© Ольга Апреликова, 2021

ISBN 978-5-0053-0622-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Зимнее небо

1. Праздник первого снега

А ведь хорошо, что природа молчит? Даже если небу, елкам, снегу он не нравится – они-то ругать не будут. Тишина. Больше ничего хорошего здесь – нет. Лес. Мокрый и белый. И холодно… Если б снова туда, где солнце, лето и маленькие, как игрушечные, золотые города! Где даже полотно дорог золотое, узорчатое, а вдоль них – невысокие столбики, чтобы считать мили, с зелеными самоцветиками на верхушке… А тут, дома, вообще никаких дорог нет – только небо, все летают. Ну, еще в парке лабиринт дорожек для гуляния: сколько ни иди, никуда не придешь… Тоска. Зареветь? Нельзя: не маленький. А первоклассник… Тьфу на нее, на эту школу. И на золотую страну – тоже тьфу. Да. Дело-то ведь совсем не в ней. А в Юме. То есть в том, что его нет. Вот сколько ждать, когда он явится и схватит на руки: «Братик мой золотой»?

Брызнули слезы – скорей вытер. Но как жить-то – без Юма?! Без Юма самого по себе, ведь Юм без чудес, простой Юм, не волшебник – даже лучше. Хотя, конечно, он бывает свирепым – попробуй, закапризничай… Зато он таскает на руках, если устанешь… Если занят, то можно тихо-тихо играть рядом… Если уснешь нечаянно – он всегда так долго работает! – то укроет чем-нибудь, а потом, когда дела закончит и сам станет зевать, подберет и утащит в кроватку… Спать лучше всего на нем, хотя, конечно, там на спине очень твердые лопатки. Но если сверху обнять, сколько рук хватит, и ухом и щекой пристроиться под левой лопаткой, тогда не так уж твердо и слышно, как сердце стучит… А утром проснешься и, если он еще спит, можно тихо играть с мягкими игрушечками… И лучше, чтоб эти игрушечки по его лопаткам не гуляли, а то разбудишь – встанет, заворчит, потащит завтракать и буквы повторять… Всегда с ним. Быть бы. Как без него – пусто!!!

И больше никого на свете нет.

Ну, конечно, есть ребята, с яслей вместе, названые братики и сестренки, самые любимые… Ну и что. А Юм зато… ЮМ!!

Но его нет тут нигде. Как теперь так долго – он сказал, до Нового года!! – одному?

Да еще эта школа…

Он опять вытер слезы и огляделся. Пустота между стволов и веток. Лес. Как он опять ловко ото всех сбежал. Ну и что. Скоро поймают. И попадет. В прошлый раз ругали, ругали. Громко. Он оглянулся – вернуться? В талых ямках следов видно травку, хвою, коричневые и серые листики. Какой-то мусор, мох. А камешков в лесу нет… Он посмотрел в небо – мутная мгла. По сторонам – черные лапы елок и сырые, дохлые хлопья снега, шлепающиеся на белые поляны.

Зато он сейчас один. Противный праздник: обвисшие мокрые вымпелы, лягушачья икра белых воздушных шаров, крики, смех, шум – День Первого Снега. Какой же это праздник, если все вокруг будто серым карандашом нарисовано? Да ну его. А вот праздники Юма, хоть с фейерверками среди ночи, хоть с красными дирижаблями в бездонном небе… Не реветь.

Страшно тут. В пустоте. И время как будто бы спит. Все – как во сне.

Как в чудесах. Может, если не сдаваться – когда-нибудь и чудо случится? Идти и идти. И найдется Юм?

Ведь никогда не угадаешь, когда начинаются чудеса. Последние были недавно. Те золотые дороги с узорами. Но там еще полно было чудес: дирижабли в небе, золотые дворцы, статуи, таинственные комнаты со старинными вещами. Во дворцах – белые от солнца дворы с золотыми узорами в каких-то огромных кругах. Юм на этих узорах иногда танцевал. Они там жили то в одном дворце, то в другом – всегда одни, и Юм все читал старые книги на чужих языках, а он сам, прижавшись к его боку, разглядывал непонятные картинки. От книг пахло пылью и, Юм сказал, сухой ромашкой. На лугах вокруг дворцов этих ромашек, живых, под облаками цветных бабочек, – целые океаны… А игрушки-то были там какие удивительные!!! Карусель-то на круглом столе, где вместо лошадок журавлики и лебеди? А телескоп-то, и там в черноте звезды, много-много, и все разноцветные, а у ближних видно таинственные шары планет… В другом дворце – настоящая живая лошадка, только маленькая, мохнатая, гривка в косичках, белая, как молоко… Такая пони. Яблоки ела и морковку, щекотно, если из рук, и можно во дворах кататься, пока Юм в библиотеке… Заблудился однажды в дворцовом лабиринте – лошадка тоже не знала, куда идти. Но только он заревел – Юм тут же их нашел. И смеяться не стал… Зареветь все-таки, что ли? Вдруг Юм услышит и найдет… Нет, не услышит… Он далеко. За небом. На другой планете.

