Заподозренные в сотрудничестве с полицией были не единственной группой риска, устраняли и должностных лиц, мешавших партийным активистам. Рогов привел случай, когда работавший в районе Белого города член Бакинского комитета, известный под кличкой Апостол (Гванцаладзе), обратился к нему с предложением «изъять» управляющего одного из заводов, который особенно мешал революционерам, «в течение последних трех месяцев систематически прибегал к помощи охранки для изъятия с завода нашей публики, делал облавы в моменты собраний с целью задержки на заводе докладчиков от Бакинского комитета. Ввиду этого белогородские партийцы поставили вопрос перед Бакинским комитетом об убийстве управляющего». Поскольку взяться за убийство вызвались все члены артели Рогова, провели жеребьевку. Жребий пал на него самого. Он отправился в правление завода с конвертом, который якобы следовало вручить, и застрелил управляющего, охранника-ингуша и сторожа^[25]. Несомненно, этим деянием Рогов гордился, раз поместил его в свои мемуары.

В последующем террор не утих, и 21 апреля 1909 г. исполнявший обязанности начальника Бакинского ГЖУ ротмистр Зайцев доносил в Департамент полиции, что «в течение минувшего года революционерами приведено в исполнение 23 смертных приговора, при чем убит 1 пристав, 2 помощника, из них один Елисаветпольской полиции, 3 околоточных надзирателя и 17 городовых» ^[26]. Конечно, эти смерти были на счету не только у социал-демократов, но и у представителей других партий (дашнаков, эсеров, максималистов, анархистов).

Примечательно, что, возражая против террористических актов, И.Джугашвили приводил пример бессмысленности убийства представителей именно этой категории должностных лиц. Авторы воспоминаний нигде не говорят, чтобы он спорил с практикой убийств отступников из своей среды, предполагаемых провокаторов. Имеет смысл серьезно отнестись к свидетельству И.Вацека, связанного с подпольной типографией в Баку, что именно благодаря конспиративному опыту и бдительности Кобы «нам удается выявить нескольких провокаторов» и тем уберечь типографию от провала (см. док. 18).

И. В. Боков и А. Рогов признавали, что вследствие решения Лондонского съезда боевая дружина в Баку была распущена, однако некоторое время спустя восстановлена под предлогом необходимости в самообороне. Жандармское донесение о дебатах с меньшевиками относительно воссоздания боевой дружины датировано уже серединой сентября 1907 г. (см. док. 14). Получается, что дружина формально не существовала между концом июня и началом сентября. Между тем в начале июля чинам бакинского охранного пункта удалось агентурным путем добыть целых 500 экземпляров устава местной боевой дружины РСДРП на грузинском языке^[27]. Такое количество экземпляров может указывать на перехваченный свежий тираж (с обыском в подпольной типографии в конце июля это не связано), что плохо согласуется с решением о роспуске дружины ^[28].

В уставе организационные основания дружины и обязательства дружинников были прописаны достаточно подробно. Боевая дружина существовала обособленно от Бакинского комитета. Это объяснялось требованиями конспирации, на деле же еще и развязывало руки руководителям дружины, одновременно освобождая комитет от полной ответственности за ее действия. Дружина имела собственную независимую кассу, с условием, что «сама собирает деньги и изыскивает средства непосредственно» (параграф 17 устава). Что за этим стояло, можно только догадываться, однако экспроприации запрещались (пункт 4 параграфа 33). Видимо, запрещались прямые грабежи и налеты на банки, но оставались разные варианты угроз и вымогательств.

От дружинников требовалось умение обращаться с оружием, являться по условному сигналу в пятиминутный срок (пункт 23), быть дисциплинированными. Покинуть дружину было не так просто, на это требовалось согласие районного совета, которому надо было изложить причины ухода. В уставе имелся раздел «О дисциплинарной части» с перечнем проступков, подлежащих дисциплинарному наказанию. Оно назначалось за нарушения устава, отказ исполнять распоряжения командира, растрату имущества дружины, разглашение ее секретов, за разгул и пьянство; ему подлежали «все шпионы, изменники и т. п.», а также «те, которые окажутся неисправными». На понятное недоумение, какие дисциплинарные наказания в принципе могли существовать в нелегальной организации, ответ находится в пункте 34, который гласит просто и ясно: «К казни приговаривает районный совет» (см. док. 13).

Запрет на экспроприации не случайно был оговорен отдельным параграфом устава. Из всех разновидностей акций, подразумевавшихся резолюцией Лондонского съезда под «партизанскими выступлениями», только экспроприации были действительно всерьез воспрещены бакинской большевистской организацией. Для этого имелись веские причины. Чем больше революционеры погружались в террор и сомнительные махинации, чем тоньше становилась граница, отделяющая их от обыкновенных бандитов, тем больше они заботились о том, чтобы подчеркнуть наличие этой принципиальной разницы между собой, политическими, и обычными уголовными преступниками. Это требовалось не только ради репутации движения, но и в сугубо практических целях, особенно же важно было отстоять свой политический статус, оказавшись в тюрьме. Поэтому экспроприации как наиболее одиозные и откровенно грабительские акции попали под запрет в отличие от других, более изощренных способов пополнения партийных касс.

Став на путь политических убийств и сопряженного с ними революционного рэкета, революционные комитеты оказывались в положении любой банды рэкетиров, в обязанности которой входит заодно защита своих данников от других бандитских групп. Баку с его нефтяными доходами и слабой полицией превратился в арену борьбы разнообразных бандитских группировок, втянулись в нее в силу логики вещей и большевики. Об этом проговорился в мемуарной статье, и не где-нибудь, а в юбилейном сборнике к 25-летию бакинской организации, большевик

А. Рохлин. «Представители крупнейших фирм не раз и не два вносили деньги на те или иные нужды партийной организации (наша большевистская организация, нечего греха таить, не брезгала и этим источником дохода […]). Те же крупнейшие фирмы не раз и не два искали у нас защиты […] от приставаний и налетов разного рода „эксистов“, борьбу с которыми пришлось вести и нам […], конечно, не теми дикими и безобразными мерами, какими с ними боролись дашнаки, одно время истреблявшие их на улицах среди белого дня» (см. док. 48). Что бы ни думали в далекой Европе партийные лидеры, но в Баку обходиться без собственных боевиков не представлялось возможным.

Вопрос о возобновлении боевой дружины под видом «организации самообороны» поднимался большевиками на собраниях в бакинских районах уже в начале сентября. Об одном из таких собраний подробно информировала агентура Розыскного пункта. Район в донесении назван не был, сообщалось, что присутствовали 65 делегатов, каждый от 5 членов партии (значит, общая численность партийной организации этого района превышала 300 человек), из них 39 большевиков. Меньшевики возражали, ссылаясь на решения Лондонского съезда, «отрицали даже право возбуждать такой вопрос» и требовали вместо этого сосредоточить внимание на «обсуждении плана предвыборной кампании как главнейшего вопроса дня» (речь шла о подготовке к новым думским выборам после роспуска II Государственной думы 3 июня 1907 г.). Большевики численно преобладали, поэтому решение о создании отрядов самообороны было принято, а организацию их постановили поручить межрайонной комиссии. Были выбраны представители от районов в эту комиссию, от Биби-Эйбатского района был избран «профессионал Коба» (см. док. 14). Это подтверждает рассказ И. В. Бокова о том, что Коба имел непосредственное отношение к возобновлению боевой дружины^[29]. Боков вспоминал, как «на одном из маленьких заседаний на скале был задан тов. Кобе нами вопрос о необходимости самозащиты в районе от хулиганов и погромщиков». В совещании участвовали восемь человек, Коба согласился на создание боевой дружины, «но с тем, чтобы не производить единичных террористических актов, а служить как бы угрозой в отношении нефтепромышленников и черной сотни». Видимо, тогда же возник вопрос об оружии. «Было вынесено предложение меньшевиком-интернационалистом Андреем Вышинским о том, чтобы достать оружие у полиции и жандармерии. Мы это практиковали и так, обрезывали у пьяных полицейских револьверы и забирали их себе. Вышинский нам достал несколько бомб и револьверов» (см. док. 11). Таким было начало знакомства и сотрудничества Иосифа Джугашвили с будущим прокурором СССР, государственным обвинителем на больших процессах, министром иностранных дел и постоянным представителем СССР при ООН А. Я. Вышинским. Неудивительно, что в сталинское время ему не ставилось в упрек давнее членство в меньшевистской фракции.

Между тем на упомянутом районном депутатском собрании в начале сентября 1907 г. также обсуждался вопрос об оружии, причем «выяснилось, что Бакинская организация израсходовала на приобретение оружия около 80 тысяч рублей и в настоящее время владеет 76 револьверами систем „Маузер“ и „Браунинг“, 170 винтовками разных систем и некоторым количеством бомб, что совершенно не соответствует такой затрате. Определилось также, что до сего времени еще не имеется никакой отчетности о порядке израсходования упомянутой выше суммы и такой отчет постановлено затребовать от „штаба боевой дружины“»^[30] (см. док. 14). Чем кончилось дело с проверкой трат, входили сюда новые закупки или речь идет о тратах, сделанных для прежней дружины, действовавшей до роспуска летом 1907 г., и куда девалось принадлежавшее ей оружие, остается неясным. Поскольку боевики преимущественно хранили оружие у себя, возможно, оно так и осталось у участников распущенной дружины. Как утверждал С. Гафуров, имея в виду ту дружину, которая была создана осенью 1907 г., «комитетского оружия для боевой дружины не хватало. Предложили нам приобретать за свой счет, что мы и делали» (см. док. 12).

Описанные дебаты в начале сентября проходили с участием меньшевиков, ведь комитеты были едиными. Меньшевики настаивали на том, чтобы сосредоточить усилия на подготовке к думским выборам. Хотя большевики не придавали этому вопросу того же значения, однако наказ будущим социал-демократическим депутатам III Государственной думы от Баку был написан И. Джугашвили и принят на собрании уполномоченных от рабочей курии 22 сентября. Основной задачей социал-демократической фракции было объявлено «содействие классовому воспитанию и классовой борьбе пролетариата […] для освобождения трудящихся от капиталистической эксплуатации», а любые тактические блоки с представителями буржуазных партий недопустимыми^[31]. Результаты выборов убедительно показали, что линия была выбрана неудачно. Рабочие устали не только от социал-демократов, но и от всех радикальных партий вообще, к тому же роспуск одного за другим двух составов Государственной думы вряд ли способствовал энтузиазму избирателей. К выборам рабочие отнеслись апатично, на первом этапе большинства не набрала ни одна партия, а при повторном голосовании 55 % голосов получил Союз русского народа^[32]. Нет прямых свидетельств, как восприняли социал-демократы свой провал на выборах, да еще и успех черносотенцев. Можно предположить, что большевикам легче было с ним смириться, раз они исходно не придавали думским выборам особого значения. Другое дело, что угроза со стороны черносотенцев служила отличным аргументом в пользу необходимости иметь боевую дружину.

Летом 1907 г. на собраниях по обсуждению результатов V съезда РСДРП большевики убедились, что достигли если не численного перевеса, то по крайней мере солидного меньшинства. По оценкам советских исследователей, к осени 1907 г. из 2500–2600 членов бакинской организации две трети шли за большевиками^[33]. Эта цифра численности членов партии кажется завышенной, ведь при избрании делегатов на Лондонский съезд в выборах в Баку приняло участие около 1300 человек. Сомнительно, чтобы организация количественно удвоилась за полгода, к тому же в условиях общего спада революционного движения. Азербайджанский историк И. С. Багирова полагала, что в Баку в 1906 г. было 780 большевиков и 300 меньшевиков, в 1907 г. – 500 большевиков и 1000 меньшевиков, максимума число членов РСДРП достигало в 1908 г. – до 3000 человек, затем резко снизилось^[34]. Как бы то ни было, большевики почувствовали, что могут иметь большинство, и повели дело к перевыборам районных и городских комитетов, чтобы взять их под свой контроль. Об этом емко рассказал Г. К.Орджоникидзе. «Сразу стало ясно, что меньшевики не выдержат боя; мы их стали вытеснять из всех районов; крепко держались они только в городском районе. Но беда была в том, что партаппарат – Бакинский Комитет и большинство районных комитетов – был в руках меньшевиков. Надо было отвоевать его у них. Имея большинство в организации, мы потребовали созыва конференции. Меньшевики отказались. Тогда мы, переизбрав районные комитеты, выступили от имени четырех пролетарских районов (Балаханов, Сабунчей, морского и Биби-Эйбата) и попробовали взять на себя инициативу созыва конференции. Нашим четырем районам они противопоставили законный комитет и объявили нас раскольниками»^[35]. Обе фракции попытались собрать межрайонные конференции, большевики обвиняли меньшевиков в изобретении особого способа подсчета голосов^[36]. Но и большевики, заявлявшие о перевесе голосов в свою пользу, добивались его специфическими мерами. И здесь пригодилась группа А. Рогова, так называемая Балаханская коммуна, из 11 человек. Помимо описанных выше убийств у них была и другая задача: «С прикреплением нас к Сабунчам, мы вытеснили оттуда меньшевиков и закрепили влияние за большевиками»; «наша коммуна в Балаханах была одной из подвижных групп у Балаханского комитета большевиков. Использовали ее для вытеснения из подрайонов меньшевиков, так как территориально мы могли входить в любой из подрайонов Балаханской организации»^[37]. Получается, что численный перевес большевики создавали, перемещая такие группы с одного собрания на другое. Члены группы Рогова были арестованы в ночь на 4 сентября 1907 г., стало быть, их деятельность протекала летом того года.

В результате обоюдных интриг и претензий большевики создали свои, избранные по районам комитеты, но и меньшевики свои распускать отказались. Таким образом, в Баку образовались параллельные комитеты и фракции повели отдельное существование, как две разные партии.

Меньшевики обвинили большевиков в раскольничестве, для разбирательства в начале 1908 г. была прислана комиссия ЦК РСДРП, состоявшая из Ноя Жордании и К. Данишевского (Германа). Они же должны были побывать в Тифлисе для расследования экспроприации на Эриванской площад^[38]. В Баку их миссия не задалась. Для местных большевиков латышский социал-демократ Данишевский был фигурой нейтральной, а вот «Жордания для нас был фракционный противник-меньшевик, и больше ничего» (Орджоникидзе)^[39]. Конференция, устроенная в читальне Народного дома для обсуждения дела в присутствии членов комиссии, закончилась трагикомически: здание окружили жандармы, участники заседания спаслись от ареста, выломав двери в соседнее помещение театра, где шел спектакль, и смешавшись с публикой. Жордания и Данишевский, опасаясь ареста, немедленно отбыли в Тифлис^[40]. Бакинские большевики, в свою очередь, в марте 1908 г. от имени созванной ими конференции обратились в ЦК с протестом против действий меньшевиков^[41]. Листок с текстом этого протеста был найден у И. Джугашвили при аресте в конце марта, но написан он не его рукой^[42](см. док. 56). На том дело и кончилось. Организационный раскол и отдельные комитеты большевиков и меньшевиков сохранялись в Баку до самой революции.

Работавшие в городе профессиональные революционеры были распределены по районам, на районном уровне происходила основная деятельность. И. Джугашвили работал в районе Биби-Эйбат. По воспоминаниям Н. Колесниковой, «…в Балаханы были направлены Алеша, Буду, Слава, Саратовец; на Биби-Эйбат – Коба и Петербуржец; в Черный город – Тимофей^[43]и пишущая эти строки, жившая в то время под именем Ольги Александровны Тарасовой, в Белый город – Апостол. Степан остался в городе с тем, чтобы обслуживать докладами важнейшие собрания во всех районах и затем нести главнейшую работу по редактированию партийного органа» (см. док. 8). П.Д. Сакварелидзе, впрочем, полагал, что Алеша Джапаридзе и Шаумян оба работали в Балаханах (см. док. 7). Возможно, мемуаристы вспоминали разные отрезки времени.