Тем не менее, моя мировоззренческая подкорка претерпевала самые разнообразные изменения. Пристрастия активно смещались от коммунизма к прозападнической демократии – через восточный мистицизм и религиозные изыскания – к социальному монархизму. Широкий был диапазон. Кроме чтения, активно искал единомышленников. Посещал Сайгон, всяческих сектантов, типа кришнаитов, «зависал на флэтах» с рокерами, творческим подпольем и философами, активно работал в клубах «Перестройка» и «Синтез», которыми руководили Чубайс и Львов, где кучковалась вся ленинградская группа политиков и экономистов. Много чего было, и все оставляло в моей голове свои пазлики, из которых получилось то, что … получилось.

Что ж продолжим перечислять мои skills. Осталось разжевать коммерческие достижения, которые могут пригодиться здесь и сейчас. В девяносто седьмом году я встретил Виктора, который уже стал к тому времени успешным и обеспеченным коммерсантом. Он смог перепрыгнуть из социализма в капитализм и прилично там устроиться, то есть сделать как раз то, что у меня категорически не получалось. Это великое счастье, если вам удается встретить успешного человека в выбранной вами области и наглотаться его успеха по самые гланды, возможно, потому что, по обыкновению, они (успешные люди) не жадные и даже щедрые. В бизнесе таким счастьем для меня стал Виктор. Я ему обязан многим и благодарен за все. Он едва ли не единственный, кого я так и не смог назвать на «ты», хотя мы одногодки. Так сильно мое к нему уважение.

Он создал мне условия и дал возможность заниматься start up-ами. Это означает, что я «генерил», или подсматривал, или подслушивал бизнес-идеи и запускал их. Много всякого довелось поделать, а пазлики-то накапливались. Микроэкономика стала для меня домом родным. Оглядываясь назад, могу так сформулировать свою профессию – управленец, для которого важно собрать и настроить команду, а что она будет делать – вторично.

Вот, собственно, и вся моя жизнь. Передал дела своим двум дочкам, построил загородный дом со столярной мастерской и вышел на пенсию…

Я сполз на пол. Положив под голову подушку и повздыхав для приличия, начал перебирать слова, которые сказал мне Голос. Уворачиваться долго все равно не получится. Голос, или его владелец, дал мне вторую жизнь и надо быть абсолютно неблагодарной скотиной, чтобы проигнорировать его слова. Не говоря уже о невероятных возможностях и силе Существа, способного совершить такое. Но это все ёрничание и затягивание времени, чтобы не задавать себе невероятные вопросы и не искать на них приземленные ответы.

Во-первых, понятно, что Кто-то или Что-то, способное переносить сознание во времени, наверняка, имеет право взыскивать за невыполнение обязательств, или за долги. Это мне еще предстоит узнать. Спрос будет суровый. В прошлой жизни вера в Бога обошла меня стороной, но тем не менее я верил, что существует некая высшая организующая сила. Назовем ее привычным понятием – Сущность.

Меня Господь оставил на второй год! Не знаю, какие у него бывают награды, но то, что он дал мне второй шанс, воспринимается подарком. Наверное, не безнадежен, и в моей предыдущей жизни было что-то, что имеет смысл, и что нужно сделать, реализовать, пробить, построить, доделать. Пока непонятно, что бы это могло быть, но мы разумные люди и знаем, что второй шанс дают для чего-то, а если и второго раза недостаточно, чтобы это понять, то значит, ты полностью безнадежен и тебя стоит сдать в утиль. Лишним аргументом к тому, что в поисках смысла жизни надобно повнимательнее присмотреться к своей прошлой жизни, является тот приятный факт, что Господь оставил мне мой разум. Я воспринимаю себя тем же 60-летним старичком, с тем же мыслительным аппаратом и той же памятью, которые были у меня в прошлой жизни.

Вот такой Кто-то, для простоты я буду называть его Господом или Сущностью, снизошел до меня и обозначил свое пожелание. Отмахнуться от этого не получится, потому что мне самому требуется ясность в том, что делать, в противном случае я не смогу сделать вообще ничего.

Итак, что мы имеем?

Во-первых, мне включили счетчик, за некий Долг. Не помню, чтобы я когда-нибудь общался с Сущностями и что-то им обещал, но разве с ними поспоришь, говорят есть Долг, значит, он есть. Отсюда следует только одно: по окончании жизни, в случае неудачи, меня обнулят навсегда.

Во-вторых, Сущности интересно было за мной наблюдать. Значит, во мне что-то выходило за границы среднестатистического, или я делал что-то этакое. Ну, тут все просто. Если что-то и было во мне нестандартное, так это дела, связанные с педагогикой. Все остальное у меня или во мне как раз средненькое: средненький офицер, средненький электронщик, средненький коммерсант.

Педагогика педагогикой, но о чем речь? Создать авторскую школу? Все это, пусть в небольших количествах, но уже было. Там поработали очень талантливые люди, титаны. Мои педагогические взгляды, по сути, компиляция их идей. Своего собственного у меня не так уж и много. Разве что…

В свое время я пытался проработать идею создания Сети Авторских школ. Это мое собственное, во всяком случае, ни у кого читать не доводилось. Причем ее, Сеть, хотелось сделать способной к самостоятельному тиражированию, подобно системе земских школ, возникшей стихийно в конце девятнадцатого – начале двадцатого века.

Думаю, что мой Должок где-то рядом с этой идеей лежит. Ничего невероятного в ней нет. Нужны только соратники, деньги, вернее, много денег, и чтобы Власть, как минимум, не мешала. А мне всего семь лет! Только-то и всего….

Мои мысли начали путаться….

Следующие несколько дней были наполнены очень важными и потрясающе интересными делами, изучением возможностей нового тела. Они, возможности, похоже изменились. Единственным, что отравляло жизнь, была головная боль, которая, как назойливая цыганка, появлялась каждый раз, когда чувствовала мой излишний азарт.

Первая находка обнаружилась утром, в момент просыпания. Ею стала запредельная острота всех органов чувств. Четкость и яркость картинки, обилие и сила запахов, острота слуха невероятны. Ничего подобного, даже близко, мне не приходилось испытывать. Одно из двух: либо Сущность так развлекается, либо у всех нормальных детей такая же сила чувств, просто мы, взрослые, уже забыли, как это бывает. В повседневных буднях нет необходимости в таких возможностях, вот они и отмирают за ненадобностью и дают о себе знать только в минуты опасности. Может же такое быть? Может! А вот, если бы человек жил, как Маугли, и ему были бы настоятельно нужны развитые органы чувств? Думаю, он видел бы, как зоркий сокол, обонял, как приличная овчарка, и бегал, как лань. Один очень известный семейный педагог защитил кандидатскую на тему о затухании с возрастом творческих и физических способностей у детей. Почему нет? Достаточно присмотреться, с какой легкостью двух-трехлетние дети учат два-три языка одновременно…

Вторым открытием стало состояние моего тела. Имеются ввиду мышцы, связки и всякое такое, а соответственно, сила и скорость. Совершенно неожиданно для себя раздавил стакан с водой. Платой стала дикая головная боль и мое полное обалдение. С этого началась новая волна исследований. С удивительной легкостью отжался три раза на одной руке. Усердствовать не стал. Вы пробовали попасть кулаком по летящей мухе? А я – легко. Успокоился, когда мух не осталось. Подкову не подкову, но металлический рубль согнул.

Не знаю, что во мне бушевало: адреналин, эйфория, кровь Древних или еще какая-то хрень, – но, когда на обед пришла мама, настроение ощутимо ухудшилось от того, что надо прерваться. Пока посвящать ее в новое положение дел я не готов. Безусловно, долго откладывать эти разговоры не удастся, но, главное, не сейчас…

Очень скоро стало понятно, что надо детально разбираться и с возможностями моего мозга. Пока ясно только, что они значительно возросли. Стартом для работы в этом направлении стало то, что, увидев на столе «Анну Каренину», я смог ее цитировать наизусть. Так же легко цитировались «Мертвые души» и «Как закалялась сталь», которые стояли у мамы на полке и которые я читал раньше. «Железный поток» А. Серафимовича процитировать не удалось, «то есть абсолютно». Эту книгу мне раньше держать в руках не доводилось.

Информация вытекала из головы без всякого напряжения. У меня сложилось впечатление, что мой мозг работал как радиоприемник. Задаешь ему тему, например, хочу почитать справочник Брадиса, и, пожалуйста, получите, – такое впечатление, что вы держите его в руках.

Обнаружился очень приятный бонус, для меня приятный! Похоже, прорезался музыкальный слух. Боюсь сглазить. Отсутствие такового было моей тайной Болью всю прошлую жизнь, мой комплекс неполноценности. Боже, как мне хотелось выйти на сцену и спеть под гитару какую-нибудь красивую песню! Как же мне этого хотелось! Я даже собрал две музыкальные группы и выпустил их на сцену: в училище и в войсках, – а теперь поклялся себе, что если подтвердится наличие слуха, то обязательно научусь играть на гитаре и пианино, поработаю над вокалом и выйду на сцену, хотя бы один разок. Думаю, тогда отпустит.

20 июля 1965 года, вторник.

Я вышел из квартиры и поскакал вниз по лестнице. Меня переполняли восторг и предвкушение новых впечатлений. Засиделся дома, а энергия кипит и требует выхода.