Он остановился и растерянно посмотрел вокруг: ну где же ты, Юм, где? Ююуууум…

Юм! Юм, чудес не надо, ни лошадок, ни дворцов, ни ромашек – пришел бы ты просто…

Он опять посмотрел на небо: какое слепое… Непреодолимое, как граница миров.

А потом что? Если даже Юм придет? Он ведь не может насовсем забрать с собой, он объяснял. Только все равно непонятно – почему. В общем, не может. Хоть и волшебник…

Уйдет опять. А тут все – чужие. И всё, даже елки эти, даже учебники там в портфеле, даже каша на завтрак – чужое.

Ведь вот же – этот первый снег, мокрый и шершавый – гадость какая. А он ведь ждал его. Песенки разучивал со всеми. Ждал – как только выпадет первый снежок из песенок – сразу случится что-то. Но ведь день еще не кончился?

Из-за черных елок послышался гул люггера. Сейчас поймают. Гул низко над лесом и все ближе – он шмыгнул под шатер ближней елки и затаился на скользкой хвое, вздрагивая от сильно подпрыгивающего изнутри сердца, сжался, чтоб не царапаться об шершавые обломки засохших веток. Пожить бы здесь под елкой сколько-нибудь… Гул люггера завис прямо над елкой. Кто из воспитателей его ловит в этот раз?

Машина тяжело села. Хлопнула дверца, и на висок со вздрогнувшей ветки больно закапала ледяная вода. Вышедший из-за машины человек… Ох: сам Артем, главный в «Венке» для всех.

Он сам выполз ему под ноги. Поднялся; даже, отряхивая мокрый снег и приставшие серые хвоинки, решился взглянуть – глаза серебристые, нездешние, он никогда ни у кого таких не видел. Показалось, что вокруг стало светлее от этих глаз, будто солнце вот-вот прорвет снежные облака. Жуть. Артему-то – он царь Венка! – что до него?

В салоне на заднем сиденье горой – громадная куртка. Сесть на краешек, чтоб не касаться… Тепло… Машина взмыла. Страшно. Высоко, и подташнивает. Зато в машине тепло. Он не успел опомниться, когда внизу вдруг промелькнули знакомые крыши и неразбериха с белыми шариками на школьной площади. Ой. Недалеко же он ушел.

Ай! Куда это его?

Артем обернулся, посмотрел в глаза, потом на грязную лужу, которая уже образовалась под его раскисшими комнатными ботинками. Отвернулся, прибавил скорость. В том же молчании, очень быстро (а Юм все равно быстрее летает!!), невысоко, машина прошла над черно-белым лесом и скоро села в сером просторе площади у главной башни Венка. С трудом он выбрался за Артемом, а тот крепко взял за руку громадной ладонью, повел – не спеша, чтобы не приходилось сбиваться на рысь. В лифте отпустил его онемевшую ладошку и опять посмотрел на ноги. Он переступил чавкнувшими башмаками и испугался этого мокрого звука. И даже не сразу, а лишь когда Артем оглянулся, вышел из кабины.

Серые облака, казалось, вот-вот коснутся прозрачных сводов большого зала. Башмаки позорно чавкали и оставляли лужицы. Артем пропустил перед собой в пустоватую комнату, в которой кто-то был, он не разглядел, кто – но этому кому-то Артем что-то быстро велел. Потом прошли еще через одну светлую комнату, с большим столом, на котором, по кругу, крохотные интересные домики – разглядеть бы получше… Страшно. И бежать некуда. В следующей комнате все было похоже на рабочий кабинет, но Артем повел еще дальше – тут стояла другая мебель и было теплее. Артем открыл круглое гнездо в стене, из которого выдвинулся тепловентилятор, включил и велел:

– Иди сюда, снимай мокрую обувь и сушись.

Он боялся двинуться с места.

– Дай, – мягко сказал взрослый.

Его с яслей угнетало совпадение имени с формой повелительного наклонения глагола «дать». Вот и сейчас: называют ли по имени или велят что-то отдать? Он вцепился в кромку платья крепко-накрепко. Ведь ничего нет.

– Дай, – повторил Артем. – Даюшка. Дайчик. Или как тебя называть?

