Цитаты из книги «Женщина с Марса. Искусство жить собой»

непрошеная помощь ранит не меньше, чем полное игнорирование.

Иногда горе таково, что даже слова лишние.

Чувствовать — «ненормально» потому, что мы не умеем. Потому что каждое чувство внутри автоматически переводится в оценку: «Я злюсь на ребенка, значит, я плохая мать»; «Я хочу на ручки, значит, я зависимая»; «Я обижаюсь, значит, я недостаточно работала над собой» и т.п. Нет привычки, умения, побыть в этом «я злюсь», «я обижаюсь», оглядеться в нем, понять, про что оно. Учить новый язык — а чувства тоже язык — невероятно сложно. Знание языка предполагает не просто знание слов, а понимание другой картины мира — иной, не похожей на свою. Решение не оценить, а услышать чужие чувства вынуждает чувствовать в ответ. Когда трехлетка вопит, что ему дали сломанный банан, проще всего отмахнуться. Он тебе: «Я злюсь», — а ты ему: «Ерунда». Он тебе про чувства, а ты ему — оценочную тарабарщину. Так вот ребенок не понимает тарабарский язык. Пока. Он умеет говорить только на языке чувств. Пока. Пока не освоится, не вырастет и не начнет писать в пустыню интернета: «Меня никто не понимает и просто хочется, чтобы обняли». Пока мы не вспомним забытый язык чувств, не будет близости. Пока мы не заговорим на нем вновь, поколение за поколением будет смутно хотеть на ручки, но даже не понимать, что это и про что это. Пока мы не сделаем язык чувств языком общения, мы так и будем не понимать своих детей. Отмести непереводимую какофонию сырых детских чувств оценкой «глупый малыш» проще, чем попытаться их хотя бы увидеть, а увидев — понять, а поняв — позволить себе со-чувствовать. Взять на ручки и почувствовать всю обиду и несправедливость мира, в котором банан сломан.

Оценка — это отказ от опыта совместного чувствования, со-чувствования. Это отказ от «я», от ответственности за свои чувства. Вместо: «Я вижу», «Я понимаю», «Я чувствую боль», «Я сердит» — ребенок слышит безличные: «Это плохо», «Ты дурно поступил», «Ты тупой». Оценка — это замена «я»-чувств на суждение, резолюцию, штамп с характеристикой. Говоря с ребенком на языке оценок, мы отказываем ему в чувствах, заменяя их суждениями, о-суждениями. Он говорит с нами от первого лица, а в ответ слышит обезличенную тарабарщину. И учится реагировать так же (дети быстро адаптируются), и вырастает во взрослого, задающего сакраментальный вопрос: «А это вообще нормально?»

Мы каждый день проживаем подобный конфликт: поспать или доделать, сдержаться или позволить себе, быстро и легко — или сложно, но правильно. Серьезные, неблагодарные, важные вещи не совершить без этого важного «должно». Но радость, легкость, наслаждение невозможны без умения позволять себе и баловать себя. И то и другое приносит счастье, разное счастье, и то и другое приносит разочарование, разное разочарование. Дети учатся находить этот баланс в своей жизни, повторяя пример родителей. Потакающий родитель подаст пример того, как жить в хотении, и не научит справляться с лишениями и трудностями ради высшей цели. Принципиальный и упертый родитель покажет путь жертвенности и упорства, но не даст опыта того, как позволять себе глотки воздуха на пути. Я человек больших целей и тащу себя к ним сквозь усталость, недосып и отказ от мелких радостей. И я компенсирую это плевком в сторону диет, режима, порядка в доме, сдержанности, строгости и прочего. Я выбираю, где быть моему «делай, что должно». И выбираю, где я никому ничего не должна.

Гедонизм — это про «быстро», «приятно», «хорошо» и «немедленно». А долг — про «надо» во имя чего-то неосязаемого, дальнего, негарантированного. Мое «делай, что должно» — это мой камертон, совесть, которая показывает путь, когда все стандартные мотивы — смысл, вознаграждение, выгода, воля, интерес — отказали. Мое «должно» — автопилот, сила, которая базируется на моих глубинных ценностях, моем «хорошо» и «плохо», «правильно» и «неправильно». Мое «должно» заставляет меня сдерживать гнев и отказываться от сиюминутной выгоды ради чего-то большего. Мое «должно» — это про горизонт.

1. Делай, что должно. 2. Делай хо-ро-шо. 3. Делай не то, что делают все. 4. Доверяй интуиции. 5. Когда интуиция молчит, см. п. 1. — Что значит «должно»? Никто никому ничего не должен! — Лично я должна себе. В нас нет ничего лишнего. Мышцы-сгибатели и мышцы-разгибатели — подрежь одну, и рука повиснет плетью. Эгоизм дополняется альтруизмом, самолюбие — скромностью, злость — добротой, панцирь — эмпатией, а гедонизм — долгом. Отклонение маятника в одну сторону влечет за собой отклонение в сторону другую. Но если маятник повиснет, часы встанут. Баланс — это не замерший маятник, а движение. Отклонишься влево — упадешь, вправо — упадешь, и вот идешь, раскачиваясь, по тонкой проволоке — вправо-влево, вправо-влево. Замрешь — не сможешь идти. Пошел — отклонился, вынужден балансировать.

Наше поколение стоит перед разверзшимся новым горизонтом возможностей, желаний и вкусов и чешет репу: дескать, что со всем этим делать? Как дети, упивающиеся свободой не чистить зубы, мы топчем все, что включает в себя понятия «долг» или «надо». Как дети, ворвавшиеся на ярмарку, до тошноты уедаемся, упиваемся и укатываемся впечатлениями. Одни пробуют обуздать обрушившуюся на них бесконечность возможностей по старинке: контроль, слежка, рационы, завесы, замеры и контроль. Другие ныряют с головой в поиски и впечатления, выныривают в Азии, любят, молятся, едят. Мы тревожимся за своих детей: а как они справятся с этой лавиной? Как будто между «запретный плод сладок» и «гуляй, рванина» нет ни тонов, ни оттенков. Постоянно, как биржи в период депрессии, осыпаются критерии всего. Куда бросаться? В холотропное дыхание, программирование, арт-терапию, спасение лесов Амазонки, стартапы, телесные практики? Кому верить — Тони Роббинсу или далай-ламе? Спорт — это абьюз ребенка или здоровый дух? Мне на марафон похудения, уборки по Мари Кондо, сексуальности, сценарного дела, валяния из войлока или прокачки соцсетей? На что ставить, в какую банку складывать, куда бежать?

Представьте себе, что вы проснулись, зная, чего хотите, весь день в потоке трудились ради достижения цели, видели результаты, шаги и рост и к вечеру к вам пришло ощущение выполнения чего-то важного. При этом можно жутко устать, выполнять трудные и некомфортные дела, справляться со страхом и неуверенностью, но на вопрос: «Счастливы ли вы?» — ответить твердое «да». Мне кажется, что это чувство реализованности, осмысленности на интуитивном уровне знакомо всем. Но не у всех оно есть в реальной жизни. Когда его нет, труд тяжек и неприятен и мы способны трудиться, только компенсируя свои усилия «быстрым сахаром». Посмотрите на счастливых людей вокруг. Они много трудятся.

Все усилия загнать в труд, все коучи, мотиваторы, книги по самопомощи, распечатанные цитаты на стенах, меры борьбы с прокрастинацией и списки дел будут ощущаться насилием и вызывать бунт, пока мы идем за чьим-то, а не нашим собственным внутренним «надо». Дело в том, что цели — чужие. Успех и трудолюбие рождаются, когда идешь к своему. Когда внутри беспрекословным императивом горит собственное, бесконечно прекрасное «надо». Путь к нему в сто раз прекраснее любых удовольствий. Такой путь дает смысл. Такой путь делает счастливым. Когда этого нет, мы бросаемся в сиюминутные наслаждения, раскачиваясь на допаминовых качелях: вверх — новизна, яркость, вкус и счастье; вниз — грусть, упадок сил и опять поиск нового на взлете. Примерно так же, как со сладким и инсулиновыми качелями. Примерно так же, как с искусственным окситоцином. Примерно так же, как с любой зависимостью…