За завтраком обсуждали её отсутствие и, разумеется, принялись расспрашивать меня, соседку по комнате и предполагаемую подружку. Поворчали, что я не смогла сказать ничего вразумительного. Сью бросала на меня выразительные взгляды, видимо, намекая, что я не должна рассказывать о чёрном человеке при дневном свете. Но я и не собиралась этого делать, ни при дневном свете, ни при вечернем. Скорее всего, либо солнце было за спиной всадника, поэтому он и показался Сьюзен чёрным, либо ей что-то померещилось из-за жары.
После завтрака мне поручили чистку огромной угольной плиты. Прежде этим занималась Гленна, ворча, что скоро переберётся в приличный дом, где есть плита газовая, а то и электрическая, а они не требуют такой адской чистки. Закутавшись в фартук и вооружившись пахучим раствором, от которого плохо отмывались руки, я принялась за дело, повторяя про себя спряжение греческого делать, невесть откуда прилетевшее. Эго кано, эси канис, эмис канумэ…
Я так увлеклась, что заметила возникший на кухне переполох, только когда кухарка заторопила меня, сообщив, что к хозяевам прибыли нежданные гости.
– О, Смит! Отнесешь на второй этаж в гостиную свечи, коробка стоит около кладовой, – сказала мисс Баутер, заглянув в моечную, где я пыталась отмыть руки после волшебного раствора. – Надеюсь, знаешь, как пройти в гостиную.
В гостиную? Свечи? Меня, судомойку-золушку, отправляют в хозяйскую половину? Я удивилась и продолжила спрягать греческий глагол. Что же случилось с Гленной? Где она?
Раствор так и не отмылся, руки приобрели синевато-серый оттенок, как у русалки. В таком русалочьем облике и настроении, таща коробку со свечами, я отправилась в главную часть большого дома Хорсли, в котором не было ни газового, ни, тем более, электрического освещения. Эго кано, эси канис, эмис канумэ…
Я подошла к двери, за которой начинались хозяйские покои – дверь, прообраз которой так усердно крушили на моей родине, но я больше не хотела знать, насколько успешно. Вошла и оказалась в небольшом коридоре, в конце которого распахнутые створки большой двери из тёмного дерева вели, по всей видимости, в гостиную. Я прошла туда и попала в просторную комнату с высокими окнами, обрамлёнными тяжелыми шторами, и огромным камином. Несмотря на откинутые шторы и солнечные пятна, гостиная оставалась полутемной из-за мрачно-серых обоев, усыпанных золотистыми вензелями и ревущими львами. Ткань кресел и оттоманок казалась потертой, бронзовые подсвечники на стенах и столе напоминали об ушедших временах, как и зеркало в причудливой оправе между окнами и чёрный рояль с поднятой крышкой и клавишами, манящими спрятанной в них музыкой. Я поставила на пол коробку и огляделась. Ничего страшного не произойдет, если я просто дотронусь до клавиш… серо-голубыми пальцами в мозолях – напомнила я себе. Но искушение было слишком велико.
Осторожно, на цыпочках, я подошла к инструменту, коснулась клавиш, пальцы сами побежали, выстраивая мелодию, дыхание перехватило, когда поняла, что они, пальцы, огрубевшие и исцарапанные, всё помнят. Инструмент явно требовал настройки, но звуки полились, увлекая, даря забвение, и я пропустила опасность. Вероятно, грозный вопрос «Что здесь происходит?» был задан не в первый раз, когда наконец дошёл до моих ушей. Обернулась и увидела черноволосую даму, завернутую в блестящий жёлтый шёлк.
– Ты что, глухая? Что здесь происходит? – раздражённо повторила она.
Я отшатнулась от рояля, не сразу найдя, что ответить.
Вслед за дамой в комнату вошёл высокий седой мужчина, судя по всему, хозяин поместья, мистер Энтони Андертон.
– Что случилось, дорогая? – спросил он густым красивым басом, уставившись на меня тёмными неприятно сощуренными глазами.
– Эта… девица играла на рояле! – воскликнула «дорогая», видимо, мадам Люси.
– Я подумал, это играешь ты, дорогая, – заявил он, скривив рот в усмешке.
Мадам передёрнула плечами.
– Твои шуточки неуместны, Тони! Судомойка играет на моём рояле! Грязными руками!
– Это произошло невольно… А руки у меня чистые, просто я не смогла отмыть состав, он въедается в кожу, – сообщила я в своё оправдание.
Теперь всё равно уволят и можно говорить что угодно.
Мадам фыркнула, как недовольная кошка.
– Кто тебе позволил?
– Здесь никого не было, и я подумала, что…
– Она подумала, надо же! А я думаю, что тебе не придётся больше думать… в этом доме!
Разумеется, а как же иначе. Я пожала плечами. Больше всего мне хотелось скрыться от скользкого взгляда мистера Андертона.
– Как вам угодно, мадам. Я принесла свечи…
– Свечи… Опять свечи! Вечные свечи!
Я решила, что моя миссия окончена и направилась к выходу. Мадам нервно твердила о свечах и генераторе, хозяин тихо басил, успокаивая её – обо мне, кажется, забыли. Покинув господскую половину, я поднялась по лестнице наверх, чтобы собрать свои пожитки. Открыла дверь и увидела Гленну, лежащую на кровати.
– Гленна! Где ты была?
Она посмотрела на меня, запустила пальцы в свою густую шевелюру, откинула кудри назад, открыв до странности бледное лицо.
– Ох, Смит, это ты. Сядь, расскажу… только не говори никому.