– Не разрешите ли вы обойтись без знакомства? – ох, совсем не так нужно «правильно» разговаривать со взрослыми.

Артем усмехнулся:

– Нет. Не разрешу. А я – рад познакомиться. Меня зови – «Артем». Дай, снимай скорей башмаки. Я боюсь, что ты простудишься.

Так говорит дружелюбно? Ой. С чего это? Всем всегда он – если честно, противный: бесцветный, угрюмый – был неприятен, и они лишь притворялись добренькими. Артему не противно?! Он поднял глаза и замер. Артем улыбнулся. Ой. По правде не противно? Мгновение назад он хотел лишь перетерпеть воспитательную беседу побыстрее – теперь же словно проснулся: да этот взрослый отличается ото всех других! Чем-то знакомым. Какой-то правдой, подлинностью. Он никогда вообще не притворяется, он такой же целый и настоящий, как… Как все настоящее. Как небо, например, или снег, или трава. Или камень…

Как Юм.

– Вы волшебник? – не успел сообразить, что в обыкновенной жизни, где школа и гречневая каша, такие вопросы не задают.

– Ты любишь сказки? – Артем присел совсем рядом.

Дай шарахнулся и стукнулся спиной в стену. Прижался к ней. Никто и никогда перед ним не приседал. Все командовали сверху. Только Юм приседал и вот так же в глаза заглядывал… Что этому Артему надо? Ему-то какое дело до двоечника из начальной школы! Тут наконец всерьез дошло, кто такой Артем – он Хранитель Венка! Всей этой огромной школы! Он самый главный здесь! И ему есть дело до Дая? С какой стати? Что ему нужно? Дай вжался в стену. Артем встал и отошел на середину комнаты, сел там у стола.

– Извините, – поспешно попросил Дай. Отлепился от стены – осталось ужасное мокрое пятно. – Ой, извините…

– Напугал тебя я, а извиняешься ты? – усмехнулся Артем. – Ах, Дайчик… Почему ты назвал меня волшебником? Хочешь чудес?

– Нет. Волшебников тут не бывает. Но вы не такой, как все. Если бы мы были в сказке, то – да, вы были бы волшебником.

– Ты же меня испугался. Значит, я – злой волшебник?

– Нет, не злой. Но очень опасный, – честно ответил Дай. – Хороший, – в уме завертелись обрывки сказочных видений вселенной Юма: музыка, серебряные вымпелы, высокие качели, сады, дирижабли, море, игрушки, звезды, корабли, ледники и синее горное небо – и все это каким-то образом можно привести к общему знаменателю с тем, что он чувствовал в этом большом человеке: – Может, настоящая правда – такая редкость, что кажется чудом?

Артем выпрямился:

– Это какая же во мне правда?

– Как в звезде. Таги ведь как звезды – не врут. Звезда светит, и все. Зачем ей врать. Таги… Ну, тоже светят.

– …Ух, – растерянно сказал Артем. – Ты всерьез?

– На свету не соврешь. Вот, я ведь моментально перестал притворяться и веду себя как настоящий. Как вы это сделали?

– Да ничего я не делал… Дайка. Как понимать – «ты настоящий»?

– Ну, не придурковатый невротик-первоклассник, а просто – я.

– А кто это такой – ты?

– …Я не знаю, – растерялся Дай. – Сам никак не пойму. Умник, да, только очень трусливый. Какой-то я тут всем… Лишний, что ли, хотя ведь тоже вроде человек…

– …«Вроде человек»?!

– Ну, чужой. Вы все друг другу свои, а я – нет… И надо всех слушаться. Нельзя ничего настоящего. И ни с кем здесь говорить честно нельзя. С большими я и вообще не говорю.

– Вообще?

– Ну – задачки, стишки наизусть… Я слушаюсь и все. А вы другой. Вот я и подумал, что вы тоже волшебник.

– «Тоже»? У тебя есть знакомый волшебник?

– …Разве волшебники у кого-то «есть»? Они сами приходят, когда захотят. Так во всех сказках, – Дай сам удивился своей изворотливости. Это от ужаса. Юма никому и никогда выдавать нельзя.

– А к тебе приходят волшебники?

– Вы же пришли.

Артем засмеялся тихонько:

– Ладно, не трусь, я не буду расспрашивать. Хотя глаза твои сделались живые, зеленые… И очень хитрые… Да не бойся! Знаешь, я правда рад знакомству. Я-то думал, ты… Ох. А ты – правда чудо!

– …Я – «чудо»?

Артем кивнул:

– Да. И давай-ка договоримся: раз мы видим друг в друге правду, так никогда не будем ни обманывать, ни притворяться, ни даже хитрить, вот как ты только что, да?