Женские истории

© Черенцова О.Л., 2025

© «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2025

1. Незнакомка

В меня целился из лука мальчишка Амур. Сделан из бронзы, а взгляд – живой. Я усмехнулась: знает, что у меня на уме, и угрожает: «Проваливай, а то выпущу в тебя стрелу!»

Посёлок этот – сплошная показуха: вычурные дома-махины, вылизанные газоны, статуи вроде бронзового мальчишки. Зря я здесь околачиваюсь. Рассчитывать на помощь владельцев особняка, вход в который преграждал Амур в фонтане, явно нет смысла – сочувствия у них не дождёшься. Лучше уйти, а то нарвусь на неприятность. Да и от мамы не удастся скрыть. Она узнает и расклеится. После того как свалилась на нас беда, она на всё болезненно реагирует. Кроме меня, опереться ей не на кого. Нет, не уйду: сломаю свою гордость и попрошу о помощи. Каждый день хожу мимо этого особняка и никак не наберусь духу это сделать.

Пока я колебалась, из соседнего дома вышла женщина в жёлтом шёлковом халате. Нагнулась, подняла с земли невидимый мусор. Делая вид, что убирает (убирать там нечего, всё блестит под солнцем, как и её балахон!), она посматривала с подозрением в мою сторону. Заметила, как я здесь топчусь, и решила, что я собираюсь обчистить её дворец. Сейчас охрану вызовет – вон, уже вытаскивает телефон из кармана.

– Добрый день, – подойдя к ней, поздоровалась я сахарным голосом.

– Добрый, – ответила она и, настороженно глядя на меня, спросила: – Ты кого-то ищешь?

– Да, ищу подружку Алису. Она здесь живёт?

– Говоришь, подружка? – не поверила она. Бдительная.

– Ну да, мы с ней давно не виделись, она переехала, её новый адрес я на днях достала, – соврала я. – Это её дом, я не перепутала?

– Как тебя охрана сюда пропустила? – не ответив, продолжила она допрос.

– Охрана меня знает, я здесь собаку выгуливаю, меня Марья Сергеевна наняла, она в том конце живёт. Вы меня не видели, когда я здесь проходила с её пуделем? Я только что отвела его назад, – отчиталась я.

– Не видела. Давно с собакой здесь гуляешь?

– Две недели.

– Подрабатываешь во время летних каникул? – также прощупывая меня своим взглядом, спросила она.

До чего ж въедливая тётка! Послать бы её куда подальше, но не могу, приходится быть вежливой, иначе не удастся мне всё узнать.

– Да, подрабатываю, и не только летом. У нас с мамой сейчас сложная ситуация. Мама потеряла работу, квартиру у нас отняли обманом. Мы переехали в Питер, там нас приютил один старичок, мама за ним ухаживала, а потом сыновья забрали его к себе, и мы вернулись сюда, сейчас снимаем конуру, на приличное жильё денег нет, – протараторила я.

Чем больше подробностей, тем убедительней звучит. Половину слезливой истории я сочинила. В Питер мы не переезжали, а, наоборот, уехали оттуда два года назад (на тот момент мне было пятнадцать лет) и очутились в посёлке-придатке Москвы – не в элитном, как этот, с неприветливым сторожем Амуром, а типа деревеньки: в обыкновенном и скучном. Ничего там особенного не происходило – монотонная жизнь. Природа – единственный там плюс. А про старика я лишь частично обманула: жил он не в Питере, а в Москве, и сыновья его к себе не забирали – он им не нужен. Остальное про него – правда. После того как пришлось покинуть деревеньку, мама устроилась к нему домработницей. Довольно милый дед, вежливый, аккуратный, следил за собой. К нам он привязался и даже предлагал к нему переехать – дом большой, он там один. Но вмешались его вредные сыновья. Испугавшись, что их папаша влюбится в мою маму, женится и перепишет завещание в её пользу, они выставили нас за дверь. Теперь мы снимаем задрипанную однушку, так что про конуру я только слегка преувеличила.

Пока я заливала тётке в халате, думала о маме. В последнее время все мысли только о ней.

– А в школу ты ходишь? – не отставала тётка.

Неужто я так похожа на бандитку, что она продолжает сверлить меня вопросами!

– Хожу, совмещать с работой тяжело, но выхода нет, – надавила я на жалость, хотя нисколько не обманывала.