Мышечная радость! В моей прошлой жизни про нее не писал только самый ленивый борец за здоровый образ жизни. По их мнению, ее наличие является верным признаком того, что вы стоите на правильном пути и проживете долго. Может быть, все так, но сейчас меня переполняют разные радости: слухательная, нюхательная, щупательная, зрительная и вкусовая, – возможно есть и еще, но пока маскируются.

На улице меня встретили мягкое ласковое солнышко, многоголосый птичий гомон и густой лесной воздух, наполненный запахом сосновой хвои. Я даже остановился, чтобы всосать в себя это богатство.

Рядом со входом, на скамейке, сидел Вовка и уныло ковырял палкой землю. Ему не повезло в жизни, потому что кто-то наградил его принципиальной неспособностью спать при дневном свете. Он, как барсук, отсыпается зимой, зато летом, особенно во время белых ночей, максимум, до которого он мог долежать в постели, – шесть часов. Все бы ничего, но до одиннадцати ему приходится скучать в одиночестве, потому что вся детвора дрыхнет по домам.

– О!!! Игореха! Ты чего в такую рань вылез на улицу? – взвизгнул Вовка, увидев мою сияющую рожу. – И чего ты лыбишься с утра пораньше? Обычно такое настроение у тебя бывает только после обеда.

– Не спится, а на улице такая клевая погода, – ответил я, запрыгивая на скамейку прыжком с двух ног.

– Осторожно, кабан, сейчас завалимся! – отреагировал Вовка.

– Если завалимся, значит, упадем, – я выпустил из себя умную мысль и расхохотался. – Кстати, ты все знаешь, директриса уже в школе?

– Да, прошла не так давно. А тебе зачем?

– Айда в школу, мне надо заявление отдать. Хочу сдать экзамены за девять классов и начать учебу сразу с десятого!

– Ты чего съел? Вообще крыша поехала? Какие экзамены, какой девятый класс? Ты себя в зеркале видел?

– Не съел, а ударился головой. У тебя на глазах.

– Во-во! Похоже, слишком сильно ударился, – перебил меня Вовка

– Ну, как бы там ни было, а заявление отнесу. Идешь со мной? – спросил я.

– Ну, пошли. Все лучше, чем одному сидеть. Ты странный какой-то сегодня. – Он пристроился рядом.

Наша поселковая школа была типовой. Одноэтажное деревянное здание, выкрашенное в салатный цвет. Коричневая дверь с пружиной в правом верхнем углу и белые окна с лохмотьями облупившейся краски дополняли унылую картину.

Перед школой находилось футбольное поле, окруженное беговой дорожкой, которой пользовались довольно редко, поэтому сквозь гравийную крошку довольно плотно проросла травка. Справа от школы расположился спортгородок, представляющий из себя ряды перекладин и брусьев разной высоты. Все это псевдоармейское великолепие сварено из металлических труб и участвует только в одном соревновании – кто из них быстрее и гуще зарастет травой.

С левой стороны к школе прилипла пристройка, где среди разного хозинвентаря проживали две колоритные личности: Петрович и дядя Искандер. Первый – учитель физкультуры, а второй – завхоз.

Петрович, будучи мастером спорта международного класса по классической борьбе и КМС по боксу, непонятно как залетел в такую глушь. Эти виды спорта наложили четкий отпечаток на его внешность. Природа поработала над ним топором и, чтобы не слишком усложнять процесс, не заморачивалась изменениями ширины в бедрах, талии, груди и плечах – оставила все в виде ровного бревна. Короткая шея представляла собой равнобедренный треугольник, который начинался от ушей вверху, и заканчивался на середине плеч внизу. Это великолепие силы и неповоротливости было награждено веселым, неунывающим нравом и имело только одну слабость – к слабому полу, а слабый пол имел слабость к Петровичу. Меня развеселила такая игра слов, настроение еще поднялось, хотя казалось, куда уж выше.

Дядя Искандер внешне был полной противоположностью Петровичу – высокий, худой и абсолютно неразговорчивый. Создавалось впечатление, что он мог молчать неделями, а уставал после двух-трех произнесенных слов. Но главной его особенностью было не это. Он был мастером боя на мечах и, вообще, на любом холодной железе. В свободное от работы время он либо танцевал с мечами на опушке, либо сидел у мамы в библиотеке. В мое время его назвали бы реконструктором, а сейчас он энтузиаст со странным хобби.

Наша школа состоит из одного коридора, в середине которого располагается рекреация со столом для тенниса, а по торцам очень маленькие спортивный и актовый залы. В коридор выходят двери от кабинетов. Их ровно десять, по числу классов, плюс кабинеты физики, химии, учительской и директорской. Вот, собственно, и все. Туалеты – на улице. Этакая сельская типикус советикус – старенькая, маленькая, облезлая, с печным отоплением. На фоне своих сестер, городских красавиц, она выглядит дурнушкой, а точнее – никак не выглядит.

