Высокородному мурзе Булат-Ширину и в голову не могло прийти, что сбежавшая ханбика в этот момент находилась совсем рядом. На другом берегу озера средь густого леса едва виднелась землянка, пускающая в небо клубы белого дыма.
Гаухаршад сидела на дощатой лежанке, покрытой медвежьей полостью. Привычно подогнув ноги под себя, она с интересом наблюдала, как ловкие руки Турыиша сплетают из тальника подобие узкой и высокой корзины.
– Что же это будет, юзбаши? – спросила она.
– Это морда, моя госпожа. Сегодня к ночи мы с Геворгом поставим её на озере, и к утру, если будет угодно Всевышнему, у нас будет неплохой улов.
Мужчина был сосредоточен на своей работе и не поднимал глаз на ханбику, а Гаухаршад тайком вздыхала. Прошла неделя с той поры, как они покинули ханский дворец. Первые дни она не могла думать ни о чём, кроме всепоглощающего страха, владевшего ею. В каждом скрипе низкой двери, в громком шелесте деревьев Гаухаршад слышались окрики воинов повелителя, ржание их лошадей. По ночам она не могла спать и, не смыкая глаз, долгие часы проводила у тёмного оконца. Усталому, напряжённому взгляду в кривых сучьях и шелестящих кустах мерещилась засада. Невидимые всадники крались к её убежищу, и она замирала от ужаса.
Ныне страх ушёл, и на смену ему пришли другие чувства, что так волновали её сердце ранее. Теперь, когда она была свободна, Гаухаршад ожидала от жизни щедрых подарков судьбы. Её сердце замирало от мысли, что она спит в одной маленькой комнатушке с любимым мужчиной. Теперь он всегда был рядом, так близко от неё, как никогда, но желанного сближения не происходило. Словно тенью между влюблёнными стоял Геворг. Сын сотника, казалось, не желал замечать стремления юной госпожи остаться наедине с его отцом. Она уже начинала сердиться на юношу за его красноречивые взгляды, за постоянное присутствие.
А вчера едва Турыиш отправился напоить коней, Геворг кинулся в ноги к Гаухаршад. Как безумный, он целовал белые руки госпожи, шептал, не помня себя:
– О светлейшая ханбика, есть ли на всём свете девушка благородней вас! Кто даровал вам столь величественную поступь, кто наделил таким царственным взглядом? Даже в простых одеждах вы подобны царице мира!
Она не сразу очнулась от неожиданности, в какую поверг её пылкий юноша, Гаухаршад отняла у Геворга руки, взглянула строго:
– К чему твои лживые речи, мангыт?
– Повелительница, если мой неумелый язык не смог достойно воспеть вашей красоты, то пусть Господь лишит меня возможности говорить!
– Вот-вот, – мрачно усмехнулась ханская дочь, – если крив твой язык, то и весь ты крив. Поднимись с колен, пока отец не застал тебя за недостойным занятием.
– Мой отец? – Юноша оборотил на дверь загоревшийся внезапной неприязнью взгляд, с минуты на минуту там должен был возникнуть силуэт сотника. Вновь взглянув на ханбику, Геворг заговорил, но сколько ревнивой страсти было в его голосе: – Я не ошибся, госпожа, ваш взор обращён на моего отца?! Вы таете от любви, когда он смотрит на вас! О, я не хотел верить глазам своим, но что может быть правдивее?! Вы бежали из дворца, чтобы соединиться с моим отцом! Но ещё вчера вы говорили, как я красив, вы любовались мной, касались моих волос. Я помню вашу ласку, повелительница, и не желаю верить, что вы влюблены в старика и предпочтёте его мне!
– Глупец! – Ханбика оттолкнула цеплявшегося за неё Геворга. – Ты красив, не скрою, я любовалась тобой, как роскошной вазой или утончённым кубком. Но что ты стоишь, когда рядом твой отец?!
Она рассмеялась, вкладывая в этот смех всё своё презрение. Девушка оборвала себя разом, склонилась к самому лицу юноши, сузила потемневшие глаза:
– За твоим отцом я готова ползти на край света, а ты для меня, – она выразительно постучала по пустому глиняному кувшину, – всё равно, что звук этой дешёвки!
Геворг отшатнулся. От высокородной ханбики веяло таким холодом, что его охватил озноб. Он обхватил свои плечи руками, силясь понять, как случился этот самообман, когда его сердце решило, что знатнейшая из девушек могла увлечься простым воином. Может ли луна снизойти с небес к ничтожному смертному, а золото украсить серый булыжник мостовой? Случалось ли это хоть с одной ханской дочерью? Если и случалось, то только в сказках. И он мог бы смириться с этим, если бы луна не снизошла к другому, такому же простому смертному, как он, и этим счастливцем стал его отец. Как же трудно было в это поверить! Геворг едва вымолвил пересохшими губами:
– И мои мечты…
– Пустой звук! – перебила она его. – Отправляйся лучше в лес, пора принести дров.
Гаухаршад равнодушно наблюдала, как юноша поднимается с колен, на него будто взвалили неподъёмный груз.
– Ради вас, госпожа ханбика, – с трудом выговорил он, – я сменил веру своей матери.
– Мы все рано или поздно приходим к Аллаху, – нетерпеливо проговорила Гаухаршад. – Ступай, куда я тебя послала.
Лишь когда за Геворгом захлопнулась низкая скрипучая дверь, ханбика со злостью топнула ногой:
– Как он посмел, ничтожный раб! Возомнил, что я спущусь до первого же стражника, пусть его внешность и будет подобной красоте Юсуфа! Этот Геворг как был, так и остался кяфером[38].
Гаухаршад припомнилась эта неприятная сцена, о которой Турыиш так и не узнал, и она с тревогой вслушалась в тишину, царившую за стенами их пристанища.
– А где ваш сын, юзбаши?
– Я послал Геворга купить ячменя и проса. Нам придётся остаться здесь ещё на месяц. Тогда, я думаю, всё успокоится, и мы сможем отправиться туда, куда вы пожелаете.
Гаухаршад улыбнулась:
– Вы хорошо придумали: спрятать меня под самым носом моего братца. Никто и не подумает, что я нашла убежище так близко от Казани.
– Да славится Аллах, который помог нам укрыться, – сдержанно ответил Турыиш, – не следует говорить о деле, которое ещё не сделано.
– Хорошо, юзбаши, не будем говорить об этом. – Гаухаршад улыбнулась, расслабленно вздохнув, закинула руки за голову. – И надолго уехал ваш сын?
Вкрадчивый вопрос её, за которым слышалось нечто большее, чем простое любопытство, заставил Турыиша вскинуть голову. Гаухаршад медленно спустила ноги с лежанки, встала. Она не сводила с мужчины зовущих глаз, и сотник отложил свою работу в сторону. Поднявшись, он, словно заворожённый, глядел в глаза девушки. Мужчина был слишком высок для неё, и ханбика приподнялась на цыпочки, вскинула руки, обвившиеся вокруг его шеи. Их губы слились в поцелуе. Лишь тонкая пелена благоразумия, ещё мелькавшая в их мыслях, могла удержать влюблённых, но под горячим потоком страстных поцелуев преграда рухнула, и любовный омут увлёк на сладостное дно юную госпожу и её слугу.
Геворг, задумавшись, ехал по лесной тропинке. Все его мысли были о ханской дочери. Гаухаршад завладела его душой и, как верблюжья колючка, впилась в сердце. Его первой юношеской влюблённостью была красавица-черкешенка, оставшаяся в далёком крымском прошлом. Он быстро свыкся с мыслью, что подобная девушка может стать достоянием лишь богатого и знатного вельможи. Такую красавицу нельзя было любить, ею можно было только восхищаться. И ему в своих притязаниях следовало стать более скромным. Ханбика сама воспламенила в нём нежданное чувство в то солнечное, летнее утро, когда пожелала остаться со своим нукером наедине. Как горячи были её речи, как искренне восхищение, каким чувством горели глаза. Он был ослеплён одной только мыслью, что высокородная девушка, сестра самого повелителя, обратила на него свой взор. Мечты уносили юношу в неизведанную даль. Он стал тяготиться христианской верой, какую даровала ему мать, и как только отец стал оправляться от ран, нанесённых плетью палача, обратился к нему с просьбой:
– Отец, если я твой сын, то желаю принять ислам. Я стану мусульманином, и мне откроется истина, которой ты придерживаешься, и ложь, которой ты сторонишься. Я предам свой лик Аллаху, Господу миров, и не буду причастен ни к какой другой вере, противной исламу!
В тот же день отец направил его к мулле-хазрату[39]. Геворг думал, что идёт по праведному пути и не будет греха в том, если он станет близок с ханбикой, раз он принял её веру. Долго лелеемое тщеславие привело его к безумным, несбыточным мыслям. Но хрупкий дворец мечтаний, воздвигаемый им, рухнул в одночасье от беспощадных слов Гаухаршад. Геворг ощутил себя преданным и обманутым любимой девушкой и собственным отцом.
Ханбика изнемогла от страстных утех. Она откинулась на шкуры и томно простонала:
– О, как я хочу пить!
Турыиш поднёс к её губам глиняную чашу с родниковой водой. Она глотала с жадностью, обливалась и смеялась над своей неловкостью. Юзбаши с улыбкой любовался её детской непосредственностью. Мгновение назад эта девушка превратилась в его руках в женщину, и он не знал, радовало его или угнетало это обстоятельство. А она и не желала давать ему передышки и времени на бесполезные раздумья, отшвырнула чашку и вновь протянула руки, требовательно позвав:
– Иди же ко мне! Позволь мне умереть в твоих объятьях, любимый мой…
Геворг приник к оконцу, не в силах отвести взгляда от пляшущих бликов пламени, гудящего в очаге, и от сплетённых в любовной схватке тел. Лицо его онемело, свелось судорогой отчаяния, а руки вцепились в кинжал, когда-то подаренный отцом. Он с трудом заставил себя отойти в сторону, упал на колени и принялся молиться, и, лишь закончив молитву, понял, что молился не тому богу, и не те молитвы, каким учил его мудрый хазрат, возносил в темнеющие небеса.
На следующее утро юноша попросил отца отпустить его в Казань.
– Что же ты будешь там делать? – недоумённо вопрошал сына Турыиш.
– Меня мучают раздумья о жизни моей, – опуская взгляд, промолвил Геворг. – Я не совершил дел, угодных Аллаху, мои помыслы ничтожны перед престолом Всевышнего.
– Куда же ты направишь свой путь?
Геворг молчал, избегая смотреть в глаза отца.
– Сын мой, к чему совать ногу в стремя, если не желаешь вскочить на коня? Отчего бы тебе не остаться здесь? Пройдёт месяц, и с помощью Всевышнего мы покинем это пристанище. Весь мир будет открыт перед тобой.
Геворг тряхнул головой, словно отгонял видение, возникшее перед его взором:
– Я желаю ехать сейчас. Дозвольте, отец, я вернусь в столицу и займусь науками. Путь воина не для меня…
Турыиш тяжело вздохнул:
– Ты возмужал, Геворг, стал взрослым. Я не могу и далее распоряжаться твоей судьбой. Одно беспокоит моё сердце: наши дороги могут разойтись навсегда.
– Аллах велик, – быстро отвечал юноша, – в его воле даровать нам встречу.
Глухой стук копыт коня, который унёс Геворга, давно уже затих на лесной, подмёрзшей за ночь тропе, а Турыиш всё ещё смотрел вослед, словно силился разглядеть среди темнеющих деревьев силуэт сына. Гаухаршад неслышно подошла к нему, коснулась рукава тёплого бешмета своего возлюбленного:
– Ты его отпустил?
– Он уже вырос, моя госпожа, и я не могу вечно удерживать его рядом. Боюсь, я так и не смог стать ему хорошим отцом.
Она, заглянув в страдающие глаза, прошептала тихо:
– Расскажи…
Турыиш никому не рассказывал, когда и как в его жизни появился сын. Но ей, юной женщине, подарившей ему самые лучшие мгновения жизни, захотел поведать обо всём. В жарко натопленном домике он притянул Гаухаршад к себе:
– Повелительнице самое место в моих объятьях. – Поцеловал ласково и переспросил: – Госпожа, желает ли ваше сердце, чтобы я донёс до вас эту грустную историю?
– Желаю, – прильнув к мужчине, улыбнулась ханбика. – Я желаю знать о тебе всё!
Турыиш помрачнел, словно тень тяжёлых воспоминаний накрыла его лицо, и всё же начал свой рассказ:
О проекте
О подписке