Глава 6

В это солнечное утро базары Солхата были особенно многолюдны. Однако седобородые старики, которые восседали на выцветших циновках у каменных заборов своих жилищ, со вздохом сетовали:

– Какие были раньше времена! Нынешний базар сравним со скудным ручейком.

– Да, уважаемый Сабитулла-ага, – кивал головой, увенчанной белой чалмой, сухощавый собеседник. – Таких богатейших купцов и караванов в двести, а то и триста верблюдов разве увидишь ныне в Солхате? Э-хе-хе, прошли те времена, оскудел базар!

Старики качали головами, поглядывали подслеповатыми глазами на спешащих по улицам горожан; мелких торговцев с корзинами на плечах; земледельцев, погоняющих своих ослов; босоногих водоносов с полными бурдюками:

– Вода! Кому воды?!

Юзбаши Турыиш вышел на самый большой базар бывшей крымской столицы со своим единственным сыном, который родился и вырос при армянском монастыре. Геворг пробирался по улицам вслед за ним, юноша казался ошеломлённым и раздавленным непривычной для него сутолокой. Никогда ещё ему не приходилось бывать в таком большом поселении, и он не видел столь величественных зданий и такого огромного количества людей. Только понаслышке юноша знал, что неподалёку от монастыря находится крупный город, теперь он видел его воочию, и увиденное восхищало и подавляло Геворга.

Базар раскинулся на площади перед мечетью, построенной ещё во времена хана Узбека. Здание мечети представляло собой базилику, обращённую к югу, с тремя парами столбов, соединённых арками. К зданию примыкало медресе. Геворг замедлил шаг перед украшенным богатой резьбой порталом мусульманской школы. Каменный орнамент, словно нескончаемая песня, вился вверх переплетающимися спиралями с прихотливо изогнутыми завитками. Растительные побеги сплетались меж собой, окружённые пышной листвой пальметки^[16]. Узоры напомнили Геворгу украшения армянского монастыря, юноша провёл рукой по резьбе и улыбнулся своим воспоминаниям.

Его дед был каменотёсом и полжизни провёл при монастыре Сурб-Хач. Перед глазами Геворга как будто встал молчаливый старик, вдохновенно работавший над камнем. Под точно рассчитанным, слаженным ударом его молотка резец скользил по камню, выписывая завиток за завитком. Мальчик, как зачарованный, часами мог наблюдать за работой деда, на его спокойное лицо, изборождённое глубокими морщинами. Голову старик повязывал маленьким чёрным платком, чтобы усмирить вьющиеся седые волосы. Умер дед рано, он только начал обучать внука своему искусству, вкладывая в его маленькие ладони молоток и резец. Но не суждено было увидеть старому мастеру работу внука.

Мальчик долго чувствовал себя сиротой, покинутым всеми на этом свете, пока однажды настоятель не подвёл его к незнакомому мужчине. Семилетний Геворг, задрав голову, смотрел на высокого, крепкого воина, с восхищением разглядывал его вооружение. Он осторожно прикоснулся к вырезанной из кости рукояти сабли и тут же испуганно отдёрнул палец. А мужчина засмеялся и поднял его на руки. Геворг запомнил это ощущение счастья, когда его впервые приласкал большой и сильный мужчина. Не монах, чьё слово более напоминало молитву и проповедь, а мирянин, который, не сдерживая своих чувств, прижимал мальчика к себе и гладил его взъерошенную голову. Геворг ухватился за шею незнакомца, вжимался в его широкую грудь, вдыхал незнакомые запахи, не водившиеся в монастырских стенах. Он улыбался, мечтая, что этот человек заберёт его в свой большой мир, где ему не будет так одиноко. Тогда же Геворг узнал, что воин был его отцом.

С того дня Турыиш часто посещал монастырь, оставлял настоятелю немалые деньги на содержание мальчика. Неспокойный быт воина не позволял забрать сына из обители, и только сейчас, когда Геворгу пошёл семнадцатый год, мангыт решил круто изменить свою жизнь.

Юноша всё ещё стоял перед порталом медресе, когда говорливая компания молодых шакирдов в светлых чапанах и искусно накрученных на головы чалмах прошла внутрь большого двора. Каждый из шакирдов нёс под мышкой по две-три книги, поправляя их на ходу. Их весёлый смех и радостные возгласы при встрече с соратниками по учёбе огласили двор медресе. Геворг и сам не заметил, как шагнул за ними следом, разглядывая обширную квадратную постройку, внутри которой и находился вымощенный камнем двор. Сгорбленный старик, шаркая стоптанными на задниках туфлями, проследовал мимо шумных учеников, он вскинул сухощавую руку к свисающей верёвке и позвонил в колокол. Звук полетел по двору, отскакивая от стен медресе, заметался эхом, и шакирды заспешили, рассыпались на маленькие группки и растворились за створками лёгких дверей в сводчатых нишах здания. Геворг остался во дворе один, исчез и шаркающий ногами старик, только утреннее солнце продолжало лениво освещать гладкие камни двора. Кто-то коснулся руки задумавшегося юноши, Геворг обернулся и увидел отца.

– Что они здесь делают? – с удивлением спросил сын.

– Это медресе, Геворг. Здесь обучают Корану и многим наукам, которые издавна известны человеку. Шакирды познают в этих стенах астрономию и математику, философию и логику.

Юноша смотрел на отца таким непонимающим, полным недоумения взглядом, что Турыиш не выдержал и рассмеялся:

– Ведь чему-то тебя учили в монастыре?

– Да, – со всей серьёзностью отвечал Геворг, – меня учили читать Библию.

Юзбаши нахмурился, поглядывая на сына. Казалось, он впервые задумался о том, что Геворг крещён и проповедует иную веру. При дворе повелителя подобные вещи были недопустимы, прежде чем представлять сына крымской валиде, он должен был не только научить его обращаться с оружием, но и сделать мусульманином.

– Мы поговорим об этом, когда вернёмся домой. А теперь поспешим на базар, – произнёс Турыиш. И уже шутливо добавил: – Но если ты будешь останавливаться у каждого здания Солхата, мы не доберёмся до торжища и не купим тебе обновок!

При мысли о том, что его ожидает столь приятная прогулка, лицо Геворга осветилось радостной улыбкой:

– Пойдёмте, отец, мне не терпится увидеть знаменитый солхатский базар.

Торжище начиналось сразу за стенами медресе. Отсюда уже разбегались первые ряды с выстроенными по обеим сторонам каменными нишами и небольшими складами, расположенными позади торговых лавок. Дорогие ряды заполнял привозной товар, и покупатель здесь ходил особый, не только приценивался, но и, не скупясь, делал покупки. Местные и иноземные купцы с важным видом устраивались в нишах на коврах. Менее состоятельные торговцы расстилали свои дешёвые циновки, они старательно выбивали из них базарную пыль, прежде чем с молитвою приступить к работе. Расторопные приказчики торопливо выкладывали товар, боясь пропустить ранних покупателей.

Чего только не было на здешних прилавках! Со специальных перекладин, открываясь взору зевак, свешивались дорогие ткани. Здесь была материя из Сицилии и узорные шелка из Луки; венецианский бархат, расцвеченный тюльпанами, гвоздиками и гиацинтами; золотая и серебряная парча из Ирана. Смуглый до черноты торговец похвалялся индийскими муслинами – тканями, будто сотканными из ветра и облаков. Женщина, наряженная в воздушный, сказочный муслин, поражала воображение мужчины, превращалась в райскую гурию или пери, готовую улететь прочь. В другой нише турецкий купец выставлял несравненной красоты парчу, сотканную османскими мастерами-умельцами.

– Подходите! – кричал он. – Подходите и берите! Из такой парчи шьют одежды самого султана Баязета!

И народ подходил, любовался волшебными переливами дорогой материи, с восхищением цокал языком. В другом конце ряда зеваки окружили испанца, который привёз тюки из Толедо. Шёлковая ткань самых ярких цветов – красного, зелёного и золотого красовалась россыпью звёзд, узоров из цветов и медальонов.