Выгулыцицей собак я стала, чтобы проникнуть в этот посёлок. Помогла мне в этом моя подруга, у неё здесь живут знакомые. Ещё я подрабатываю в одной семье – типа няньки, сижу иногда с маленькими детьми, когда их родители идут в театр или ещё куда-то. Получаю мало, на эти копейки не развернёшься. Собираюсь ещё куда-нибудь податься, хотя не представляю, как справлюсь. Школу же бросать нельзя, остался всего год. Мать мечтает, чтобы я окончила с отличием и поступила в вуз. Я тоже хочу, уже выбрала один, но не это главное. Мне надо на хлеб зарабатывать и мать спасать.

– Где же твой папа? – не унималась тётка.

– Понятия не имею, он нас с мамой бросил.

Знала бы она, что мы с ней стоим перед его домом!

– Какая нелёгкая у тебя судьба, – попалась наконец она на мои россказни. – Алиса сейчас в магазине шоколада. Он прямо за углом. Как выйдешь отсюда, поверни направо. Она, как и ты, подрабатывает там летом.

– Я у неё дома подожду. Там же, наверное, кто-то есть, – попробовала я выпытать нужную мне информацию.

– Нет там никого, они в отпуске на Бали, они туда каждый год ездят, а Алиса только к вечеру вернётся.

«По островам катаются, – мысленно забурлила я. – Некуда им деньги девать!»

Упоминание о Бали, где отдыхала сто раз в своих мечтах моя мама, вывело меня из себя. Ну почему одни получают всё, что душа пожелает, и даже с лихвой, а другие – ничего? Одним с рождения достаётся целая усадьба, а не каморка; набитый одеждой шкаф, а не пара застиранных джинсов; дорогой автомобиль, а не допотопный драндулет. Одним – все блага, а другим – ничего, кроме бесконечных долгов. Ненавижу я эту Алису! Избалованная самонадеянная мажорка! И подрабатывает она, чтобы покрасоваться: смотрите, какая я самостоятельная, с родителями на Бали не поехала, тружусь! На кой ей это нужно, если у неё денег куры не клюют и живёт в своё удовольствие! Ей бы наши с мамой проблемы.

Знаю, что придираюсь к ней, но ничего не могу с собой поделать. Ненависть к Алисе я подогревала, даже упивалась ею. Девчонка эта и её мамаша отняли у меня отца. Так я и живу все годы с моей подружкой-ненавистью, постоянно представляя, как разыскиваю эту подлую семейку, но до сих пор не разобралась, чего на самом деле хочу – расквитаться с ними или вернуть отца. Искать отца я долго не решалась. Отважилась недавно. И не для того, чтобы бросить ему в лицо «Предатель!», как собиралась сделать раньше, а чтобы попросить о помощи. Поначалу я себя останавливала – нельзя унижаться перед тем, кто гадко с тобой обошёлся. Но если дело идёт о спасении родной матери, о самолюбии надо забыть. Однако сваливаться на голову отцу и с ходу обращаться с просьбой не годится. Лучше вначале познакомиться с Алисой и поговорить с ней. План мой недостаточно продуман, но некогда мне просчитывать все шаги – нужно помочь маме.

Прежде чем врываться в магазин к Алисе, следует всё взвесить. Пройдусь по посёлку и всё обдумаю. Размышляя, я шла мимо неприступных каменных особняков: одни за плотными заборами – не подступиться! – другие без заборов, с разнообразными фонтанчиками, третьи с заборами, окружавшими только заднюю часть участков. Все стили перемешаны. Я бы всё здесь перекроила и дома спроектировала бы поинтереснее. Стану архитектором и замахнусь на смелые проекты.

Нашу с матерью подержанную машину я оставила подальше от дома отца. Никто эту колымагу не украдёт. Только если эвакуируют по требованию жителей: «Уберите этот металлолом, он портит своим видом наш образцово-показательный посёлок». Купили мы с мамой нашу старушку-машину по дешёвке с рук. Кроме нас, вряд ли кто-нибудь на неё бы позарился. Я её привела в более-менее приличный вид, помыла, почистила. Несмотря на свой почтенный возраст, ездит она нормально, не подводит.

Водить я люблю. Права получила. Пришлось заняться этим пораньше. Мама после операции передвигается с трудом, ослабла, за руль садиться ей пока нельзя. Теперь я водитель. Могу себе представить усмешку Алисы, если я подкачу к её особняку на своей видавшей виды тачке. А Марью Сергеевну моя колымага не смущает, ей всё равно. Мне тоже всё равно. В будущем и у нас с мамой будет новенький красавец-автомобиль – вон как тот лаковый красный перед домом впереди. У моего отца наверняка такой же дорогущий.

