3. Марк

Подхожу к ванной и слышу, как мама шушукается там с кем-то по телефону. «Люблю», – прошептала она в трубку. Увидев меня, она смутилась и быстро попрощалась с кем-то:

– Извини, должна бежать.

– С кем это ты? – почуяла я неладное.

– С Ирой.

Отвернувшись, она стала суетливо переставлять баночки с кремами на полке.

На враньё у меня нюх, тем более на мамино. Знаю её как облупленную, хотя она уверена, что не знаю.

– С каких это пор ты Ирине в любви признаёшься? – подловила я её.

– Мы же с ней подруги, что в этом такого, – пробормотала она чепуху и, избегая моих вопросов, поспешила на кухню – якобы надо срочно заняться ужином, успеть к приходу своего любимого мужа.

Раньше она Ефима так не называла. Превратился в любимого в эту минуту. И закралось подозрение, что мать ему изменяет. На это указывало многое: участившиеся и долгие походы по магазинам, куда она обычно ходила со мной, а теперь под разными предлогами меня с собой не брала; и с телефоном она уже не расставалась ни на минуту. Раньше кидала его, куда попало, а теперь таскала с собой повсюду, даже в туалет. Я беспокоилась, что Ефим догадается, но он ничего не замечал. Что за простак! Да нет, не простак, как позже выяснилось. Притворялся глухим и слепым – ждал, что наваждение у мамы пройдёт и всё станет как прежде.

Раскололась мама быстро. Рассерженная её враньём и тем, что она поверяет свои тайны не мне, родной дочери, а фальшивке Ирине (ежедневно секретничает с ней по телефону), я спросила её в лоб, не крутит ли она роман на стороне. Она возмутилась, руками всплеснула: «Как ты смеешь говорить такие гадости!» На её щеках выступили красные пятна – признак того, что она нервничает, и смотрела она куда-то в сторону, а не на меня. Поизображав из себя оскорблённую невинность, мать в конце концов призналась.

– Я не хотела, так получилось, – пролепетала она. – Я влюбилась.

– Как это влюбилась? А как же Ефим? Его теперь на помойку?! – возмутилась я.

Для меня не секрет, что мать вышла замуж не по любви, но я надеялась, что они с Ефимом всегда будут вместе и не повлияют на неё ядовитые речи Ирины о том, что нечего дарить себя нищеброду. То есть если мужчина не гребёт деньги лопатой, он пустое место! С чего Ирина вообще записала Ефима в нищеброды? Он прилично зарабатывает. У меня мелькала мысль, что она подталкивает маму к разводу не из благих намерений, а из вредности и зависти. Никогда я не верила в её искреннюю дружбу. Истинный друг не посоветует то, что сломает тебе жизнь.

– Зачем ты так, – попрекнула мать. – Я поговорю с Ефимом, он поймёт. Влюбиться можно, даже если ты замужем. Я не виновата, что так произошло.

Несмотря на это утверждение, выглядела она виноватой и потерянной. Во мне шевельнулась жалость. Однако расслабляться нельзя, а то мать решит, что я не против её интрижки. Я же категорически возражала. Лишиться нынешней жизни я не хотела. Ефим – опора. За ним, как за стеной, во всех смыслах: большой, крепкий, надёжный. У меня впервые появилось чувство, что я обрела отца. А его внешний вид, поначалу меня оттолкнувший, так что я даже его стеснялась, перестал меня волновать. Наоборот, я недоумевала, почему нашла его непривлекательным в первый момент. Очень даже приятной наружности, а то, что толстоват, ну и что, захочет и похудеет, а не похудеет – и не надо. Не в этом же дело. Характер важнее.

Мамин хахаль – это совсем другая история. Что он за фрукт – неизвестно. Поразвлечётся с мамой и бросит её, как сделал мой отец. Крутить шашни с замужней женщиной – одни удовольствия, никаких обязательств, а как только хахаль узнает, что мать собирается уйти от Ефима, сразу слиняет. Удивительно, что я это понимаю, а она нет. Поэтому я довольно резко сказала, что нельзя доводить дело до романа, если принадлежишь другому. Закончила я несколько пафосно – напомнила ей о поговорке «на чужом несчастье счастья не построишь».

– Ты предлагаешь, чтобы я продолжала жить с Ефимом и любить другого? Это же обман, – не менее пафосно произнесла и мать.

– А сейчас что, не обман?

– Но я же сказала, я с Ефимом поговорю.

– Ну да, и он тебя благословит и к алтарю поведёт, – поддела я. – Зачем ты всё рушишь? Ефим тебя любит, а этот твой, как его там зовут, вряд ли на тебе женится.

– Его зовут Марк. Он тебе понравится, он такой обходительный, щедрый, о-о-очень состоятельный и о-о-очень хорош собой, – растянула она с восторгом «очень».

– Выходит, всё дело в деньгах и в том, что он хорош собой? Это Ирина тебя накачала?

Ясное дело, без её липовой подружки здесь не обошлось. Влила она свой яд в мамину голову.

– Вовсе нет, она тут ни при чём. Я не сразу узнала, что он богат. Кстати, он приглашает нас завтра к себе в гости. Приехала его мама, он хочет нас с ней познакомить.

– Ефима он тоже приглашает? Ах да, я забыла, Ефим уехал на два дня, побежим к твоему Марку за его спиной, – уколола я.

– Зря ты так. Я обещаю, что всё сделаю честно. Как только Ефим вернётся, сразу ему расскажу. Ну как, пойдём к Марку?

– Нет, не хочу, – упёрлась я. – Чем вообще занимается твой любовник?

– Почему сразу любовник, мы просто общаемся. – Она отвела глаза в сторону.

– Мам, перестань, я не вчера родилась. Так чем он занимается?

– Сказал, что занимается бизнесом… подробностей я не знаю, – и повторила, что он мне непременно понравится.

– А что ты про него знаешь? Или тебе достаточно, что он богат и хорош собой? – опять кольнула я.

– Как тебе не стыдно! – обиделась мать.

В гости к её хахалю я всё же пошла – победило любопытство. Не терпелось посмотреть, во что мать вляпалась. Я вся кипела от негодования. Ей посчастливилось встретить любящего мужчину, а она не ценит и бежит на сторону. Всё у нас протекало гладко, мирно, без треволнений, пока не влез к нам подлый Марк и всё разрушил. Я так и звала его: «разрушитель». Позже, когда мать заболеет и врачи оглушат нас диагнозом, она скажет с горечью: «Это меня Бог наказал за то, что я так поступила с Ефимом». Полная ерунда! Никто не застрахован от болезни, даже святой человек, если такой найдётся на этом свете. Да и не заслужила мама ужасной участи. Если и грешила она иногда, душа у неё чистая. И грешила она от наивности – искала своё счастье не в том месте. Я её не оправдываю – с Ефимом она несправедливо обошлась, но не казнить же её за это.

Если же допустить, что на маму всё-таки обрушилась кара, то одно непонятно. Немало пакостных людишек землю топчут, всякие гадости творят, и ни одна зараза их не берёт, никакому суровому наказанию они не подвергаются, а моя добрая мама, хоть и легкомысленная, почему-то подверглась. Нелогично получается. Не верю я ни в какие кары свыше, да и нет в них надобности – человек сам себя наказывает. А моя мамочка верит. Она также суеверная: следует приметам, видит повсюду зловещие знаки. Так недолго и до нервного срыва себя довести.

Итак, отправились мы к Марку. Ехать далековато.

– Что же твой миллионер за нами не заехал или машину не прислал? – поддела я мать.

– Он не мог, я же говорила, к нему мама приехала. Машину он предлагал прислать, но я отказалась. Нам несложно самим добраться. Это же не так далеко, – выкрутилась она. Это её хобби – всех никчёмных субъектов оправдывать.

– Ни фига себе недалеко! – фыркнула я.

– У него шикарный дом, ты увидишь, прямо красота! – верещала мать всю дорогу, выдавая себя.

Не по магазинам она часами бродила, а у Марка неизвестно чем занималась. Вернее – известно чем.

Дом у него, правда, ничего так, впечатляет. Огромный. Перед домом – две крутые тачки. «Выставил их на обозрение для нас или гараж забит другими авто?» – съехидничала я про себя. Как рассказывала мать, Марк помешан на спортивных машинах и меняет их, как какая-нибудь фифа – наряды. Выпендрила. И я позлорадствовала, когда пролетевшая стайка птиц посадила на его отполированные авто несколько белых лужиц.

– Рад знакомству. Твоя мама столько мне про тебя рассказывала! Ты вся в неё, такая же очаровательная, – рассыпался Марк в дифирамбах.

– Спасибо, – буркнула я. Терпеть не могу светские любезности.

Меня с ходу всё стало в нём раздражать, особенно его улыбка до ушей. Зубы у него такие же отшлифованные, как и его автомобили. Не удивлюсь, если они искусственные, как и он сам. Но пришлось признать с неохотой, что он, бесспорно, красавец. Но какой-то неестественный, точно позирует перед камерой. Его жесты, улыбки, комплименты казались заученными – видать, накануне репетировал перед зеркалом, чтобы меня поразить. Натуральное в нём я заметила только одно – нервозность. Хотя бы что-то искреннее – человек волнуется. И не знала я ещё на тот момент, что мы имеем дело с психом.

Вошли в дом. В одной его прихожей уместилась бы половина коттеджа Ефима. На кой ему одному этот дворец? Наверное, меняет спальни, как и свои машины: в понедельник спит в одной, во вторник – в другой, в среду – в третьей, в четверг – в четвёртой и так всю неделю. И по туалетам так же гуляет: посидит на одном унитазе, затем – на другом. Надо бы пересчитать, сколько их у него. Интересно, что бы он делал, если бы жил в коммуналке? В истерике бы бился!

– Проходите, присаживайтесь, сейчас будем ужинать, – засиял он опять улыбкой. Знает, что у него идеальные зубы, и демонстрирует их каждую минуту.

– Ужин вы сами готовили? – спросила я.

Мама, уловив в моём голосе вызов, послала мне глазами знак: остынь!

– Нет, еду привезли из ресторана.

«Между прочим, мамин муж сам готовит, и готовит вкусно», – вертелось у меня на языке, но, не желая расстраивать мать, смотревшую на меня с беспокойством, я смолчала.

Он повёл нас в зал, где величественно восседала в кресле дама сушёного вида с пышным начёсом на голове. Взгляд у неё был суровый, как у судьи, от которого зависит наша судьба.

– Это моя мама, – представил её Марк.

Дама оценивающе нас оглядела, прикидывая, достойны ли мы её сына, и протянула руку маме. Причём протянула так, словно её руку обязаны поцеловать. Мне она слегка кивнула. С её точки зрения, я не заслуживала большего.

– Приятно познакомиться, – произнесла она. Голос у неё скрипучий и невнятный. Сама смахивает на восковую фигуру из музея. – Чем вы занимаетесь? – начала мадам допрашивать маму.

Её ярко накрашенные губы едва шевелились, а лицо оставалось неподвижным. Впечатление, что за диваном прятался суфлёр и говорил за неё.

– В Питере я работала санитаркой, но здесь пока не устроилась, в будущем собираюсь стать медсестрой высшей категории, – отчиталась мама.

Я видела, что она нервничает, как будто сдаёт этой мадам экзамен.

– Медсестра – это хорошо, – одобрила та. Сообразила, что, если её бесценный сыночек таки женится на моей маме, то она в глубокой старости будет обеспечена личной сиделкой.

