про нашу прошлую встречу не рассказывал, но он был бы в восторге, я уверен. Романтик страшный, идеалист… А тут такая история!

– Он ничего не знает?! – От немыслимой, безумной надежды защемило сердце. Боги, пожалуйста, пусть так оно и будет! Именем Аргоры и Айлина^[8], пусть именно так!..

– Если и знает, то не от меня, – пожал плечам Жаворонок. И добавил проникновенно: – Вот что, подруга, я в чужие дела не суюсь, но тут у меня свой интерес. В том отряде тебе и Лиар, и Орвик… Почем мне знать, что ты не шпионка, не наемный убийца? Может, ты момент выжидала, чтоб принца похитить?

Антара даже воздухом подавилась, настолько невероятным было это предположение.

– С ума сошел? Дался мне твой принц!

– Ага, принц не дался. Стало быть, ты за Орвиком туда притащилась? И что он тебе сделал?

Горло перехватило. Почему же это оказалось так мучительно?.. Она хотела послать мальчишку к бесам, а там хоть в подвалы, хоть в пекло – видит небо, она бы так и сделала! Но колени вдруг стали ватными, и пришлось опуститься прямо на землю, облокотиться о глухую стену какой-то лавчонки. Рик присел перед ней на корточки, заглянул в глаза.

– Эй, ты чего? Так, только в обморок не надо, а? Ты ж не из благородных! Давай, рассказывай. Сначала.

И она принялась рассказывать – вот так вот запросто, неожиданно для себя самой. С самого-самого начала, все то, что никому б и под пытками не выдала, – то и дело сбиваясь и беспомощно глядя по сторонам в поисках нужных слов, дивясь тому, как все это нелепо звучит со стороны. О том, что выросла в Аннее, что несладко жилось под властью нового барона. Отца и брата забрали в гарнизон, где они и погибли во время какой-то стычки с соседями, Антаре тогда исполнилось четырнадцать. Помнится, сын кузнеца ей внимание оказывал, мама так радовалась, думала, пройдет несколько лет, и сыграют они свадьбу. Антара и сама так думала. А что, хороший человек, не обижал бы. Были б у них дом, детки и все то, что добрым людям полагается. А вышло иначе…

Зимой это случилось, выбралась за дровами к лесу: мать уже тогда болеть начала, печь топить приходилось часто. Мужчин в доме не осталось, приходилось самой. Топор, как назло, то и дело с деревянной рукоятки слететь норовил: руки не дошли забить новый клинышек. Коченели пальцы. Она тогда и не сообразила, откуда возник юноша с пепельно-русыми волосами: услышала конскую поступь, обернулась, и вот он стоит – тонкий, бледный, светлоглазый, словно какой-то сказочный дух в зимнем лесу. Он не представился, но что ж она, так не узнает баронского сына? Испугалась тогда страшно, смутилась, а он вдруг расстегнул фибулу, снял плащ с волчьей опушкой и набросил ей на плечи.

– Вы замерзли, позвольте я помогу. Где вы живете?

Антара что-то отвечала, наверно, но собственные слова совсем не запомнились, только его. Она до сих пор в точности помнила все, что он сказал ей – и тогда, и после. Да что слова? Каждый взгляд его, каждое движение бровей… Наверно, девушка попыталась отказаться: как можно просить баронета возиться с крестьянским хозяйством?! Только он возражений не слушал, забрал у замершей Антары топор и принялся за работу. А как он ловко управлялся! Целое дерево, поваленное ветром, в раз на дрова изрубил! И ничего у него не слетало при этом… Надо же, а ладони узкие, изящные, в жизни не скажешь, что с крестьянской утварью в ладу! Антара сначала под руку лезла, помочь пыталась, но он управлялся сам, и крестьянке оставалось только смотреть на его профиль – изящный, без единого изъяна, даже глаза слепило – и кутаться в плащ, пропахший дымом и лесом. Вечно бы так стоять, но короткий зимний день отгорал, и баронет принялся крепить вязанки дров к седлу тонконогого коня – верхового, совсем не предназначенного для подобных дел.