Отца я никогда не видела. Он удрал до моего рождения. Мама долго не могла его забыть, потом вроде успокоилась и после череды неудачных попыток наладить личную жизнь начала шарить по сайтам знакомств. «Устала я одна крутиться», – сказала она. Моего мнения не спрашивала, поставила перед фактом. Жениха она искала перспективного и идеального, но, ясное дело, не нашла. Их днём с огнём не сыщешь, а если они где-то и имеются, нет у них надобности захаживать на эти сайты – они нарасхват. В итоге мать выбрала лопуха (таким он показался поначалу) из Подмосковья, куда мы потом переехали. Когда и с ним всё лопнуло, мать вбила себе в голову, что её судьба – это мой отец. Подозреваю, что в Москву она рвалась именно по этой причине – авось он бросит жену и дочку и вернётся к ней. После стольких-то лет! Свой адрес он ей не дал, ограничился кратким «живу в столице». Вполне мог уехать оттуда за это время, но не уехал – я его нашла, а ей найти не удалось. От неё я скрыла, что разыскала его. Незачем её сейчас тревожить. Потом скажу.

С моим отцом мать познакомилась в Питере, откуда она заставила меня уехать. Отец наведывался туда по бизнесу. Вскружил ей голову и наобещал золотые горы: увезу тебя к себе, никогда не расстанемся, дай мне только время развестись, с женой у нас не ладится, она меня не устраивает. Запудрил маме мозги, затем помахал ручкой на прощание и испарился. Мама до сих пор считает, что он собирался жениться на ней, но какие-то не зависящие от него обстоятельства ему помешали. Ага, мэр города запретил ему с ней видеться! Удивляюсь я маме – тридцать семь лет на носу, а такая наивная. Не поняла она, что мой отец – типичный ходок. Получил все удовольствия и слинял.

Покидать Питер я не хотела, там у меня друзья, всё родное и знакомое. Я не из тех, кто любит скакать с места на место в поисках лучшего, и мне по фигу, если меня считают несовременной. «Не поеду!» – заявила я матери. Она рассердилась, обвинила, что я не забочусь о её счастье. Я в ответ пригрозила, что сбегу, останусь в Питере и она меня никогда не найдет. Мать на мои манипуляции не повелась – прекрасно знала, что я поеду за ней на верёвочке. Я с ней грызусь, спорю, обижаюсь, а сама к ней прилипла: куда она, туда и я. Она мне самый дорогой человек на свете. Остро я это почувствовала, когда она заболела. Раньше я воспринимала её заботу обо мне как должное, а теперь, когда свалилось на нас несчастье, я дорожу ею, как никогда, и готова в лепёшку расшибиться, лишь бы её не потерять. У неё тоже, кроме меня, никого нет… ну-у, кроме Ефима (того самого лопуха), но она его не ценит и отталкивает.

В итоге я сдалась и всю дорогу, пока мы ехали в Подмосковье к Ефиму, выражала своим видом протест. Привыкать к новому месту – трудно. На первых порах я чувствовала себя скованно, особенно в школе: думала, что я для всех там чужак и меня не примут. Но, в отличие от матери, которая вскоре во всём разочаровалась и затосковала по Питеру, я перестроилась быстро. С одноклассниками у меня более-менее сложилось. Взахлёб я ни с кем не дружу, ничем не делюсь, но отношения у нас нормальные. Хотелось бы, конечно, сблизиться с кем-то, подругу найти, но не получается. В этом и моя вина – с людьми я схожусь медленно. Со старыми друзьями я общаюсь по видеосвязи. Это не заменит живого общения, а ездить в Питер не могу из-за школы и из-за маминого состояния. Расстояние разъединяет, да ещё мой дурацкий характер: мне бы рассказать друзьям, что стряслось, но жаловаться не люблю и также боюсь натолкнуться на равнодушие. Мою закрытость они неверно истолковывают: считают, что новое окружение мне интереснее и я от них отстранилась.

Приехали мы с мамой к Ефиму-лопуху и очутились в «деревеньке». Так я ехидно называю это местечко: ничем не примечательное, но далеко не захудалое. Жизнь там более приглушённая, без бурления, как в большом городе. Зато солнце почаще заглядывает в эти окрестности, ну и в Москву, соответственно, тоже. К солнцу у меня с детства тяга, в Питере его не хватает. Есть в солнце что-то успокаивающее. Когда накатывает на меня отчаяние, его лучи вливают в меня силы, как в данную минуту – сегодня ясно. Иду по посёлку отца и, несмотря на горькие воспоминания, радуюсь погоде и тишине.

Посёлок отца хоть и вычурный, но есть в нём преимущество – спокойно здесь. В домах наверняка тихо, не сравнить с квартирами с картонными стенами, где слышишь соседей: их кашель, вздохи, охи, ругань и много чего – в курсе всех их семейных перипетий. Я давно себе поклялась: отучусь, буду хорошо зарабатывать и куплю нам с мамой достойное жильё. Она выздоровеет, точно выздоровеет, я ей помогу…

С тех пор как мама заболела, у меня что-то случилось с головой: плывёт хаотичный поток мыслей. Скачут они беспорядочно в башке. Довожу я себя жуткими картинами. Порой совсем тошно становится и кажется, что не справлюсь. Отчаиваться я себе запрещаю – не имею права, должна поддерживать мать. Опереться ей не на кого, только на меня. Если я развалюсь, она следом за мной развалится. Мы с ней одно целое.

Думы эти – как сверло. От них болит нутро, портится настроение и вспыхивает протест против тех, кто живёт без забот и хлопот. Богатеям на этой улице неведомо, как холодеет всё внутри при мысли оказаться с больной матерью в каком-нибудь сарае с кучей долгов. Ходят они по своим владениям, любуются цветочками и кустиками, сажают их с утра до вечера, потому что больше нечем заняться, вон как та дамочка впереди – стоит и с удовольствием осматривает свой участок. Тощая, в светлых брюках и футболке, в серо-коричневой широкополой шляпе, она походила на гигантский гриб, выросший на её зелёном газоне. Когда я поравнялась с ней, она приветливо бросила мне «Привет!» и, мгновенно забыв о моём существовании, опустилась на колени и начала выкапывать лопаткой ямки в земле. Рядом стояли в горшках анютины глазки, готовые через минуту переселиться в эти ямки. Они повернули в мою сторону свои головки и проводили меня весёлыми взглядами. Воображать всякое – моя страсть, в растениях я вижу душу, в каждой живности – отклик. Порой меня заносит: придумываю кошмары и в результате расстраиваюсь, словно они неминуемы. Зато позитивные сочинялки меня бодрят – в них я дарю себе всё то, чего у меня нет, но обязательно будет.

Мне захотелось поговорить с женщиной-грибом. Обыкновенная средних лет дамочка, неприметной внешности. Однако я успела кое-что заметить, и это заставило меня остановиться. Под её шляпой-зонтом мелькнула белая полоска кожи, выдававшая её секрет – она была лысой. Никто, кроме меня, не обратил бы на это внимания, и я бы тоже не обратила всего пару месяцев назад, но в последнее время я стала засекать то, что пропускала раньше. У меня появилось что-то вроде второго зрения.

Заметив, что я за ней наблюдаю, женщина вопросительно вскинула на меня глаза. В них я прочла то, что ежедневно читаю в маминых глазах: боль и особую глубину, которой нет во взглядах здоровых людей.

– Красивые у вас цветы, – похвалила я.

– Спасибо, – заулыбалась она. Но улыбались только её губы, а лицо безрадостное. Впечатление, что она не на меня смотрит, а вглубь самой себя.

– Вам нравится цветоводство? – спросила я, чтобы продлить беседу.

Обычно я избегаю разговаривать с незнакомцами, сторонюсь их. Не люблю, когда лезут мне в душу, и сама ни на кого с излияниями не набрасываюсь. Но эта женщина расположила меня к себе. Чутьё мне подсказывало, что у нас с ней общая беда.

Многое я держу в себе, скрываю от всех наши с мамой проблемы. Носить в себе этот груз неимоверно тяжело, и порой подмывает броситься к первому встречному и вывалить всё на него. С посторонними людьми в чём-то легче. Они как пассажиры в поезде: встретились, разговорились, расстались. А распахивать себя перед знакомыми я не решаюсь, тем более что мама попросила никому не говорить про её болезнь и про наши мытарства. Она доверилась только своей новой подружке Ирине и тоже попросила молчать. «Я – могила!» – поклялась та. Могила? Да уж! Я вообще не понимаю, почему мама с ней откровенничает. Фейковая подруга.

– Цветоводством я давно занимаюсь. Всё это я сама посадила, – ответила женщина, обведя рукой свой участок.