Не скоро Турыишу с сыном удалось добраться до рядов, где купцы из Фландрии и Московии торговали добротным сукном, хлопковыми тканями. Чуть поодаль местные портные предлагали готовые камзолы, чапаны, казакины. Вскоре на Геворге уже красовались новый кафтан из лёгкого сукна и кожаные ичиги с загнутыми кверху носами. Большие чёрные глаза юноши сияли от удовольствия, он всё норовил оглядеть себя со всех сторон, крутил головой и оглаживал плотную материю. В Оружейном ряду отец приобрёл для него пояс и кинжал работы местных мастеров. Пообещал дома вручить ему саблю, добытую в последнем бою. Геворг уже видел себя на тонконогом караковом коне в полном боевом вооружении, и счастливая улыбка не сходила с лица юноши.

Глава 7

Назад возвращались другой дорогой. На следующей площади встретилось им торжище иного рода – невольничий рынок. Любопытный юноша просительно заглянул в глаза отца:

– Я хочу посмотреть, позвольте мне, отец.

Юзбаши пообещал сыну пройтись по рынку, но прежде повёл его в кабак, расположенный поблизости. Запахи жареного мяса и печёных лепёшек дразнили обоняние, да и время близилось к обеду, о чём напомнило урчание животов. Крытый дощатым навесом двор был полон народа, и Турыиш нашёл место для себя и Геворга лишь при помощи расторопного служки.

Им подали глубокие глиняные пиалы, расписанные ангобом^[17] и украшенные ярким врезным узором. Посуда эта была местного производства и охотно использовалась простолюдинами. В пиале благоухал наваристый бульон с мелко покрошенными кусками мяса и хорошо разваренной крупой. Похлёбка была сдобрена душистыми приправами и пахучими травками, от запаха которых перехватывало дух. К еде прилагалась лепёшка, которую сотник тут же наломал на куски и, окуная ещё тёплый хлеб в пиалу, принялся за трапезу. Геворг не отставал от него, норовил поскорей выловить сытные кусочки мяса. Служка принёс медный тазик и кувшин с водой. Когда оба омыли руки, Турыиш попросил кумыса, хорошо освежавшего в этот солнечный день. К полудню погода разыгралась, установилась жара, нередкая в это время года. За неспешным разговором юзбаши с сыном осушили по две чаши бодрящего кумыса и, расплатившись, направились в торговые ряды.

Невольничий рынок Солхата в последние годы утерял свою первоначальную значимость, некогда богатейшая торговля Солхата была перебита более удачливой соперницей – Кафой. Невольничий рынок города ныне удовлетворял лишь потребности Крымского ханства, уступив своё прежнее мировое господство. Но торговля невольниками здесь во всём напоминала рынок Кафы: те же сколоченные из дерева помосты, купцы-работорговцы, скрывавшиеся от солнца под полотняными и шёлковыми балдахинами, и пленники, то плачущие и кричащие, то уныло уставившиеся на праздные толпы горожан.

Турыиш и сам не ожидал, что натолкнётся здесь на брата. Хыяли, жестикулируя рукой, с зажатой в ней нагайкой, отчаянно торговался с пузатым, заплывшим жиром бухарцем в полосатом халате. Между ними стояла черкешенка, испуганно вскидывавшая свои большие, бархатистые глаза то на одного, то на другого мужчину. Наконец Хыяли и бухарец ударили по рукам. К мангыту перекочевал вместительный кошель, набитый монетами, а бухарец ухватил девушку за руку и потащил её за собой. Сотник, вполне довольный сделкой, подвесил кошель к поясу.

– Хыяли! – Турыиш окликнул брата и принялся пробираться к нему сквозь толпу.

Мангыт обрадовался, словно и не было между ними недавней ссоры. Он обнял младшего брата, похлопал по плечу:

– Удачная торговля, Турыиш! Мы распродали весь товар. Сегодня раздадим воинам их долю добычи и после попрощаемся с тобой.

– Значит, не едешь со мной? – помрачнев, переспросил Турыиш.

– Я же говорил тебе, брат, не люблю быть вторым. К тому же у меня важное дело. – Хыяли, явно гордясь собой, ухватил Турыиша за локоть и указал под навес: – Видишь ту красавицу?

Под навесом в накинутом на голову покрывале сидела черкесская княжна. Турыиш улыбнулся недоверчиво:

– Неужели последовал моему совету и решил жениться?

– О чём ты говоришь? – обиделся Хыяли. – Я никогда не беру обратно своих слов. Пленницу купили, и за очень большие деньги, но с условием, что я сам привезу её в Гёзлев^[18].

