«Ах-ха-ха. Если ты божественное создание, а жизнь только сон, то почему бы тебе не развеяться! Прыгни под снящийся грузовик или ограбь снящийся банк, потом отпишись, как всё прошло. Не сделаешь – значит, балабол и все твои слова пустой звук. Ну как, договорились?».

Удивительно, но мне совсем не нужно было напрягать мозги для поиска логических аргументов. Ответ уже был известен заранее, оставалось лишь набрать текст в диалоговом окне.

«Если бы вы легли спать, а я бы приснился вам и попросил о чём-либо подобном, вряд ли моя просьба была бы удовлетворена. Скорее наоборот, вы сочли бы меня опасным сумасшедшим, потому что видящий сон уверен в реальности происходящего. Так же точно вы уверены в том, что раздавленный грузовиком человек уже не сможет ничего написать вам. Но это только ваша вера, не более того. Если же вы пробудитесь от сна жизни, то узнаете, что божественная сущность свободна от законов сновидения».

Прочитав написанное, я усомнился в доступном изложении своих соображений, но всё же опубликовал сообщение. Тем временем в комнату вернулся Гена, смачно хлопнул в ладоши, заставив меня вздрогнуть, потёр ладони друг о друга и, покашливая, закрыл дверь на балкон. По квартире распространился запах прокуренной одежды.

– Книгу пишешь? – спросил он, встав у меня спиной.

– Рецензию.

– На что, если не секрет?

– На то, что принято называть жизнью.

– Объективную, надеюсь.

– Нет, Ген. Сугубо субъективную, ненаучную. Боюсь, мало кому понятную. Кроме меня.

И, правда, с какой целью ввязываться в ненужные споры, пересказывая давно известные от пророков, пробуждённых и мудрецов истины? Все их потуги улучшить мир и человечество провалились, надо это признать. И моя попытка поделиться своим озарением нелепа и смешна. Не для того Бог создавал этот сон про ограниченность, чтобы его можно было разрушить волевым решением или проповедью. Источник, очевидно, наслаждается проблемами, зная их иллюзорность, как зритель захватывается триллером в кинотеатре, а потом спокойно идёт домой. Единственной ценностью, судя по всему, является осознание себя этим источником, наблюдающим сон жизни и понимающим его быстротечность, без всяких попыток изменения божественной игры.

– Знавал я одного интереснейшего человека, художника по свету в небольшом театре, – прервал мои размышления Гена, – писавшего фантастический роман о путешествии во времени. Он настолько остро чувствовал радость, горе, боль утраты, ощущение молодецкой удали, головокружение триумфа и все остальные переживания своих главных героев, что неделями пребывал без всякой видимой причины то подавленным, то окрылённым, то агрессивно-воинственным. Веришь, нет, Олеж, но он мог выглядеть в стельку пьяным без капли спиртного! Бывало, принимал нарочито-манерную личину королевского шута и пародировал главного режиссёра в присутствии театрального руководства, на потеху окружающим. Раз даже его здорово побили за презрительно брошенное кому-то «смерд», в период отождествления с Великим князем, ключевым персонажем книги. А когда работа над романом была завершена или заброшена, и он охладел к нему, тут же прекратились и его дикие перевоплощения, будто антивирус удалил из него вредоносную программу. Я ни на минуту не сомневаюсь, что во многих из нас дремлет целый набор таких вот личин. Всё дело в том, что активирована из них только та, с которой комфортнее плыть по жизни.

– Похоже, так оно и есть, – дослушав его, подал я свой голос. – Если поразмыслить, то нетрудно заметить, что мы на самом деле не являемся ни одной из этих личностей, как не являемся телом, которое сегодня разбирают и собирают, подобно механическим часам, трансплантируют органы. Искусственный мозг уже не кажется фантастикой. Но кто мы тогда?

– Душа, наверное, – как-то уклончиво сказал Гена.

– Под душой обычно понимают сплетение мыслей, чувств и переживаний. В глубоком сне или осознанном безмыслии нет ни чувств, ни переживаний, но мы всё равно существуем. Думаю, это состояние и есть основа всего, подлинные мы, стержень, вокруг которого вращаются объекты, мысли и чувства.

– А ты не думай об этом! Толку от знаний подобного рода ноль, но психике можешь повредить. – Гена удовлетворённо щёлкнул пальцами, подтверждая тем самым своё полное выздоровление. – Думай о том, что уже понимаешь, в чём можешь почерпнуть силы и вдохновение. Я вот брожу по улицам, смотрю на ухоженную весеннюю клумбу, чёрные ветви спящего дерева, мерцающий сквозь снег фонарь и рождается поэзия. Не рифмованные слова, а непередаваемое ощущение родства с тем местом, где находишься и благодарность судьбе за возможность разглядеть видимую одному тебе красоту и гармонию. Или провожаешь взглядом автобус, идущий на кладбище, и сама собой складывается поэма всей жизни, от описания салатовых стен роддома до перечисления знакомых мне моделей катафалков, на одном из которых прокачусь в последний раз, – он выдержал паузу, словно ожидая моей реакции, потом продолжил. – Расскажу ещё одну байку из своей жизни. Пригласили мы себе в группу хорошего парня, Володю, бас гитариста, только закончившего музучилище. Нас предостерегли, что он верующий, то ли баптист, то ли адвентист – не важно. Мы же видели только плюсы, и втайне радовались появлению единственного трезвенника в коллективе, благотворно влияющего на общую дисциплину и творческий процесс. Проработали в клубах, ДК, ресторанах около полугода и всё было в принципе хорошо, пока он не стал намекать на необходимость убрать некоторые композиции из репертуара. Поначалу не обращали внимания, считая его намёки временной блажью. Он не унимался, перешёл на требовательный тон, доказывал свою правоту. Мы мягко, но доходчиво объяснили, кто он такой и что входит в его компетенцию и обязанности. Слушай дальше: на одном из концертов в обществе инвалидов, Володя просто взял и перестал исполнять свою партию, когда очередь дошла до ненавистной ему композиции. Можешь себе представить, когда ударные, ритм гитара, синтезатор лабают, а басов нет. Вокалист, понятное дело, петь так и не начал. Пришлось быстренько переходить на следующий по списку шлягер. Отработав выступление, мы решили с ним распрощаться, а наш гитарист, приняв на грудь, вообще грозился переломать ему пальцы. Володя тогда, как казалось, жутко напугался и чуть ли не на коленях попросил у нас прощения, клятвенно заверяя, что подобной подлянки больше не выкинет. Поверили, простили, а зря. На большом праздничном концерте по случаю Дня города, мы вышли играть после ребят из местного КВН, стали настраиваться и уже решили начинать, как Володя подскочил к микрофону и во всё горло заорал, срывая голос и захлёбываясь слюной: «Покайтесь, твари продажные, порождения ехидны! Христос умер за ваши грехи, а вы погрязли в сребролюбии, блуде, похоти, зависти, гордыне, лжи, лицемерии, содомии! Не могу видеть ваши сытые морды, скорее бы геена огненная поглотила вас! Помните, ни одна мразь не избежит Страшного суда! Расплата за каждое злодеяние неизбежна!». При этом палец его указывал на первые ряды зрительного зала, где уютно устроилось городское руководство. Опомнившись, мы увидели, как какие-то люди выбежали из-за кулис не сцену, скрутили бедолагу и потащили за руки за ноги к выходу. Больше он на репетициях не появлялся. Отправили, по уверению матери, на принудительное лечение. Вот к чему, Олежек, могут привести ненужные мысли и поиск ключей от тайн, неподвластных разуму.

– Это, Гена, история развития у вашего бас гитариста религиозного бреда, ко мне отношения не имеющая. Во всяком случае, пока, – улыбнувшись добавил я.

– Вот именно, пока.

– Володя, кстати, поступил как настоящий христианин. Просто сейчас эпоха, уравнявшая любое религиозное рвение с фанатизмом или шизофренией.

– Ты мне как историк историку говоришь?

– Как психиатр психиатру. Пойдём, труба зовёт, хлопнем по маленькой.

Мне было легко и комфортно в обществе моего гостя, не требующего к себе особого внимания. Гена был интересный собеседник, настоящий, живой человек, повстречавшийся на одном из перекрёстков бытия. Трудно сказать почему, но я всегда с удовольствием выпивал в компаниях философствующих алкоголиков, спивающихся интеллектуалов, запойных романтиков. В таких случаях от меня, чаще всего, требовалась только бутылка водки и умение слушать – не такая уж большая плата. Существовал, конечно, серьёзный риск нарваться на собутылника с затаённой злобой, которая непременно вспыхнет от третьей или четвёртой рюмки. Что поделаешь? Всю жизнь приходится ходить по минному полю, и даже в собственной кровати безопасность и покой будут только сниться.

– Хочешь, рванём ко мне на дачу, – привычно морщась от выпитой водки, просипел Гена.

– Даже не знаю, – замялся я.

– Что тут знать? Погода прекрасная, жара позади, а до настоящих холодов далеко. Домик добротный, кирпичный, с отцом ещё строили. Во дворе костерок можно развести, если аккуратно. Огород, правда, заброшен, но он нам и не нужен. До реки метров сто.

– Извини, Гена, но не поеду. Нагулялся уже по сельской местности, дома посидеть хочу, с мыслями собраться.

– Как скажешь, – сокрушённо вздохнул он.

У меня не было ни малейшего желания покидать уютный мирок квартиры, тем более продолжать возлияния в садовом товариществе субботним сентябрьским днём, когда на дачных участках много людей. Собственное самочувствие, интересная беседа, островки тишины, комфорт кресла, вкус еды, действие алкоголя, будущая неопределённость – всё казалось своевременным, уместным и идеальным.