Дамочка эта оттолкнула меня всем: обликом, манерами, надменностью. Ненатуральная, как и Марк. И мне захотелось назад, в наш маленький дом, к добродушному Ефиму. Сядешь с ним рядом на диване, он обнимет своей пухлой, но сильной рукой, и так спокойно на душе становится. Думая об этом, я забурлила внутри: мать не имеет права всё безрассудно ломать. Наша жизнь более-менее наладилась, я привыкла к новому, за маму перестала волноваться, а из-за какого-то красавчика-манекена она готова всё это растоптать. Видимо, мои мрачные мысли отразились на моём лице, поскольку манекен спросил меня, всё ли в порядке.

– В порядке, – ответила я. Порывалась сказануть что-то похлеще, но смолчала.

Торжественно доложив, что ужин готов, он повёл нас в столовую. Пока мы вели светскую беседу в гостиной, беззвучный слуга-невидимка накрыл на стол. Угощенье весьма щедрое. «Хотя бы не жадный», – подумала я. Вскоре выяснилось, что старался он ради своей мамочки, а не ради нас. Далеко не щедрый, как расхвалила моя мама.

Уселись за стол. Мадам и её сынуля – на одной стороне, а мы – напротив. Марк налил всем вина, а мне – газировку. Пока он разливал, мадам пристально за мной наблюдала. Ждала, что я потребую вина и дам ей повод прочесть мне нотацию. Марк всячески её обхаживал: «Тебе положить вот это, а вот это, чего ещё хочешь?» Маменькин сыночек! Она же сидела, как глухая, вперившись в мою маму, и вдруг нравоучительно изрекла:

– Надеюсь, вы понимаете, что женщина должна заботиться о своём мужчине?

Стушевавшись, мама заверила, что да, понимает, именно так и намерена делать. Назидательный вопрос этой старорежимной тётки и робость матери меня взвинтили. Почему мать себя не уважает и считает, что этот нарцисс Марк её последний шанс? Вся ситуация бесила. У меня возникло гадкое чувство, что, находясь здесь, мы с мамой предаём Ефима.

– Как заботиться? – не вытерпела я. – Выполнять все его прихоти?

Мадам в ответ ошпарила меня взглядом – никакой кипяток так не обжёг бы.

– Хамка у вас дочь, плохо вы её воспитали, – отчитала она маму с удовольствием.

Когда мы ехали назад домой, маму отчитывала уже я.

– Почему ты стелилась перед этой сушёной воблой?! Ты что, в невольницы к этому козлу идёшь? Как ты могла так с Ефимом поступить! Твой Марк не стоит его мизинца! – обрушила я на неё ворох упрёков и продолжала пилить два дня, пока не вернулся Ефим. Чувствуя себя виноватой, мать не спорила, и это подогревало мой гнев.

Мамина покладистость меня вечно выводит из себя. Что это, трусость или слабость? Но ведь характер у неё более крепкий, чем кажется. Добиваться своего она умеет и упрямой бывает. Но стоит появиться в её жизни никудышному смазливому хмырю, её сразу заклинивает, и из уверенной независимой женщины она превращается в покорную овечку, а нормального мужчину – Ефима – отшвыривает. Ей бы разобраться, отчего так происходит.

Меня мучила скользкая мысль, что она всё-таки клюнула на деньги Марка. «Нет, на это она не способна», – говорила я себе. Впоследствии подтвердилось, что состояние Марка не её цель. Увлеклась мать им от скуки, хотелось ей страсти, опьянения и влюблённости. Спокойное, размеренное, предсказуемое существование – не её удел, как она призналась однажды. Но я, пораскинув мозгами, пришла к выводу, что всё проще: если бы она любила Ефима, то спокойная надёжная жизнь с ним её бы устраивала. Полюбить его не получилось, и она бросилась в объятия подвернувшегося в тот момент Марка. Клюнуть на богатого красавчика проще, чем на небогатого толстяка, пусть и благородного.