Они дошли до калитки, и баронет рассеяно кивнул в ответ на ее сбивчивую благодарность, принял протянутый плащ – всего на полмгновения их руки соприкоснулись, и видит небо, Антара не променяла бы этот миг и на сотню лет. Баронет вскочил в седло, а она долго еще смотрела ему вслед, молясь всем богам, чтобы он хоть раз обернулся. Было щемяще хорошо и одновременно мучительно страшно. Страшно от мысли, что не будет теперь свадьбы с кузнецовым сыном. И ни с кем другим не будет. Потому что ни на кого и никогда уже она не посмотрит так, как на этого человека, и никогда не вытравится из памяти резной точеный профиль.

Она стала приходить в казармы при замке – там знали ее отца и брата, а сама девушка иногда продавала молоко. Смотрела издалека на баронских сыновей, и точно знала теперь, что зовут юношу, встреченного ею в лесу, Орвиком Аннеем. Антара в толк не могла взять, отчего многие путают их с братом – как можно, они же совсем разные! И взгляд другой, и походка… Она смотрела за их тренировками и всякий раз мечтала, чтоб вот именно сегодня Орвик одержал победу. Только выигрывал все больше Тэйм. Время шло, умерла мать в траурную зиму, женился на мельниковой дочери сын кузнеца.

Жизнь в Аннее не способствовала наивности, Антара прекрасно все понимала: нет у крестьянки шансов на взаимность господина. Впрочем, если б даже просто так, без взаимности, без благословения богов, на одну ночь – она пошла бы. Видит небо, с ним бы пошла! Только, в отличие от брата, Орвик Анней не интересовался интрижками с челядью, и она смирилась. Привыкла смотреть издалека и любить молча. Антара жила небогато, много приходилось работать, но соседи помогали, да и от родителей кое-какое добро осталось. И так бы продолжалось, наверно, если б не страшный случай у старого колодца.

Тот, кто лицом так похож был на самого дорогого ей человека, надвигался на Антару, протягивал руки… Ее мутило тогда от безумного, пустого взгляда Тэйма Аннея и от собственного отчаянного страха. А потом поединок двух братьев, ее собственная безумная выходка, короткий разговор с Орвиком… Виком. Второй раз в жизни он заговорил с Антарой, и видит небо, это стоило пережитого кошмара! Вернее, так девушке казалось, пока она еще не узнала, какую цену придется заплатить. И кто будет расплачиваться.

Люди барона пришли за ней следующей ночью. Антара думала, властитель Аннея прознал, что она, крестьянская девка, осмелилась поднять руку на его сына, но все оказалось еще страшнее. Барон встретил ее лично – величественный, отстраненный, страшный в своем спокойном гневе. Спросил, как все было, и, не дослушав, обвинил во лжи. Сказал, что на самом деле это старший его сын, Орвик, напал на нее у деревни. Когда Антара посмела спорить, барон ударил – несильно, кончиками пальцев, но девушка отлетела к самой стене. Сказал, что убьет, если она посмеет солгать еще раз. Антара со стыдом и отвращением к самой себе вспоминала теперь, как стояла перед бароном на коленях, как убеждала, клялась… А потом поняла наконец, что он и без нее знает правду. Знает, но по какой-то причине не хочет, чтобы ее узнали другие. И тогда она наконец сумела выпрямиться. Даже глаза отводить перестала.

– Тогда убивайте. Потому что другой правды у меня нет.

Он посмотрел на девушку, и лицо его резко изменилось, гнев ушел, уступая место усталости.

– Возьми деньги. Я дам тебе столько, что хватит на всю жизнь.