– Теперь моя очередь поведать случай из жизни, – начал я, со стуком поставив опустошённую рюмку на стол. – В школьные годы чёрт дёрнул прочитать меня рассказ Эдгара По «Заживо погребённые», красочно описывающий адские муки людей, очнувшихся в могилах и склепах, куда их занесло в результате трагического стечения обстоятельств или медицинской ошибки. С тех пор родилась и разрасталась как водоросли в пруду моя сильнейшая фобия – страх проснуться закопанным в гробу. Напрасно приводил я себе успокоительные доводы о невозможности такого развития событий. Иррациональное чувство неуязвимо перед логической аргументацией, как бессильны очевидные факты перед слепой верой. Прошло время, я окончил первый курс института и в августе месяце мы с приятелем Яриком отправились в недельный круиз на теплоходе «Александр Суворов» от Самары вниз по Волге до Волгограда и обратно вверх. Уютная двухместная каюта с туалетом и душем на средней палубе, трёхразовое питание в кафе, ежевечерние развлекательные программы, масса симпатичных девушек – что ещё можно желать восемнадцатилетним студентам? Первая остановка на пути была в Саратовской области, обозначенная как «Зелёная стоянка». Красивейшее место с песчаными пляжами по берегам лесного острова посреди великой реки. Вдоволь накупавшись, попив пивка с шашлыком, приготовленным у пристани предприимчивыми жителями близлежащей деревеньки, мы вернулись на теплоход. Не успев войти в каюту, я рухнул на кровать и моментально заснул, уставший от такого активного отдыха. Проснулся ночью. Открыв глаза, я ничего не сумел разглядеть в кромешной тьме, тело онемело, ясно чувствовался запах сырости и земли. Промелькнула мысль: «Что за незнакомое место?». Откуда-то сверху еле слышно доносились аккорды траурной музыки. И тут старая фобия, дождавшись своего момента, выпрыгнула из моего подсознания, в долю секунды нарисовав жуткую картину произошедшего. Я зажмурил глаза, боясь до конца осознать случившееся. Сердце забилось в бешеной скачке, чувствовалась нехватка воздуха, страх парализовал всякую попытку анализа ситуации. Сложно сказать, сколько секунд я пролежал в тисках оцепенения, но те мгновения показались мне вечностью в предбаннике ада. К реальности вернул меня громкий чих и шмыганье носом перекупавшегося в прохладной воде Ярика, спавшего напротив. Запах сырости, начинавшей цвести реки и прибрежного песка, как выяснилось, распространяли наши плавки, грязные резиновые шлёпанцы и немытые тела. А траурная музыка сверху оказалась фонограммой ночного шоу иллюзиониста, забавлявшего пассажиров теплохода в актовом зале верхней «солнечной» палубы. Кстати, невольно подвергнувшись шоковой терапии в том круизе, я избавился от приобретённой фобии, надеюсь окончательно.

– Не верю! – засмеялся Глобус. – Развязка рассказа Эдгара По в точности такая же, как у тебя. И действие происходит на пароходе. Я читал не меньше твоего.

– Хочешь верь, хочешь нет, но это реальная история. А совпадений в жизни больше, чем мы думаем.

– Кстати, о совпадениях. Чем чаще они, как и эффект дежавю, случаются, тем убедительнее гипотеза о нашем проживании в матрице, – добавил вдруг мой гость.

Звонок домофона ворвался неуместным пиликаньем в ровное течение нашей болтовни. Я нехотя подошёл и поинтересовался, кто и с какой целью пожаловал. Молчание из потрескивающего динамика было мне ответом. Повторил вопрос – результат тот же.

– Пора и честь знать, – сказал Гена, уже обуваясь тут же в прихожей.

– Куда торопишься? Давай ещё посидим.

– Нет, Олег. Ты и так меня здорово выручил. Поеду на дачу с ночёвкой. Может всё-таки вместе?

Я отказался. Гена попросил у меня немного денег на четвертинку водки, потом долго и крепко сжимал руку, клятвенно уверяя, что такого отзывчивого, умного и продвинутого друга найти теперь решительно невозможно. Чувствуя неловкость от комплиментов, которых вряд ли заслуживал, я наконец-то закрыл за ним дверь и облегченно вздохнув, подумал: «Даже самое приятное общение меркнет перед преимуществами уединения». Месяц спустя мне стало известно, что в ту ночь на даче он заснул с непотушенной сигаретой и насмерть задохнулся дымом тлеющего матраца. «Мир не без добрых людей, угостили», – вспомнил я его фразу, мятую жёлтую пачку «Кэмел» и молчание домофона.

Убравшись на кухне, я принял контрастный душ и развалился в кресле, чуть не уснув в блаженном расслаблении. Изредка меня всё же тревожили возникающие мысли, но ни одна из них так и не смогла пустить корни в уме. Со стола прозвучала надоевшая мелодия рингтона, которую давно пора было сменить.

– Слушаю вас, – сказал я, нарочно не посмотрев, чей номер высветился на экране.

– Привет отдыхающим! Не забыл?

Я сразу узнал голос приятеля Вадима, сотрудника нашей конторы, с которым у меня сложились неплохие отношения.

– Продолжительность отпуска не позволяет забыть даже имена техничек. Привет, Вадим!

– Значит, всё же забыл. Эх, что с тобой в старости будет, если сейчас ничего не помнишь?