Бешенный сердца стук.
Страх наполняет душу.
Катер – под виадук.
Думаешь, что я трушу?
Каменный свод моста,
Щедро украсят блики.
Думаешь – я проста,
Немощна и безлика?
Странной туристки взгляд,
Смех на тебя наводит.
Думаешь, так глядят,
Глупые недотроги?
Тихо шуршит река,
Названная Невою.
Хмурые облака,
Давят Питер тоскою.
Думаешь – доплывем,
Я соглашусь на встречу?
Только ведь ты – не ОН, —
Город, что в сердце вечен.
Снова в груди – тук-тук.
Я влюблена безмерно,
В город моих разлук…
Думаешь – лицемерна?
Страшно мне не успеть,
Перебродить проспекты,
Губкой в себя всмотреть,
Город, где чтят поэтов!
Думаешь – это лишь,
Пафос провинциальный?..
Что же ты всё молчишь?
Думаешь – я банальна?..
В этом городе вырос лес,
Из имен, на цветном граните.
Там, где слово имело вес,
Тишина в уши бьёт – молчите!
И вокруг сотни тысяч глаз,
Наблюдают так беспристрастно,
Сквозь цветы, что растут из ваз,
Так искусственно и прекрасно.
В каждом взгляде – трагичный миг
Поселения в странный город.
И в граните – из дат дневник:
Кто был стар, юн, иль средне молод.
Мрамор тем, кто богатым был,
Разномастный гранит всем прочим,
А кого никто не любил,
Одарили крестом попроще.
Целый мир, из прощальных слов,
Из затихших истошных криков.
Мир, где в землю кладут любовь,
И годами к ней ходят, тихо.
Ты будешь слушать тишину,
Осознавая совершенство
Пространств, натянутых в струну,
Чей звук – безумное блаженство!
Вот так, над пропастью стоять.
И в точке, между «до» и «после»,
Мир тишины воспринимать,
Тебе на грани, где-то – возле,
Необратимости времен,
Застывших в вечности решенья.
А тишина со всех сторон,
Бьёт в уши безголосым пеньем.
Ты будешь слушать тишину.
А что тебе ещё осталось?
Ведь впереди – прыжок во тьму.
А позади – души усталость…
Вдруг, оглушенный тишиной,
Пронзённый некой странной тайной,
Ты смысл судьбы поймешь иной,
Найдя причину жить, случайно?..
Вы были чудовищно добрым,
Кошмарно любезным со мной.
На жертву так трепетно кобра,
Глядит, покачав головой.
И я, так старалась – быть милой,
Обрушив на Вас весь свой шарм.
Как будто померяться силой,
Два войска пришли на плацдарм.
Во всех лицемерных беседах,
Мы четко блюли этикет,
Как и подобает соседям,
С презреньем, глядящим во след.
Мы коротаем вечер при свечах.
И ворвалась романтика из мира,
Где рыцари сражались на мечах,
За сердце юной дочери Мессира.
Два герцога, две смелые души,
Сошлись на поединке своеволий,
Смертельный спор по – своему решить,
Распределив, за режиссера, роли.
Взметались руки тонкие, в перстнях,
Когда Она смотрела вниз, на бойню…
А мы читали драму, при свечах,
Размеренно и умиротворенно.
А там, кричали в ярости, в веках,
Двойной вдовою деву, оставляя…
Мы коротали вечер при свечах,
Ушедший мир, в себе воссоздавая.
Любимой бабушке Кате, посвящается
Когда оборвало время
Белесую нить судьбы,
На мир безучастно – немо,
Не видяще смотришь ты.
Вселенная буйных красок,
Что жизнью твоей была,
Мелькнула соцветьем масок,
И в прошлое уплыла.
О, как же и ты любила!
Любима – то, как была!
А в скольких тепло вложила,
Как на спину – два крыла!
И вечною, нежной лаской,
Тот «куколкой» называл,
Кто был королём из сказки,
Кто вечность тебе отдал.
Твою доброту воспеть бы!
Твоим благородством – жить.
Дворянкою быть наследной,
Прощать и людей любить.
Море, каймою хрустально – искристою,
Нежится мерно в янтарных песках.
В воздухе что-то родное, душистое.
Солнце разлило свой свет по горам.
О, дивный город, в цветах утопающий,
Словно из призрачных, сказочных снов.
Образ любви для меня обретающий,
Рай, возвращенный из бездны веков.
Чистые улицы, светлые здания,
Лица прохожих открыто добры.
Кажется, будто во всем мироздании
Город один получает дары.
Парки, отели, кафе бесконечные,
Яхты качаются в тихом порту.
Здесь, становясь романтично беспечнее,
Каждый найдет голубую мечту.
Я задохнусь от восторга у трапа.
Как хорошо возвратиться домой,
Милая сердцу, родная Анапа,
Город покоя и радости мой.
Это тебе посвящаются оды,
Это тебя восхваляют в веках!
Город любви, вдохновенья, свободы.
Солнечный мир, на морских берегах.
Пересчитала все щели,
Белой больничной стены,
Лежа на жёсткой постели, —
Где не прощают вины.
Ноет в измученном теле,
Невосполнимость потерь.
Сколько – часы иль недели,
Не выходила за дверь.
В снах, опасаясь забыться,
Шепчет, как речитатив:
«Снится, мне всё это снится!
ОН во мне всё еще жив!»