Тайна… очередная тайна. Отчего мне так часто доверяют тайны, которые я вовсе не хочу знать, словно шкатулке, запертой на замок? Так сложилось ещё с детства и, на удивление, продолжается до сих пор. Даже здесь, в чужой стране. Кто я Гленне? Никто, случайная соседка по комнате – сегодня здесь, а завтра там. Я вздохнула и в ожидании села на кровать. Состояние Гленны явно оставляло желать лучшего – глаза нездорово блестели, она прерывисто дышала и была неестественно бледна.
– Смит, я почему-то знаю, что ты не расскажешь, хоть ты и полька… или русская, неважно. Ты такая молчунья.
Я пожала плечами. Меня уволят, так что я не смогу поведать кому-нибудь её тайну, если бы и возникло желание.
– У меня есть дочь, Джинна, – выдохнула Гленна, щёки её на миг порозовели, вспыхнули и снова погасли.
– Молчи, не говори ничего, Смит, – пресекла она мою предполагаемую попытку заговорить. – Джинне три года, она живёт у одной женщины, в коттедже Морас, недалеко от деревни. Она берёт детей… на время.
– Значит, твои свидания вовсе не свидания? – спросила я, осенённая догадкой.
Она кивнула, помолчала, потом сказала:
– Я встречаюсь с парнем из деревни, но редко… и это не его ребёнок.
Имя мистера Андертона застыло у меня на губах, но Гленна ответила на незаданный вопрос.
– Хозяин иногда подкидывает немного… нужно платить за Джинну.
– Почему ты всё это рассказала? – спросила я.
Она вздохнула, потянулась за кружкой, жадно хлебнула воды.
– Вчера я была у Джинны, сидела всю ночь, она заболела, вся горит. Аптекарь выписал лекарство, а у меня не хватило денег, чтобы выкупить его. Я пришла за деньгами, но мне так плохо… голова раскалывается и кружится… Сходишь в аптеку, Смит, и снесешь лекарство в коттедж Морас? Расскажу, как туда добраться.
– Схожу, – кивнула я.
– Ты попроси Баутер, она отпустит, если хорошо попросить.
Мне и просить не придётся, с каким-то непонятным удовлетворением подумала я, но Гленне сказала:
– Хорошо, так и сделаю.
Получилось немного не так. Дверь отворилась, мальчик-помощник камердинера просунулся в комнату и сообщил, что экономка рвёт и мечет в поисках судомоек, которые пропали невесть куда, в то время как в доме полным-полно гостей. Гленна рванулась было, но я остановила её и отправилась вниз на съедение доброй Баутер, которая не преминула высказать неудовольствие моим отсутствием, но ни слова не сказала об увольнении.
– Где Гленна? Явилась? – спросила она.
– Да, но она больна.
– Что с ней?
Я оставила вопрос без ответа и спросила разрешения сходить в деревню за лекарством для Гленны.
– Что-то вы мудрите… Что она? Догулялась? – ядовито спросила мисс Баутер и, помолчав, добавила: – Ладно, сходишь попозже. Сейчас полно дел, а рук не хватает. Иди, работай.
Я мыла посуду, которая стабильно поступала в мойку, мыла виртуозно, не разбив ни одного бокала, ни одной тарелки. Подносила уголь для плиты, протирала полы. Перемыв сотню послеобеденных приборов, вышла во двор из влажного спертого воздуха помывочной в душный жар улицы. Присела на скамью возле стены, прижалась ноющей спиной, закрыла глаза, уронив руки на колени.
– Out of the frying pan into the fire? – спросил кто-то совсем рядом.
Я вздрогнула и открыла глаза. Из огня да в полымя? Передо мной, покачиваясь на пятках, стоял полноватый джентльмен, разглядывая меня светлыми голубыми глазами.
– Что у тебя с руками, девушка?
Я уставилась на свои руки – серовато-синий оттенок стал бледней, но сохранился, ногти обведены синей каймой.
– Чистила плиту, – равнодушно ответила я.
– Понятно, – кивнул он. – Стало быть, помощь не требуется.
– Вот ты где, Проспер! Любезничаешь с прислугой? – раздался знакомый бас, и к любопытному джентльмену присоединился мистер Андертон.
– Идём, Проспер, нас ждут.
– Какое необычное лицо… скулы, надбровные дуги, карие глаза и волосы цвета… как называется этот цвет, Энтони… лесной орех? Нет… дюны на восходе…
Он словно препарировал меня. Хозяин хохотнул в ответ. Джентльмены ушли, а я сидела и думала… о дюнах на восходе.
Удалось освободиться только к половине шестого вечера. Да и то, уговорив Сью поработать в мойке, если это срочно потребуется. В комнате под крышей было тихо, Гленна спала, откинувшись на подушке, лицо порозовело и блестело от пота. Я разбудила её, задавив жалость. Она ахала, стонала, порывалась одеться и пойти самой, но в конце концов вручила мне шесть пенсов и принялась объяснять, как добраться до коттеджа Морас.
– Туда пойдешь через деревню, Смит, а обратно можно короче, через Гуляющий мост…
– Через Гуляющий мост?
– Да, его так называют… Только…
Она замолчала, я ждала продолжения фразы, застегивая блузку.
– Что: только? – спросила, так и не дождавшись продолжения.
– Да так, ничего. Там бродят всякие, но ты держись тропки. Или иди обратно через деревню. Возьми мой фонарь.
Я вышла из дома, вооружённая велосипедным фонарем, запиской к мисс Морас и монетами в кармане юбки. Духота стояла такая, что, казалось, её можно потрогать руками. Мисс Баутер сидела на той же скамье, устало опустив худые плечи.
– Утром ты должна быть на месте, Смит, – напутствовала она меня.
Возможно, она знала о ребёнке Гленны…
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке