2. Хороших – не едят

Артем разбудил. Потрепал по волосам, сказал что-то теплое, поставил под нос чашку чая с молоком и ореховый коржик на белом блюдечке, сел напротив и стал наблюдать, как Дай постепенно приходит в себя. Дай чувствовал себя под этим взглядом так, будто учился летать в безвоздушном пространстве. «Домой»?! Это было? Дай мигом проснулся и уставился на Артема.

– Я твоих воспитателей в интернате предупредил, что забрал тебя.

– …А школа?

– Денька два прогуляешь.

Дай уронил кусок коржика.

– Часто такое не будет случаться, – усмехнулся Артем. – Но время от времени – почему бы и нет. Ну, допивай уже. Поехали домой.

Остаток коржика целиком упал в чай. Выловить? Грязь только разводить… Он смотрел, как размокает коржик.

– …Дай?

– Я верил, что вы не передумаете, – поднял глаза Дай.

– Дайка. Ну поверь, пожалуйста: и нормальная, обыкновенная жизнь может быть счастливой. Понял? И я тебе ее обещаю. Все, поехали. Одевайся.

Артем принес еще коробку с новыми теплыми ботинками и пакет с комбинезоном. На ботинках были нарисованы пингвины. Да и комбинезон был каким-то ясельным – веселые полоски. Ну… Что ж. Если сам такого роста… Ясельного.

Снаружи летел уже не мокрый, а резкий, сухой, совсем зимний снег; графитовый рисунок мира казался полустертым. Темнело, и куда холоднее. Летели долго, минут пятнадцать. Дай смотрел сквозь бешеный снег на верхушки елок и сосен внизу, в фиолетовые провалы между ними. Артем. Он хороший. Трудно молчать. Только о чем говорить? О чем спросить?

Дом Артема стоял далеко ото всех других домов – посреди глухого леса, возле белого пятна застывшего озера. Оранжевые фонарики стоянки все ближе, ближе… Люггер сел. Метель скоблила по окнам так, как будто он все еще летел. Артем вышел в зиму, на миг Дай остался один в тишине, но тут же Артем открыл дверцу и помог выбраться в синюю метель, повел за руку к дому. Или – домой? Навстречу загорелись большие белые фонари дорожки вокруг дома, дальше, золотом – свет на веранде и в окнах.

– Там кто-нибудь еще есть? – испугался Дай. Ведь у взрослых бывают дети, жены, всякие родственники, кошки, собаки…

– Нет. Я живу один. Иногда внуков беру на выходные. Они в Венке учатся, двое.

Сил не было спрашивать, почему у Артема только внуки и где их родители. Какие дети у Артема. Где его супруга. Где все. Как такое спросишь. И ноги заплетаются. И метель еще – по щекам, по глазам, как не жмурься… Вот тебе и День первого снега. Целая зима как с цепи сорвалась.

Ступеньки, веранда. Дверь большая. Холл. Артем помогает снять пингвиновые ботинки в снегу, комбинезон, что-то говорит. Дай посмотрел – глаза серебряные у Артема, добрые – глубоко вздохнув, сосредоточился.

– Смелее, пожалуйста, – попросил Артем.

– Я боюсь… Потому что если «домой» – это правда, то… Как жить-то дальше. Я не умею. Буду ошибаться, – Дай открыто взглянул в серебряные глаза. – И вдруг вы меня прогоните.

– Ну что ты. Нет. Верь мне.

Дай улыбнулся через силу и сказал:

– Да, я знаю.

– Ну и молодец. Идем… Где ж тебя устроить… Ага, вот есть большая комната, и окно на солнце… Заходи. Тут не готово, я ж не знал, что ты уже сегодня мне в жизнь свалишься, как яблоко с ветки. Сегодня так переночуешь, а потом все устроим, как захочешь.

Тут пахло хорошо. Только все – старинное. Дай не очень понимал, что видит, да вещи – ведь не важно, главное:

– Это… Дом?

– Дом, – серьезно сказал Артем. – Твой. Хоть и выглядит еще не по-твоему. Дело поправимое.

– Дом насовсем…

– Что бы ни случилось. Какие бы ты потом себе другие дома не завел. В любой момент: приходишь – и живешь. Ясно?

– Еще не очень, – честно ответил Дай. – Я думал, так не бывает.

– Привыкнешь. Пойдем, все остальное покажу.

Дом был большой, только это и запомнилось. Голова кругом. Артем все понимал, поэтому накормил котлетками (большая светлая кухня, оранжевая тарелка, Артем в футболке и у него тоже котлетки на оранжевой тарелке, а еще вот молоко и печенье, и ничего не страшно, только будто во сне), отвел обратно, устроил постельку на диване, принес еще миску с яблоками «на всякий случай», громадную коробку с игрушками и несколько старинных детских книжек с картинками и сказал:

– Давай привыкай. Обживайся. Я пойду делами займусь. Через часок приду и загоню спать, потому что завтра есть интересное дело.

Юм тоже всегда обещал на завтра интересные дела. И никогда не разочаровывал. Поэтому Дай улыбнулся и кивнул.

Утро было ясное, яркое, счастливое. Такое, что не имело значения, что не выспался. (Вообще бы не смог уснуть, сидел в одеяле и думал про жизнь, но в середине ночи пришел Артем, сел у стены на пол и, зевая, рассказал сказку – интересную. Только надо было слушать лежа. Дай выслушал, уточнил детали сюжета – и уснул, будто в голове свет выключили. Артем – волшебник.) На залитой солнцем кухне – завтрак. Творожок с ягодами из расписной мисочки. Дай стрескал его стремительно, потому что – «интересное дело». Ну, и вкусно. Артем сказал, что он молодец и велел скорей одеваться. Да, сейчас. Да, полетим. Да, далеко. Иди побегай вокруг дома пять минут.

Дай влез в веселый комбинезон, обул пингвинов и вылетел наружу. Пахнуло снегом и елками. Ой, да тут целый лес вокруг, с елками, соснами – но больше всего громадных кедров. Он побежал искать шишки, но внизу – нету, только снег, а с веток – не достать… И не залезть… Артем застукал, как он ходит, задрав голову и обалдев, как много на ветках (там – вверху – не достать – никак!) громадных шишек, засмеялся, подхватил и поднял высоко-высоко. Дай дотянулся и сорвал – какая большая! Тяжелая! Холодная!! Мокрая немножко… И пахнет, пахнет смолкой, как счастье…

– А что одну сорвал? – удивился Артем, неся его к машине.

– Мне ее не надо – есть, надо – нюхать…

Долгую дорогу эта шишка скрасила. Правда, на щеке и на ладошках прилипла смола, которая тоже пахла как счастье, и Дай, в общем, был не против смолы – но Артем дал «туристические салфетки» и велел оттираться. А шишку велел положить в дверцу «на потом», потому что сейчас будет не до шишек – наконец прилетели. И все теперь очень серьезно.

Сели у какой-то страшной башни, непонятной и черной, не похожей ни на какие дома, которые Дай видел. Даже картинок с такими домами он никогда нигде не встречал. Стало не по себе. Очень серьезно? Похоже, да. Насколько? Струсить? Артем, не открывая двери, даже не отрывая рук от штурвала, словно был готов в любой момент взлететь прочь, объяснил:

– Дом испытания. Виртуальный лабиринт. Вообще-то мы сюда постарше ребяток приводим, да ты уж… Хочется побыстрее понять, что ты из себя представляешь и чего можно от тебя ждать, чему нужно учить. Заглянуть в твое будущее.

– Моя жизнь вовсе не кажется мне бессмысленной. Я уже почти выстроил курсовое сечение и подбираю возможные…

– Как ты сказал? «Курсовое сечение»?

– Я понимаю, кем мне нужно стать.

– Тогда скажи мне.

– Я буду изучать камни.

Артем как-то странно, будто испугавшись, посмотрел:

– Камни… А что тебя привлекает в камнях?

– Они вечные. И такие все разные. Скалы батолитовые до облаков – или аметистовая щетка. Алмазы твердые и прозрачные – а тальк как порошок, а он тоже ведь минерал… Я уже две книги прочитал про камни. Одну малышовую, а другую для студентов-геологов. Где бы еще взять, и чтоб картинки объемные, как по правде трогать?

– Найдем, – пообещал Артем. Задумался. Сказал: – Если ты откажешься сейчас входить в башню, то я не буду настаивать.

Дай потер бровь:

– А там страшно?

– Кому как. Там просто Круг. Круг испытаний.

– А если не сейчас, то потом все равно придется?

– Тебе – да.

– Потому что я чужой?

– Потому что ты талантлив.

– Я?! Что-то вы совсем сбиваете меня с толку. Мне надо подумать. Я лучше сейчас пойду туда в Круг. Я ведь тоже толком не знаю, кто я… И хочу знать про себя правду. Правда я чужой, или можно как-нибудь и тут тоже стать хорошим… А там кто-нибудь есть, в этом… Лабиринте?

– Никого. Только умные машины и немного волшебства. Глубоко не рвись, маленький еще, достаточно будет, если просто дойдешь до Зеркала, а потом расскажешь, что там увидишь.

– Обязательно рассказывать?

– Если захочешь, – Артем открыл дверцу и помог выбраться.

Сырой воздух леса остудил лицо. Дай словно умылся после сна, и стало легче. Он с любопытством подошел к башне, которая больше почему-то не казалась страшной. Артем шел следом. Дай оглянулся:

– А вы со мной?

– Нет. Я тебе только вот эту дверь открою, – Артем вынул из кармана золотистую пластинку ключа, сунул в черную щель. – А дальше ты сам. Это как судьба – никто ведь твою жизнь за тебя не проживет.

Дай кивнул. Ему хорошо было знакомо это чувство неизбежности. Никуда не денешься. Живи и терпи.

– Ну, я пойду?

– Потом поговоришь со мной? – Артем вдруг присел и бережно взял его за плечи. – А, умник мой уклончивый?

Дай смутился, высвободился и проскользнул в темную щель приоткрывшейся двери прежде, чем Артем успел что-то сказать.

Он оказался в другом мире, и возникло жутковатое чувство, что Артем остался где-то слишком далеко, за горами, за лесами, за рекой, Лигоем этим широким и глубоким. А он тут совсем один. И здесь как будто начиналось опасное подземное царство. Вот бы оказаться, как в сказке, у врат настоящего подземного царства, где находят самоцветы!

Дай оглянулся назад – двери не было. Ровная керамлитовая стена противного серого цвета. Значит, выйти можно будет, только если выдержишь испытания? А если нет? Но ведь не запрут же здесь насовсем? Лабиринт ведь не каменный, а понарошку… Он снова обратился к той глубокой, какой-то врожденной всегдашней уверенности на дне души – он в союзе со всей Вселенной, а все остальное – частности; бояться некого и нечего. И побрел вперед по широкому серому коридору, подозрительно всматриваясь во мглу впереди. Похоже было, что коридор заполняет туман. Становилось темнее. Пахло мокрой пылью, было жарко и душно. Он расстегнул новый неловкий комбинезон. Платье под ним скомкалось, мешало.

Что это значит – «дойти до зеркала»? И что это за лабиринт в один прямой коридор? Нет, он все-таки дурачок. Он никогда ничего не понимает быстро. Захотелось плакать, но он перетерпел. Смотрел вокруг. Коридор был без всяких боковых дверей. Иди и иди. И не свернешь, и скучно. Все это делают умные машины. Показывают такую среду. Не страшно. Он не ждал, конечно, что тут всякие чудовища будут выпрыгивать. Зачем Артему его пугать? Испытание… Ну, что ж…

Шел и шел. Навстречу потянуло запахом воды, а впереди замерцал зеленоватый неприятный свет. Захотелось повернуть обратно, но что он там будет делать, когда вернется к сплошной серой стенке? Царапаться?

Дай брел еще с четверть часа и в итоге все-таки уперся во вдруг возникшее из зеленоватой мглы зеркало. Там стоял перепуганный некрасивый малыш в нарядном комбинезоне. Ну и что, это – то Зеркало, о котором говорил Артем? И теперь можно обратно? Оглянулся: сразу позади, даже прошуршал по ней откинутым капюшоном, встала каменная стена. Серая. Непреодолимая. Он повернулся к зеркалу: ой!! Он в зеркале стал противным уродцем, исподлобья смотрящим прямо в глаза. Угрюмый какой, больной… Это он сам такой будет?! Нет! Неет!! Карлик, плечи до ушей, куча тусклых косичек на большой башке… Кривоногий, косопузый, сгорбленный. Это ведь надо умудриться так изуродоваться… За что?!

А карлик вдруг выпрямился сколько мог, поднял голову, и Дай вздрогнул: какое красивое лицо! Правильное, большеглазое, слегка сумрачное и очень спокойное – будто ангел со старинных картин. И знакомое – это правда он сам. А ведь он видел где-то такое лицо, видел, где-то в книге… Или в музее? Или – где все золотое? Где-то там, в Плеядах, да, точно! Фигура большого мальчика с таким же лицом, будто выступающая из стены, Юм еще сказал, что называется «барельеф»…Но тот был – бог, белый и мраморный, а этот живой…

Карлик усмехнулся – что он знал уже про него? – распрямляясь, а косы его вспыхнули жидким золотом. Дай отпрянул, ударившись спиной о стену – а уродец не спеша подрос и развернулся в золотую живую, прекрасную статую с яркими зелеными глазами. И стал похож на Юма…

Это тоже он сам?

Или это Зеркало предупреждает – можно стать уродом, а можно – красавцем? Смотря что натворишь? Нет, лучше он самим собой останется. Но золотой мальчик правда был очень красивым. И грустным. Захотелось утешить, он протянул руку, и мальчик отозвался точным зеркальным движением – ожидал прикосновения к холодному стеклу, но пальцы встретили пустой холод, и от них поплыла во все стороны черная глубокая клякса. Золотой мальчик улыбнулся совсем уж грустно и растаял.

Дай ужаснулся, но потом собрал разум в кучку, подумал и решил, что ничего неправильного не сделал. Зеркало и должно было растаять, чтоб открыть ему дорогу дальше. Он оглянулся – стены не было. Что, можно обратно? Но он же ничего не узнал и не понял про себя! Что же ему рассказывать Артему? Не сразу решившись, на цыпочках, он прошел чуть-чуть вперед.

Большая пещера. Тихо. И – ужасная черная глубокая вода начиналась прямо у ног, и что-то из глубины светило страшноватым зеленым светом. Зеленоватые неподвижные отсветы полотнами и вымпелами стелились по неровному потолку пещеры. Дай снова посмотрел под ноги – вода. Еще шажок – и бездна. Его замутило. Когда много воды – он не мог. Он даже бассейнов боялся, даже мелких речек. Его и на море со всеми не возили, потому что на берегу он выл, а потом закапывался в песок, а в бассейне тренер бледнел, встречая взгляд такого же бледного, наверное, Дая. Бросить его в воду можно было только силой. Никто этого, к счастью, еще не делал.

Вода. Глубокая. Завизжать и убежать? Куда?

Наверное, эта волшебная башня знает про ужас перед большой водой. Тем и испытывает. А на самом деле, в реальности, ничего такого нет. Это только «умные машины и немного волшебства», как сказал Артем. Вода, наверно, не настоящая. Тогда не страшно, раз ненастоящая? Он потрогал носком ботинка стекло воды. Родились и побежали, тая, водяные круги. Прозрачные тяжелые капли соскользнули с ботинка. Дай вздохнул и пожал плечами. Лезть в эту черную воду? Плыть? Он плавать-то ведь не умеет… А за этим бездонным огромным колодцем, прямо впереди – такое же прямоугольное отверстие в стене, как то, в котором он стоит. И оттуда светит слабым, но вполне живым, сереньким, дневным светом. Там выход. И Артем.

Он опять вздохнул. Эта башня действительно выворачивала наизнанку: он ведь действительно мог перейти на тот берег и даже ног не замочить. Что, вперед? Застегнул комбинезон. Сосредоточился. Зажмурился. Шагнул на воду. И пошел. Сперва качало, и тогда он немного увеличил ширину и толщину ледяной дорожки, расстилающейся под ним. И пошел, как по полу. Тогда только отважился открыть глаза – он шел по чуть-чуть матовой полосе льда. А вокруг – черная бездна. Он заплакал и пошел быстрее. Тише, тише. Только не потерять сосредоточенность, а то… весь этот ледок… Хорошо, что пингвинчики не скользят… Слезы лились горячее, и молчать он уже не мог. Подвывал чуть слышно. Ныл. И все в нем выло и ныло от ужаса. Из-за этого он даже не сразу заметил, что вокруг стало светлее, что вымпелы зеленых отблесков на потолке закачались и затрепетали. Почему светлее? Дай краешком глаза покосился в воду – то, светящееся зеленым, всплывало! Светлело, вздымаясь, огромное-огромное.

Он было задохнулся. Сглотнув, одним усилием воли раскатил ледяную дорожку до конца жуткого пути, до выхода – и помчался бегом, визжа на одной ноте. Визг добавлял скорости. Слезы срывались со щек горячими крупными каплями и тяжело плюхались в черную – точно ненастоящую? – воду позади. Он не хотел видеть, что там всплывает. Он даже знать этого не хотел!

А оно всплыло.

И ледяная дорожка разбилась. Раскололась по догнавшей волне на жалкие льдинки. Его невысоко подбросило ленивым толчком, и, беспомощно болтая руками и ногами, он в брызгах ухнул в густую прозрачную воду, которая не вода.

И увидел.

Черное, жуткое. С сапфировыми, почему-то знакомыми огромными глазами. Разевающее черную пасть. И там мрак поблескивает белыми точками.

Окоченев, он тонул быстро, как камень. А пасть разевалось над ним все шире, и легкие уже рвались от удушья и ужаса. И сердце рвалось.

– Хоть бы голову сначала откусили, – кто-то всегда умный подумал внутри головы. – Ладно, уже скоро. Вот, вот. И все.

Пасть накрыла его, как огромный шатер. Дай внезапно забился зачем-то, опять замахал руками и ногами, но только тупо стукнулся ботинком обо что-то – об зубы? Мрак с белыми искрами понесся отовсюду, смыкаясь. Он закричал, и жгучая ледяная не-вода хлынула в рот и горло. А крик был неслышным. Кричи – не кричи – зря. Вокруг качался и глотал его черный невозможный космос.

Сознание меркло.

Кто же это его сожрал?

– Да скажи, что ж ты такое увидел?! Что напугало?

Не будет он рассказывать. И не расскажет. Никому! Дай в который уже раз отрицательно помотал головой. Сожрали, как червяка. Такое даже Юму вряд ли можно рассказать. Хороших не едят.

– Ты чудовищно скрытен, ребенок, – устало сказал Артем. – Не знаю я, что с тобой будет, если ты не изменишься… Можно подумать, ты какие-то страшные тайны скрываешь. Это просто примитивный прогноз на основе твоих же простейших реакций. Твои представления о будущем. Чтобы проще подобрать образование. И все такое. Я же все равно посмотрю запись. Техники говорят, там какой-то сбой, потому что у тебя энергетика мозга какая-то нечеловеческая, но они ведь расшифруют… Да что ж ты окаменел?

Дай не понимал уже ничего и мог только молчать. От Артема, наконец приведшего его в себя, хотелось убежать. Только куда денешься из люггера? Внутренний визг уже, к счастью, утих. Ведь все прошло. Ведь на самом-то деле ничего не было. Даже одежда сухая. Остатки дрожи колотились по плечам, но с этим уже можно было справиться. Утаить. Он аккуратно, вздрагивающими ладошками, поправил шапку. Покосился на Артема. Что за сбой? Расшифруют? Хорошо, что сейчас Артем ничего не знает. Как его сожрали. Можно держаться. Как будто ничего и не было. Молчать. Вслух он никогда теперь не завизжит. И так горло саднит. Еще бы – так орать… А вода правда была вовсе и не вода, а – как во сне… И уж тем более не расскажет Артему о том, что видел там, в башне. «Дом испытаний». Лучше б на самом деле съели. А то живи и помни.

– Может, все же расскажешь?

Дай помотал головой. Хороших не едят…

– Или ты просто не хочешь, чтобы я тебе помогал?

Дошло наконец-то. Дай даже не постеснялся кивнуть. Артем покосился и направил люггер вниз. Сказал угрюмо: