* * *

День похорон выдался холодным и слякотным, с самого утра шёл мокрый снег. Первое дыхание зимы особенно заметно ощущалось на кладбище. Злой порывистый ветер носился над могилами, раскачивал деревья, теребил кусты. Он, как цепной пёс, хватал посетителей за полы пальто, срывал с голов платки и бесцеремонно подталкивал в спины бредущую по полю траурную процессию. Люди зябко пожимали плечами и старались поглубже укутаться в шарфы и поднятые воротники. Идти по раскисшей колее было довольно непросто – ноги расползались и вязли в глинистой почве. Грязь толстым слоем налипала на подошвы ботинок, делая их неподъёмными, а походку – пьяной и неуверенной.

Шагая следом за гробом, Вадим больше всего опасался, как бы кто из носильщиков не оступился на скользкой тропе. Быстро подскочить и помочь ребятам он едва ли сумеет – ведь тогда придётся оставить мать, которая от горя и переживаний буквально повисла у него на руке. Недолго она радовалась своему счастью.

Матушка всей душой полюбила молодую сноху, а появление внучки стало для неё самым важным и долгожданным событием. Все домашние разговоры сводились только к одному: как малышка спит, как кушает, хватает ли у мамы молока, не болит ли животик? Накупив шерстяных ниток, она с усердием принялась вязать какие-то кофточки, чепчики. Когда произошла страшная трагедия, мать до последнего не верила, что девочек больше нет. «Как же так! – подавленно твердила она. – Я ведь не успела закончить носочки для Ксюшеньки…»

Наверное, нужно иметь стальные нервы, чтобы в такой трудный момент довязывать для любимой внучки первые и последние в её жизни пинетки. Вот только надевать их было уже не на кого. При пожаре тела сильно обгорели, так что хоронить несчастных пришлось в закрытых гробах.

Низкое серое небо, кладбищенские кресты и последний траурный путь вместе с погибшей семьёй… Вадим на мгновение прикрыл веки. Его разум противился, не желая принимать страшный свершившийся факт. «Девчонки мои, милые, дорогие, родные… простите меня… простите, что не сберёг!..»

Ноги не держали его. От боли и отчаяния хотелось упасть на колени и, крепко обхватив голову руками, громко, во весь голос разрыдаться. Он сильно прикусил губу: терпи, держись, не время сейчас раскисать.

Чувствуя свою вину, он боялся смотреть назад – не хотел встречаться взглядом с обезумевшей от горя тёщей. С той самой минуты, когда она узнала о страшной беде, Вадим постоянно читал в её глазах немой укор.

Процессия приблизилась к свежевырытым могилам. Люди со скорбными лицами окружили покойниц. Наступил момент прощания. Кто-то произносил речь, многие просто плакали, вытирая платками глаза. С громкими рыданиями Елена Сергеевна бросилась на гроб дочери:

– Кровинушки сладкие… деточки… зачем же вы нас покинули?! Как жить-то теперь без вас, горемычные вы мои-и?

Сочувствуя материнскому горю, родственники отводили глаза.

Не пытаясь сдерживать слёзы, Вадим в последний раз провёл дрожащей рукой по холодной лилово-атласной крышке. Господи, неужели он больше никогда не увидит свою жену, не услышит довольного лепета дочери?! Вид её крошечного гробика, обитого розовым бархатом, вызывал невольное содрогание. Наверное, на всём белом свете не найдётся зрелища ужаснее, чем детский гроб, в котором покоится тело твоего родного ребёнка. Не дай бог никому испытать такое! Он вытер ладонью мокрые щёки. Как порой бывает жестока и несправедлива судьба, совершенно не считаясь с возрастом человека!

Кладбищенские работники не стали затягивать процедуру прощания. Старший дал отмашку – и двое его помощников принялись опускать усопших в могилу. Когда очередь дошла до Ксюши, Елена Сергеевна с отчаянным криком схватила с табурета её гробик и крепко прижала к груди:

– Внученька моя милая, не отдам тебя никому! Не пущу!

Женщина явно была не в себе.

Родственники обступили несчастную, принялись успокаивать. Кто-то уже торопливо тряс в пластиковый стаканчик сердечные капли. Могильщик мягко отобрал у Елены Сергеевны её страшную ношу и отправил останки девочки следом за матерью. Бледная как мел тёща стала медленно оседать на землю. Аркадий Иванович вовремя подхватил жену под руки:

– Леночка, милая, держись, ты ведь сильная. Держись, мой хороший.

Вадим вместе со всеми бросил в яму горсть земли, с горечью слушая, как мелкие камешки с глухим стуком ударяются о дерево. Затем дружно заработали лопаты. А вскоре на месте захоронения выросли два свежих холмика, щедро усыпанных цветами, венками и… детскими погремушками.

«Прах к праху, ибо всё тленно и тленным станет», – вертелась всю обратную дорогу в голове Вадима услышанная на кладбище фраза.

По какому-то странному стечению обстоятельств для поминок был выбран ресторан «Жемчужина». Тот самый, в котором чуть больше года назад гремела весёлая свадьба, торжественно звучали тосты, поздравления, и дружный хор голосов кричал: «Горько, горько!»

Кто бы мог подумать, что сегодня в этом зале соберутся всё те же знакомые лица, но только повод для встречи будет совершенно иным. Со слезами на глазах.

Народу за длинным столом собралось много. Некоторых Вадим даже не знал. У Наташи была большая родня. К тому же поминки – это не юбилей, куда необходим пригласительный билет. Почтить память умерших может любой, кто когда-либо их знал. Вот и бывший Наташин ухажёр Герман тоже был здесь.

Со стороны Вадима присутствовали только матушка да верный друг Сергей. Приятель выглядел совершенно подавленным. Он по-настоящему сожалел о том, что когда-то помог Вадиму с покупкой проклятого автомобиля. По его словам, именно машина притянула в дом страшную беду и погубила двух замечательных девчонок. Глупость, конечно, но ведь каждый имеет право на собственное мнение.

Люди тихо переговаривались между собой, подходили выразить соболезнования. Вадим молча кивал головой, чувствуя на душе пустоту и холод. Несладко приходилось и Наташиным родителям. Елена Сергеевна не переставала вытирать слёзы. Чуть забудется, затихнет, а через минуту глаза снова на мокром месте. Аркадий Иванович не отходил от жены ни на шаг. С застывшим лицом и отрешённым взглядом он напоминал привидение, его рука мягко поглаживала плечо супруги.

За столом было сказано много хороших, тёплых слов в адрес погибших. Родственники искренне сожалели об их преждевременном уходе. У многих просто в голове не укладывалось: как можно было так бессовестно оставить в беде мать с ребёнком и спокойно уехать с места происшествия? Досталось и ДПС-никам: третьи сутки пошли, а виновник аварии до сих пор не найден.

Люди налили, выпили и взялись за вилки, ведя между собой тихие разговоры.

Вадиму кусок не лез в горло. Глядя в пустую тарелку, он видел перед собой разбитую машину и грозное пламя, жадно пожирающее его семью.

Мать заботливо положила ему солянки с котлетой и каких-то салатов.

– Поешь, сынок, у тебя за эти дни ничего во рту не было. Нельзя так. Совсем без сил останешься.

Она ласково погладила его по волосам. Это движение не укрылось от Елены Сергеевны. Вадим поймал на себе её злой, испепеляющий взгляд и опустил голову. Тёща и раньше-то его недолюбливала, а после гибели девчонок и вовсе возненавидела. До дрожи. До зубовного скрежета. К тому же мать Вадима имела счастливую возможность приласкать своего сына. Елену Сергеевну лишили даже такой малости.

Из-за стола поднялся Пётр Иванович – Наташин дядя. Взволнованно поправляя на носу очки в массивной оправе, он предложил наполнить стопки. Его просьбу исполнили без промедления.

Пётр Иванович тяжело вздохнул:

– Дорогие мои, мне больно сегодня говорить о своей племяннице в прошедшем времени. Да и что тут скажешь. Ведь Наташенька выросла на моих глазах. Умница, каких поискать, красавица, а как хорошо готовила! Какие вкусные тортики пекла… Никто не ожидал, что полёт нашей ласточки прервётся так рано. Про Ксюшеньку вообще молчу… Этот розовый гробик я теперь до самого конца не забуду. – Он смахнул под очками набежавшую слезу. – Леночка, Аркаша, Вадим, в вашей жизни наступил очень сложный период. Терять детей – это ведь всегда страшно и противоестественно. Но знайте: мы вас не оставим одних наедине с бедой. Вы всегда можете положиться на нас в трудную минуту…

Он немного помолчал, с грустью глядя на две сиротливо стоящие рюмки в начале стола, накрытые чёрным кусочком хлеба. Одна с водкой, другая была наполнена молоком.

– Видно, не хватает Господу ангелочков на небесах – вот он и призвал к себе наших милых девочек, – продолжал Пётр Иванович. – А нам лишь в утешение остаётся надеяться, что им там сейчас хорошо. Пусть земля им будет пухом.

Едва он договорил и поднёс к губам стопку, как Елена Сергеевна резко вскочила со стула.

– Да лучше бы вместо них сдохло это чудовище! – громко воскликнула она, указывая рукой на Вадима.

Все с удивлением посмотрели в её сторону.

– Это он убил моих девочек! – Она не сводила с него безумного взгляда. – Их ещё можно было спасти, подбежать, выхватить из огня. А этот подлец даже пальцем не пошевелил, с места не сдвинулся – боялся подпалить свою шкуру!

Вадим оторопел. Похоже, у тёщи от непоправимого горя окончательно сдали нервы. Она не обращала внимания на гостей.

– Трус! Палач! Душегуб! – летели в его адрес гневные обвинения.

Каждое её слово вонзалось в сердце, словно остро заточенная стрела. Он чувствовал почти физическую боль.

– Будь ты проклят, убийца!

Теперь всё внимание присутствующих было обращено на него. За столом стало тихо. В этой гнетущей тишине Вадим с грохотом отодвинул стул и поднялся:

– Извините, – еле слышно выдавил он из себя и, слегка пошатываясь, направился к выходу.

Небольшое фойе ресторана оказалось пустынным – вокруг ни души. Вадим обессиленно прижался спиной к холодной стене и закрыл глаза. Ноги противно дрожали. Он медленно опустился на корточки и, крепко стиснув зубы, старался не разрыдаться во весь голос. Мужчины не плачут. Этот канон, как дамоклов меч, с детства висит над каждым мужиком: терпи, борись, умри, но обязательно будь стойким… Знать бы ещё, где взять силы, чтобы держать удар.

Он не слышал тихих шагов по мраморной плитке – просто кто-то мягко положил ему на плечо руку и присел рядом, по-стариковски хрустнув коленями.

Вадим открыл глаза. Это был Аркадий Иванович.

Ожидая от него продолжения обвинительных речей, он отвёл взгляд.

– Не обижайся на Лену, – неожиданно миролюбиво сказал тесть, – она от горя сама не своя. Как, впрочем, и все мы.

– На правду не обижаются. Елена Сергеевна права: я трус. – Вадим тяжело сглотнул и покачал головой. – На счету была каждая секунда, а я от страха к земле прилип… Никогда себе этого не прощу.

Аркадий Иванович неторопливо обхватил колени руками.

– Ты ни в чём не виноват, Вадим. Твоё оцепенение – это реакция на стрессовую ситуацию и ничего более. Поверь: когда на твоих глазах неожиданно гибнут близкие, такое иногда случается.

Вадим пристально посмотрел на тестя.

– Вы защищаете человека, который не уберёг вашу внучку и дочь? Вы мазохист?

– Нет, конечно, – тут же отозвался Аркадий Иванович. – Просто я не хочу, чтобы произошла ещё одна ненужная смерть. Я вижу, как ты мучаешься. И зная тебя, могу смело предположить: это только начало.

