III

Шурочка спала, приоткрыв рот, спала глубоким сном. Ее белокурые волосы отливали золотом на белой подушке. Наклонившись, Клавдия с нежностью рассматривала ее лицо. Как она похожа на Поленьку, только волосы светлые! После смерти Полины Клавдия словно прониклась духом домашнего очага и посвятила себя всю воспитанию Шурочки. Никто не мог усомниться в искренней любви Клавдии к этой девочке. Вся душа, вся жизнь этой бесхитростной и глубоко преданной женщины была чиста, как родниковая вода. Жили они очень дружно, как будто в их жилах текла одна и та же кровь. Шурочка называла ее мамочка Клавочка.

Когда Шурочка проснулась, она увидела перед собой лицо Клавдии, которое светилось улыбкой.

– Милая моя, с днем рождения! Восемнадцать лет бывает только раз в жизни. Мы устроим тебе настоящий праздник!

Шурочка подняла на Клавдию свои огромные карие глаза, и они заискрились весельем, совсем, как в те далекие дни, когда она была маленькой девчушкой, о чем частенько любила вспоминать Клавдия.

– А ну-ка, вставай! – крикнула она, стаскивая Шурочку с постели. – Я буду шить тебе новое платье!

Клавдия подошла к окну и, распахнув его, впустила в комнату свежий запах летнего утра и лучи восходящего солнца. Затем она сдернула новую скатерть со стола и приложила ее к Шурочке. Мягкий шелк ласково коснулся ее щеки, она блаженно потерлась о материю и вдруг уставилась на Клавдию.

– Что ты задумала сделать со скатертью? – спросила она.

– Не нужно ее жалеть. Ты должна быть у меня самой красивой, особенно в такой день! Поленька была бы довольна и счастлива!

На лице Клавдии сияла улыбка, которой трудно было противостоять.

Она разложила выкройки на столе и начала осторожно резать скатерть. Радостное настроение, исходившее от Клавдии, овладело Шурочкой, щеки у нее раскраснелись, глаза блестели, и она то и дело смеялась, а Клавдия радовалась ее смеху.

Пока Клавдия занималась рукоделием, Шурочка выпорхнула за дверь и помчалась на луг за полевыми цветами. Собрав охапку душистых цветов, она отправилась на кладбище навестить родителей, которых очень любила и всегда помнила. Она прихватила с собой маленькое старое зеркальце, которое когда-то принадлежало матери. С тех пор, как ее не стало, Шурочка бережно хранила его. Как часто это зеркальце отражало лицо любимой мамочки, так часто, что оно должно было хранить в себе ее образ. Она чувствовала нежность к этому стеклу, глубокому, пустому стеклу, которое когда-то заключало в себе и отражало лица самых близких и дорогих людей.

Подойдя к простенькой, но очень ухоженной, могилке своих родителей, она с нежностью положила цветы на землю и, прижав зеркальце к своим губам, прошептала:

– Я люблю вас, мои дорогие, и я знаю, что вы всегда со мной.

Потом она долго рассказывала им о своих повседневных делах, о любимой подружке Насте, и о том, как Клавдия неустанно заботится о ней и сегодня шьет для нее новое платье в честь восемнадцатилетия. Она пробыла там долго и уже собиралась идти домой, как вдруг ей пришло в голову навестить и бабушку Арину, могила которой находилась на другом конце кладбища, и Шурочка начала пробираться медленными, неслышными шагами по земле, наполненной мертвыми телами людей. Она долго блуждала, натыкаясь на чужие могилы, и не понимала, почему не может найти ее, будто какая-то неведомая сила не допускала ее туда. Она не в силах была идти дальше, у нее подкашивались ноги, и она присела на попавшуюся по пути скамейку. Шурочка слышала биение своего сердца и слышала что-то еще. Но, что же? Какой-то смутный, шипящий гул. Он словно доносился из-под земли. Она осмотрелась вокруг и оцепенела от испуга. Она увидела перед собой крест на могиле, возле которой сидела на скамейке, с надписью фамилии и имени своей бабушки, а у самого основания креста – клубок змей, которые просто кишили и издавали шипящие звуки. Обезумев от ужаса, она готова была кричать, но вдруг почувствовала, как чья-то тяжелая рука опустилась на ее плечо.

– Не бойся, сейчас медленно вставай и спокойно, потихоньку следуй за мной, – услышала она незнакомый мужской голос.

Шурочка, вся дрожа, впиваясь губами в холодное зеркальце, точно искав защиту в нем, бессознательно двинулась за незнакомцем. Выйдя за ограду кладбища, она облегченно вздохнула и мгновение стояла молча, глядя в небо. Июньское небо было ясное и веселое. Незнакомец приостановился и, взглянув на Шурочку, слегка покраснел. Она была очень красива, стройна, изящна. Продолговатый овал лица, большие карие глаза и белокурые волосы, точно магнитом притягивали его взгляд. Он слегка наклонился и произнес:

– Ну, что ж, давай знакомиться, меня зовут Платон Журавлев.

Шурочка обратила взгляд на своего спасителя. Это был высокий красивый мужчина двадцати пяти лет. На нем была надета рабочая куртка. Вел он себя вежливо, даже немного робко, не смотря на свои широченные плечи.

Платон широко улыбнулся, показав белые крупные зубы. «Хороша девушка! А волосы какие!» – подумал он.

В глазах Шурочки блеснул озорной огонек: «Кого-то он мне напоминает. Как странно, когда лицо, как будто знакомое, в то же время незнакомое».

– Как тебя зовут?

– Шурочка Зорина.

– Можно, я провожу тебя?

– Как хочешь, – пробормотала она, и ее взгляд снова скользнул по его густым, вьющимся темным волосам и красиво очерченным губам.

Они пошли рядом, и его синие, глубокие глаза глядели на нее с откровенным восхищением. Из разговора выяснилось, что Шурочке не случайно показалось знакомым его лицо. В деревню он приехал совсем недавно и почти сразу оказался всеобщим любимцем. Шурочка вспомнила, как Настена водила ее на край деревни, чтобы поглазеть на нового молодого кузнеца. Она вспомнила дом, на стене которого крупными буквами было выведено слово «Кузница», украшенное веером из подков. Оттуда доносился неумолкаемый стук молота о наковальню, и в тусклом полумраке двора сверкали снопы искр. Поглазеть на красивого кузнеца бегали все деревенские девчата. Они смеялись, глядя, как он проходит мимо, скромно опустив глаза, а он не выносил их соленых словечек, и ему были противны их кривлянье и беспричинный смех. Этого упрямого, тяжеловесного, с медлительными движениями молотобойца вскоре вся деревня стала считать своим, настоящим парнем.

– А, что ты делал на кладбище? У тебя тут тоже есть кто-нибудь? – спросила Шурочка.

– Нет, я так. Зашел просто отдохнуть.

Шурочка с любопытством посмотрела на него.

– Тут разве отдыхают?

– А что? Как раз тут-то и можно отдохнуть, подумать. Я люблю зайти на кладбище и посидеть час-другой.

Шурочка еще более внимательно посмотрела на него.

– Почему ты так смотришь на меня? Думаешь, я не нормальный?

– Не думаю, но ты какой-то странный, не такой, как все.

– Просто меня влечет на кладбище определенное желание – я люблю здесь думать. Во всяком случае, здесь меньше всего людей, и никто не может помешать моим мыслям, а кресты…, они стерегут свои тайны.

– О чем же ты сейчас думаешь?

– Сейчас? Я думаю о том, что только что спас тебя от лютой смерти, а ты не наградила своего спасителя благодарным поцелуем.

– Так бывает только в сказках.

– А ты разве не поняла, что наша с тобой сказка уже началась?

Шурочка заглянула ему в глаза – и в их синеве увидела любовь, любовь безмерную, согревающую и всепоглощающую. Она обвила его шею руками, его руки сомкнулись у нее за спиной, и он почувствовал ее губы – живые, теплые, желанные. Он крепче обнял ее и всмотрелся в ее лицо – лицо у нее было тихое, нежные губы приоткрылись и вздохнули изумленно и счастливо. Он наклонил голову и зарылся лицом в ее роскошных волосах, затем прильнул щекой к ее нежной щеке и, собрав всю свою волю, боролся со сводящим его с ума отчаянным порывом. И вдруг он понял, что погрузился в сладкий сон, от которого ему уже не пробудиться. Они смотрели друг другу в глаза, улыбаясь, ни слова не говоря о своих чувствах.

Клавдия стояла на крыльце, пристально вглядываясь вдаль.

– Ну, где же она? Ушла и пропала. Как бы чего не случилось? – ворчала она, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Увидев Шурочку, она бросилась ей навстречу.

– Милая моя! – воскликнула она, и лицо ее просияло от радости. – Где ты была так долго? Пойдем скорее в дом, у меня для тебя готов сюрприз!

Она взяла платье и протянула его Шурочке. Шурочка прижала платье к лицу и в счастливом порыве кинулась к Клавдии, осыпая ее многочисленными поцелуями и в щеки, и в лоб, и в нос.

– Мамочка Клавочка, я так счастлива! Мне кажется, что я влюбилась!

Лицо Клавдии, расплывшееся в улыбке, от неожиданности вытянулось, и она, хлопнув рукой себя по подбородку, точно помогая закрыть рот, раскрывшийся непроизвольно от удивления, прохрипела:

– Вот уж, по истине, сюрприз! Так, кто же кому преподнес сегодня настоящий сюрприз?

И они, крепко обнявшись, залились звонким смехом.

IV

Настя с каждым годом становилась все более привлекательной. Исчезли веснушки, потемнели брови и ресницы, и к восемнадцати годам в ней проявилась своеобразная прелесть. Она не обладала яркой красотой. Ее фигурка была стройна, но чересчур худенькая. Только большие серые глаза и огненно-рыжие волосы сразу привлекали внимание. Настя была интересной и общительной девушкой и, точно магнитом, притягивала к себе всех деревенских девчат и ребят, но она ни с кем не делилась своими горестями и радостями, кроме Шурочки, которую считала своей единственной подругой, и сама была для нее хорошим другом. Настя обожала Шурочку с самого детства и готова была отдать ей все самое лучшее и даже «расшибиться в лепешку», чтобы чем-нибудь ее порадовать. Обе девушки были разные. Шурочка отличалась спокойным нравом, была тиха и скромна. Настя же вся кипела жизнью, не боялась принимать смелых решений, была упряма и имела редкостное самообладание – ничто не могло выбить ее из колеи. Может быть, именно эти контрастные свойства характеров и притягивали девушек, они как бы дополняли друг друга и черпали друг в друге то, чего не хватало каждой.

Почти все ребята в округе были влюблены в Настю, они табунами крутились возле нее, и каждый старался покорить ее сердце. Иногда даже случались драки за право первенства в ухаживании за ней. Девчат же пуще всего занимало – когда и кого Настя выберет себе в женихи, но она не спешила.

Вот уже битый час Настя вертелась перед зеркалом, разглядывая то свое лицо, то фигурку, то свое новое платье.

– Бабушка, мне кажется, что у меня снова появляются веснушки на носу. Знай, что я этого не вынесу.

Настя обернулась к бабушке и состроила такую смешную, милую гримасу, что Мария Терентьевна не удержалась от смеха.

– Ты что? Боишься, что замуж не возьмут с веснушками?

– Вот еще выдумала. Я вовсе не собираюсь замуж.

– А чем же плохо выйти замуж?

– Замужество – это, знаешь ли, для безмозглых девчонок. Я уже решила, что буду делать дальше, и я могу тебе сказать.

Мария Терентьевна нетерпеливо посмотрела на свою внучку и увидела в ее загадочных глазах хитрые искорки.

– Ну, говори, говори, я вся обратилась в слух.

– Я буду артисткой!

– Что-что? Кем ты будешь?

– Артисткой!

– Боже милостивый! Ты уверенна, что у тебя есть для этого внешние данные?

– Ох, бабушка, я не собираюсь показывать свою внешность, я хочу играть по-настоящему, понимаешь?

– Не понимаю, – Мария Терентьевна покачала головой, – ты – и вдруг артистка!

Настя пожала плечами.

– Ну, а почему бы и нет? Я люблю петь, плясать, кричать, я даже могу заплакать просто так, – Настя, пританцовывая, прошлась по комнате, – да я просто создана для театра! К твоему сведению, я великолепна и когда-нибудь стану знаменитостью.

– А замуж ты не собираешься?

Настя скривила губки.

– Вот еще, надо больно. Всю жизнь подтирать мокрые носы и грязные попки, да еще подчиняться какому-то мужику, который вообразит себя моим хозяином. Ну, уж нет, это не для меня. Ты меня не одобряешь, бабушка?

– Я? Не одобряю? Живи, как хочешь, это не мое дело. Но я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива.

Настя отвела рыжую прядь волос, упавшую на глаза, и с нежностью поглядела на бабушку.

– Ты у меня умница, – продолжала Мария Терентьевна, похлопав внучку по руке, – но не надо так отгораживаться от всех мужчин. Придет время, и ты полюбишь кого-нибудь. Вон, посмотри, отбоя нет от парней, с утра отираются возле калитки, а Семен с Мишкой опять дрались из-за тебя.

– Бабушка, да не нужны они мне, – сказала Настя, выглядывая в окно, – а, что подрались, то дураки, – повысив голос, добавила она с намерением, чтобы ее услышали.

– Я так поняла, что чай мы с тобой сегодня пить не будем. А что может быть лучше чашечки чаю! – блаженно вздохнула Мария Терентьевна.

Настя улыбнулась и мигом водрузила на столе старый коричневый чайник.

– Сегодня у Шурочки день рождения, мы с ребятами решили отметить его на речке. Ты не жди меня, я буду поздно.

Она залпом выпила чай, протянула бабушке пустую чашку и с легкостью бабочки выпорхнула за дверь.

– Что ж, девочка моя, добрый тебе путь, благословляю тебя, только много ли пользы от моего благословения? Тебе надо научиться обуздывать свой норов, не то он тебя погубит.

Настя скривила губы и пожала плечами. «И все же я предпочитаю жить сама по себе и никому не навяжу себя в качестве женушки», – подумала она.

Семен и Михаил в эту минуту оживленно разговаривали за калиткой.

Семен отличался своеобразной красотой. В его внешности было сочетание мечтательной грусти и необузданной дерзости. Белокурые волосы прядями вились вокруг тонкой шеи. Черты лица были идеально правильны.

Его одежда состояла из широких штанов и довольно тонкой, распахнутой рубашки, сквозь которую проглядывали белые, точеные плечи.

Михаил был крупным парнем, двадцати двух летним красавцем. Он не был новичком в любви. Девушек притягивало к нему, точно магнитом. Влекомый вожделением, он время от времени сходился с ними, но скоро бросал их от пресыщения, а потом снова ощущал потребность общения с новой подругой. Природа одарила его крепким организмом, и он во все глаза смотрел на красивых женщин. Настя казалась ему необычной девушкой, и он, сам не зная, как и почему, сделался ее неразлучным спутником. Михаил знал в любви пока одно лишь наслаждение, а к Насте он чувствовал не только влечение, но и дружбу, и он не сумел дать этому чувству другого названия, как любовь.

Увидев Настю, они оба замолчали. Семен поцеловал ей ручку, а Михаил обнял за плечи и крепко сжал.

– Вот медведь, – сказала Настя.

– Медведь? Раньше ты меня называла Горилой, – возмутился Михаил, – Горилла – нелестное сравнение.

– А медведь – лестное?

– Ну, пожалуй, это все-таки поласковей.

Настя взяла обоих юношей под руки и легко примерилась к их шагу.

– Ты, как всегда, собираешься дольше всех, – сказал Семен, – ребята уже давно на речке, наверное, заждались нас.

– А кто будет? – спросила Настя.

– Ну, мы, разумеется, Шурочка, конечно же, Любаша, Вера и Адик, – ответил он, пристально взглянув на нее, – или ты ждешь еще кого-то?

– Нет. А разве Шурочка не позвала Костю?

– Конечно, позвала, но ты же знаешь Костю. В последнее время он ни с кем не хочет общаться, замкнулся в себе и сидит дома, как бирюк. Попробуй, вытащи его.

Проходя мимо Костиного дома, Настя заметила, что он, чуть приоткрыв дверь, смотрит в образовавшуюся щель. Увидев ребят, он плотно закрыл дверь.

– Жаль парня, такой недуг терпит, – сказал Семен.