Память безжалостно – хлестко,
Опровергает: «Смотри!
Эта кровавая горстка,
Бывший ребенок, внутри.
Помни, как рвали на части,
Мир, не рождённый, в тебе!
И об утраченном счастье,
Каяться поздно Судьбе…»
Композитору Кошкиной Ире
Сквозь тысячи километров,
Твой голос ко мне прорвётся,
По струнам летящих нервов,
В душе моей отзовётся.
Подруга, душа, Ириша!
Весь мир между нами – пропасть.
И голос, как будто тише,
И жизнь – набирает скорость.
Но слово и музыка – вечны.
И в перипетиях вселенной,
Звучат песни бесконечно,
Что созданы вдохновенно!
Смотрю на стул. Мне говорят,
Что тяжело писать о стуле,
Что слишком образ простоват.
Ну, это, братцы, вы «загнули»!
Стул, величайшее из благ,
Цивилизованного быта.
Тот, будущего артефакт,
В котором суть души сокрыта.
Ведь после праведных трудов,
Так хорошо присесть на стуле.
На спинку бросить плащ – покров,
И выпрямиться, не сутулясь.
О, подсчитать бы, сколько лет,
Мы, опираясь пятой точкой,
На стуле провели! И свет,
Увидел много дивных строчек…
Стул, на который я смотрю,
Не эфемерный, а конкретный —
Четыре раза, к сентябрю,
Преображался он заметно.
Его обшарпанный каркас,
Морилкой красила, любовно,
Сменив на новый, каждый раз,
И поролон, и ткань. И словно,
Передо мной был новый стул.
И тридцать лет ему – как шутка…
Сиденья бархат вновь вернул
Мне память детства, на минутку…
Когда пронзает тело боль —
Сжав зубы, силишься подняться,
Стараясь ей не поддаваться.
Но результат усилий – ноль.
И остаётся лишь одно —
От адских мук скользнуть в нирвану.
Пусть тело заврачует рану,
И переборет боль оно.
А я вернусь из забытья,
В клубах эмоций всепрощенья,
И с некой тайной озаренья —
Наградой из небытия.
И тело, призванное жить,
Воспримет душу с удивленьем —
Тем происшедшим измененьям —
Желаньям верить и любить…
Ты много лет одна,
В полной «бесперспективе»,
Мне говоришь всегда,
Гладя кота, тоскливо:
«Видела – жизнь идет
Пусто и так негласно —
Всё задом наперед,
И не горит, а гаснет.
Может быть, был пароль
В самом начале жизни?
Кто-то сказал – изволь —
Ты вне игры до тризны.
Или – была игра?
Выиграл – и в нирване.
А проиграл – гора
Бед по планиде тянет?
Или всесильный ТОТ,
Мучить решил до срока?»…
Знаешь, твой черный кот
Вертит тобой неплохо…
Звездная пыль веков
В доме, на чердаке.
Вот, что скрывал засов,
Во временной реке —
Здесь целый мир застыл,
И рассыпаясь в прах,
Что-то, но сохранил
В пыльных своих углах.
Предков ушедших хлам,
Некогда нужный им —
Спутник страстей и драм,
Жизней мелькнувших, дым…
Что же я здесь ищу,
В крахе судеб чужих?
Душу надеждой льщу —
Вдруг, я познаю Их…
В мрачных заревах заката,
Исчезают корабли.
Время требует расплаты —
Только души – не рубли.
Мы на поиск Атлантиды
Отправляемся, друзья —
В неизвестность и без гида
И со знанием, что – зря…
Когда дыханье осени сквозит,
Курортный город словно замирает.
Гул дискотек и баров затихает,
И Муза совершает свой визит.
Она струится, как хрустальный бриз,
Скользя по морю, нежно белой пеной,
И по виску, ожившей, жаркой веной,
Теплом стекает, с кровью, к сердцу, вниз.
И вновь заводит Муза механизм,
Ещё недавно занятый торговлей,
Утратив радость, веру и здоровье,
Запутавшийся в выборе харизм.
И оживает спящая душа,
И даже появляются желанья,
И с Музою – взаимопониманье,
Опять ваяя что-то, и верша.
И замечаешь розовый листок,
В пруду, плывущий мерно, от фонтана,
И рыб, что забавляются так рьяно,
Рождая феерию между строк…
Глядишь такими глазами,
Как будто пронзил реальность.
Вот так же под образами
Постичь можно изначальность.
А там, за спиной, смеются,
Крутя у виска – мол, «съехал».
Пусть – при своем остаются,
Они тебе не помеха.
Безбрежны твои картины,
Таинственны в них сюжеты.
Всю прошлую боль отринув,
Слывешь неземным аскетом.
Но к Вечности прикоснувшись,
Уже не найти покоя…
Ведешь кистью, в холст уткнувшись,
Сквозь время, корабль Ноя…
Памяти погибших в авиакатастрофе
22 августа 2006 года
Ты купила вновь билеты,
Улетела от меня,
Но зароки и обеты
Сгинут в пламени огня.
И в горящем самолете,
Рвущем души на куски,
Начинает смерть работу —
Обрывает волоски…
И на черном поле брани,
Отгоревших голосов,
Прах фрагментов разбирали,
В мёртвом таинстве часов.
В лихорадке тело билось,
В безысходности, когда
Оказалось – мы простились
Не на год, а навсегда…
О проекте
О подписке