Вадим перевёл взгляд на окно, за которым всё так же раскачивались от ветра деревья и шёл мокрый снег. Наверное, психотерапевт всегда остаётся психотерапевтом – даже тогда, когда ему самому нужна помощь.

– Спасибо вам, Аркадий Иванович, за поддержку, но что бы вы мне ни говорили, я всё равно не перестану считать себя трусом. Моему поступку нет оправдания.

– Вадим, я тебе ещё раз повторяю: здесь нет твоей вины. Если кто и виноват, то это наши рефлексы, – тихо, но внятно произнёс тесть. – Если очень коротко, то всех людей можно разделить на три типа. Одни во время опасности кидаются в самое пекло, другие впадают в ступор, а третьи и вовсе бегут с места происшествия. Это предопределено в каждом человеке. Какая модель поведения сработает в критический момент, предугадать просто невозможно, а уж тем более выбрать её самому. Это импульсивная реакция.

– Чем-то напоминает инстинкт самосохранения, – тихо проронил Вадим.

Аркадий Иванович неопределённо пожал плечами.

– Инстинкт самосохранения – это общий термин, который охватывает большой ряд процессов, но если тебе так будет понятнее, считай это инстинктом. Да и не важно, как его обозвать, главное – пойми одно: ты всё равно не смог бы ничего сделать. Всё, что с тобой произошло, – произошло неосознанно.

Слова тестя вызвали у Вадима горькую иронию:

– А разве меня это оправдывает? Вы только лишний раз подтвердили, что я психологический урод. Любой нормальный человек на моём месте сразу бы кинулся на выручку, а я… – он медленно покачал головой. – Уверен, что и вы не стали бы торчать как столб.

Аркадий Иванович тяжело вздохнул и накрыл его руку своей горячей ладонью.

– Я понимаю: это трудно осознать. Но поверь, Вадим: таких случаев, когда люди цепенеют от ужаса, – тысячи. Мужчины не реагируют, когда их вдруг бьют на улице, женщины не оказывают сопротивление насильникам, а мать не кидается в реку за упавшим туда ребёнком. И дело тут не в трусости. Просто человек оказывается не готов к обрушившейся на него беде – он теряется, впадает в шоковое состояние. Не знаю, к счастью или к сожалению, но это порой бывает гораздо лучше, чем какие-либо другие действия.

Вадим с изумлением вскинул голову: ступор лучше, чем помощь? Оригинальное заявление! Похоже, что Аркадий Иванович совсем стал заговариваться от горя. Но тесть слабым кивком подтвердил свои слова.

– Да-да… не удивляйся, мой друг. Все люди разные, и каждый реагирует на опасность по-своему. У кого-то процессы ускоряются, у кого-то замедляются. Но видеть гибель близких людей – это всегда не просто страшно, это невыносимо. В твоём случае защитная реакция организма сработала ещё и как предохранительный клапан. Она попросту отключила тебя. Чтобы не произошло ещё большей беды.

– Большей беды! – воскликнул Вадим. – Да куда уже больше?!

Тесть развёл руками.

– Ну… могло не выдержать сердце. Или сошёл бы с ума.

Вадим горько усмехнулся про себя: хорошее оправдание для труса.

– Уж лучше сойти с ума, чем так жить.

Инстинкты здесь замешаны или другие свойства организма – ему от этого не легче. Боль и чувство вины всё равно никуда не уйдут. Они теперь останутся с ним навсегда. До самого конца.

Из зала стали выходить люди, с любопытством поглядывая на уединившуюся парочку. В поле зрения появились мать с Сергеем. Не решаясь подойти ближе и тем самым помешать разговору, они встали возле окна. Сергей закурил.

Аркадий Иванович поднялся и протянул Вадиму руку.

– Надеюсь, наша беседа пойдёт тебе на пользу. – У него был усталый и очень грустный взгляд. – Держись, парень, время, говорят, лечит.

Вадим с благодарностью пожал его крепкую, сухую ладонь:

– Я вам желаю того же. И простите меня… если когда-нибудь сможете.