Небесные горы, не человек стоял перед ней, но тварь, явившаяся из глубин пекла. Как можно подкупать кого-то, заставляя очернять собственного сына?! Говорят, боги велели почитать господ и слушаться их во всем – если так, то никогда не увидеть Антаре небесных гор, потому что она презирала аннейского барона. Ненавидела и презирала.

– Идите к демонам… господин.

Сказала, и сама поразилась звучанию своего голоса. Вот она – та черта, перешагнув которую, бояться уже нечего. Антара ждала, что он снова ударит. А может, вовсе убьет ее: что ему жизнь безродной девки, если он готов переступить даже через собственного сына?! А он только засмеялся – болезненно и совсем невесело.

– Думаешь, ты спасешь его своей правдой, Антара из Аннея? А выйдет наоборот. Ты ведь стоишь и думаешь, как я могу предать своего наследника, родную кровь… А он перестал быть мне сыном, когда сам предал меня. И теперь он – угроза и мне, и моим землям. И как бы страшно и больно ни было мне самому, я должен избавиться от этого человека. Помоги мне изгнать Орвика, и он останется жить. Солги на суде. А если скажешь правду… На стене будет стоять лучник, и он выстрелит. Не в тебя – в него. Не думал, что доживу до дня, когда буду просить о чем-то крестьянку, но я прошу. Солги на суде, не дай мне запачкать руки его кровью.

Как страшно звучала его речь, как безумно. Как жег стальной отблеск в его глазах – зеленовато-голубых, совсем таких же, как у его сыновей. И Антара верила, верила, что это безумное, озлобленное существо убьет человека, который дорог ей больше всего на свете.

Боги милостивы. Антара почти не помнила суда во внутреннем дворе аннейской крепости – слишком страшно оказалось смотреть в лицо подсудимого, к которому кровавой коркой присохли растерянность и обида. А затем – глухое, беспросветное бессилие. Все это отпечаталось в памяти блеклыми клочками, и только потому Антара сохранила хоть тень собственного рассудка. Все, что помнилось ей отчетливо – это удушающий запах черемухи и силуэт человека с луком наизготовку – вверху, на одной из крепостных стен. Она видела его совсем мельком, может, он вовсе ей померещился, и все-таки.

А еще барон в самом деле заплатил Антаре. Он не солгал: на такую сумму крестьянка могла бы жить очень долго. Могла бы. Только как жить со страшным грузом вины перед Орвиком? Вначале Антара рыдала, уткнувшись лицом в иссушенную траву на полу собственного дома, злые, безнадежные слезы выедали глаза. Потом, когда кончились и они, девушка поднялась на ноги. Пусть боги простят ее мысли, но, покидая дом, она собиралась пойти к одному из аннейских озер, знаменитому своими омутами. Приладить на веревку тяжелый камень, закрепить на шее…

Только что-то остановило. Может, постыдный страх, а может, нежелание упрощать жизнь ненавистному барону. Или напротив – отчаянное желание хоть чем-то искупить свою вину перед Орвиком Аннеем. Так она выкупила у знакомого парня из гарнизона коня, доспехи и арбалет.

А потом были дни бесконечной скачки, ночь на Южном тракте и первый убитый Антарой человек – разбойник, вооруженный луком, которого она застрелила в спину. И бой у моста, где пришлось, забыв о том, что ее могут узнать, влезть в самую гущу. Орвик – прекрасный боец, едва ли он нуждается в защите такой неумехи, как она, но ведь для того, чтоб отвлечь на себя внимание, много ума не нужно, верно?.. Вот она и отвлекала всеми силами. Плечо поцарапали – несильно, кажется…

– Стой, подожди. Что-то я ни беса не понял!

Голос Жаворонка заставил вздрогнуть, Антара почти забыла о своем нежданном собеседнике. Открыла глаза и с удивлением обнаружила, что их снова жжет изнутри.

– Хочешь сказать, что ты все это время таскаешься по пятам за Орвиком, а он ничего не заподозрил? – продолжал Рик.