– И кто же её купил? – переспросил Турыиш, расстроенный, что его предположение не подтвердилось. Глядишь, женился бы Хыяли, остепенился, и не было бы за него так тревожно.

– Купил сам поставщик гарема владетеля Гёзлева и прилегающих к нему земель – эмира Дин-Шаиха из рода Мансуров.

Турыиш обернулся, ища глазами сына, чтобы представить его своему ветреному, неугомонному брату, и нашёл Геворга у помоста с прекрасной черкешенкой. Юноша не мог оторвать глаз от неподвижной, как статуя, красавицы, он, казалось, никого более не замечал и не слышал. Отцу пришлось не один раз окликнуть его, прежде чем Геворг со вздохом оглянулся.

– Кто этот юноша? – Хыяли насторожился, словно охранный пёс, сжал рукоять сабли. – Кем бы он ни был, ему не следует так смотреть на собственность мансурского эмира.

– Это мой сын – Геворг, – ответил Турыиш.

Не так, совсем не так хотел он представить брату своего сына, тайную гордость, лелеемую и хранимую от чужих глаз столько лет. Должно быть, напрасно он привёл сына на невольничий рынок, где было столько юных и соблазнительных дев с бесстыдно раскрытыми ликами и телами. Похоже, взращённого в монастыре в среде монахов мальчика поразила в самое сердце первая же красивая женщина, к тому же чужая одалиска. Все эти мысли мгновенной чередой пронеслись в чувствительной душе Турыиша, и он, проклиная себя за то, что пошёл на поводу у сына, протиснулся сквозь толпу, набежавшую поглазеть на черкесскую княжну. Следом за ним, неотступно дыша в затылок, шёл мрачный Хыяли, чьим заботам была поручена красавица.

– Геворг! – Турыиш потянул сына за рукав, строго взглянул в его затуманенные глаза. – Пойдём со мной.

Он повёл сына за руку как маленького, и тот покорно пошёл за ним, но всё время оглядывался, словно частичка его души осталась у деревянного столба старого помоста. Когда они вышли за пределы невольничьего рынка, Геворг взволнованно спросил:

– Отец, кто эта девушка?

– Она собственность мансурского бея, достопочтимого эмира Дин-Шаиха! С этого часа женщина принадлежит господину Гёзлева, и только он имеет права лицезреть её лик и говорить о ней. Для других княжна запретна!

Резкий, неприязненный голос, произнёсший эти слова, заставил юношу вздрогнуть и обернуться.

Он с удивлением разглядывал степняка, одетого в овчины и перепоясанного кожаным поясом с дорогой саблей в серебре.

– Познакомься, Геворг, – твёрдым и строгим голосом произнёс юзбаши Турыиш, – это твой дядя, мой старший брат Хыяли-ага.

Геворг помотал головой, словно пытался избавиться от назойливого вопроса, так и рвавшегося с губ. Придя в себя, он застенчиво улыбнулся:

– Я и не знал, отец, что у вас есть брат.

– Нас четверо, – вмешался в разговор Хыяли. – И если ты перестанешь глазеть на чужих женщин, я представлю тебя нашим старшим братьям, которые занимают в Салачике высокие посты. Пожалуй, только мы с твоим отцом не нашли себе хорошего применения!

И Хыяли рассмеялся, открывая крепкие зубы. Геворг тоже засмеялся сначала робко, а потом уже звонко, от всей души. Тревога на время покинула душу Турыиша, и он тоже улыбнулся вслед за сыном. Может, он ошибся, и его сына не поразила нежданная любовь, красивая женщина лишь привлекла его взор, восхитила, но не обожгла своим пламенем.

– Думаю, нам следует отметить столь неожиданное знакомство! – весело крикнул Хыяли. – Я и подумать не мог, что у тебя, Турыиш, есть сын. Клянусь Аллахом, вы обскакали меня все, но я ещё покажу, на что способен ваш неугомонный Хыяли!

Юзбаши вернулся, чтобы отдать распоряжение своим воинам относительно княжны, и вскоре присоединился к брату с племянником.

– Завтра утром отправляюсь в Гёзлев, а этим вечером я свободен. – Хыяли обнял юношу за плечи. – У меня есть время ближе познакомиться с тобой, Геворг.