Если б так!..

– Он думает, что барон прислал кого-то ему на помощь.

– А чего ж ты не пойдешь и не объяснишься? Ты-то, выходит, перед ним и не виновата, он поймет! Ну хочешь, я ему сам скажу?

Антара даже не заметила, как оказалась на ногах, ладонь метнулась к опустевшим ножнам.

– Не вздумай, слышишь?!

Ее отчаянный, решительный взгляд разбился о спокойствие собеседника.

– Не глухой. Вот ты дерганая… Ну не хочешь, не буду рассказывать, зачем за ножик-то сразу? – Рик укоризненно смотрел на нее снизу вверх, и девушка вновь опустилась на землю. – Только объясни, почему?

Неужели не понимает?..

– Он же больше всего на свете любит отца! Он живет мыслью, что барона Аннея обманули, оклеветав его, Орвика! Что правда откроется, и отец снова примет его!

Нет, никогда Антара не расскажет правды. Она-то помнила, каким невыразимым счастьем озарилось лицо Орвика, когда он узнал о разбойнике, застреленном на тракте. Что-то в изгнанном баронете изменилось с тех пор, будто выпрямилось, разгладилось… Нет, никогда она не отнимет у Орвика этой надежды, уж лучше пусть он до конца жизни ненавидит Антару, пусть думает, что из-за нее все случилось.

Она замолчала, безнадежно глядя перед собой, а Жаворонок задумчиво поскреб в затылке и припечатал:

– Ну и дура. Один пес, потом узнает.

Он, наверно, был прав, только Антара старалась об этом не думать.

– Может быть. Пусть боги решают, а я этого сделать не могу.

– Ага, удобно, – пробормотал Рик. – Ну пусть решают, что ж я, мешать им стану?.. Тогда скажи-ка мне вот что… Если ты за Орвиком уже месяц таскаешься, ты ж, наверно, и странности всякие подметила, а?

Антара испуганно замотала головой. Она прекрасно поняла, о чем говорит Рик Жаворонок, но не собиралась в этом признаваться ни ему, ни кому-то другому. Знала ли она, что Орвик Анней является колдуном? Знала. Она шла за изгнанным баронетом в ту ночь, когда он вломился в замок, видела, как его преследовала охрана во главе с Вальдом Гартой. Именно Антара вытаскивала Орвика из эверрской реки, потому что сам он был почти без сознания – раненный и изможденный. Едва ли он вообще понял, что на берегу был кто-то, кроме него.

Человек, которого Антара любит всей душой, Орвик Анней – колдун и государственный преступник. И сама она теперь – тоже преступница.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Молодец, так всем и отвечай, если еще кто спросит, – кивнул Жаворонок, явно не поверив. Впрочем, не исключено, что о способностях Орвика он знал и сам. Может, они и вовсе были заодно. – И долго ты вот так собираешься?.. Нельзя ж всю жизнь за ним таскаться!

Она не ответила, не смогла сказать вслух эти страшные слова. Что нет ей жизни без Орвика Аннея, что дороги другой у нее нет и не будет. Но Рик и так понял. Махнул рукой, мол, что с блаженной возьмешь.

– Ладно, раз такие дела, то пойду я, мне еще с возлюбленным твоим кой-чего обсудить надо. – Он предостерегающе поднял руку. – Да не дергайся ты, про тебя не скажу – оно мне надо? Только имей в виду, попадешься кому другому, проблемы будут и у тебя, и у Орвика, так что смотри, как бы ему твоя помощь боком не вышла.

Антара об этом думала. И видит небо, пойми она, что допрашивать станут всерьез, ножа бы не выпустила. Только целила бы не в конвойных. Она смотрела, как уходит новый знакомец, и стылые пальцы безнадежного, беспросветного одиночества, неизвестно когда успевшие ослабить хват, вновь смыкались на горле.