Тем не менее, все великое, что смогла явить миру советская педагогика, родилось именно в таких школах. Антон Семенович Макаренко начинал в селе Ковалёвка около Полтавы, Василий Александрович Сухомлинский работал в поселке Павлыш, Александр Антонович Захаренко тридцать пять лет творил в селе Сахновка, Виктор Федорович Шаталов создавал свою образовательную систему в Донецкой области; 1 Трудовая колония (про нее снят первый советский звуковой фильм «Путевка в жизнь»; ее посетили шесть нобелевских лауреатов, включая Нильса Бора), 2 и 3 Трудовые колонии, опытная педагогическая станция Станислава Шацкого, – все было создано на селе. В городских школах, кроме выдающихся учителей предметников, и вспомнить-то некого.

Я не спеша шел по коридору в сторону кабинета директора, и вдруг меня клюнула мысль, что все великие мало того, что работали на селе, так еще и строго на Украине. Чем уж воздух Украины так благотворен для педагогики, не знаю, но, скорее всего, в украинской глубинке директора школ находились в большей свободе, чем в других местах.

«Прояснение в уму» наступило, когда я уже стоял перед кабинетом директора, взявшись за ручку. Посмотрим, что за директор сидит по ту сторону и можно ли с ней сварить кашу. Постучав, открыл дверь.

– Можно? – надо сыграть мальчонку, что, поверьте, очень непросто.

За столом сидела довольно миловидная женщина, глубоко ушедшая в свои бумаги. Она откликнулась на мой вопрос не сразу, медленно поднимая голову и продолжая думать о своем.

– Да. Что ты хотел, мальчик? – спросила она протяжно.

– Я должен начать учиться в вашей школе в этом году. В связи с этим написал заявление.

– Написал? Ты умеешь писать? Это хорошо, – как-то очень дежурно и растянуто спросила директриса. Звали ее Нонна Николаевна Карасева. Она пришла к нам всего месяц назад, а до этого была учителем русского языка и литературы в ленинградской школе. Пока еще все для нее было внове: и школа, и вид за окном, и стоящий перед ней будущий ученик в растянутых на коленках трениках.

– Простите, пожалуйста, можете ли вы уделить мне полчаса вашего драгоценного времени? Я, наверняка, с утра первый посетитель – вы не могли еще устать. – Мне такая заторможенность директрисы переставала нравится все больше и больше.

Она слегка ошалела, наливаясь непонятно чем, то ли злостью, то ли удивлением.

– Мальчик, так нельзя разговаривать с директором школы…, – проговорила Нонна Николаевна, но потом взяла себя в руки и продолжила более спокойно. – Так зачем ты пришел?

– Меня зовут Игорь Мелешко. Я принес заявление, – протянул ей сложенный пополам тетрадный лист.

– Так, интересно, – проговорила она, разворачивая мое заявление и приступая к чтению. Быстро пробежав его глазами, она забавно встряхнула головой и начала читать снова. – Это шутка?

Она посмотрела на меня, и мне показалось, что в глубине ее глаз притаилась надежда, что и я, и мое заявление сейчас растворимся в воздухе.

– Да нет, какие уж тут шутки?

– Но так никто не делает…

– Что не делает? Нонна Николаевна, вы хотите сказать, что советскую школу нельзя окончить экстерном? Институт можно, а школу нельзя? Но ведь это нигде не запрещено. Тем более, я прошу всего лишь сдать экзамены за девять классов и принять меня сразу в десятый. В этом случае буду получать аттестат на общих основаниях. Ну, а насчет моего возраста… исправлюсь со временем.

– Я о таком никогда не слышала.

– Давайте попробуем. Напишите запрос в РОНО, что есть ребенок, который готов сдать все экзамены по девятый класс включительно. Пусть присылают комиссию, или что там они захотят… Может быть, доверят принять экзамены вам.

– Шансы близки к нулю, – Нонна Николаевна продолжала пребывать в состоянии уверенного обалдения, смотрела на меня растревоженнымиглазами и на все мои пассажи отвечала: нет, невозможно, так никто не делает…

После третьего захода по одному и тому же кругу захотелось слегка надавить:

– Нонна Николаевна, милая, ну пожалейте меня, пожалуйста. Поставьте себя на мое место. Я могу, не вставая с этого стула, сдать экзамены по всем предметам средней школы, могу процитировать «Анну Каренину» или «Мертвые души», разложить бином Ньютона, решить дифференциальное или интегральное уравнение второго порядка, нарисовать детальную схему средневолнового радиоприемника, а вы вынуждаете меня каждый день по четыре часа сидеть за партой и изучать букварь. Ну, … представили? Каково?

– Ну как ты не поймешь, это невозможно!!!

– Хорошо, а если бы мне было 16 лет и я до этого нигде не учился, болел, например, и пришел к вам с просьбой принять меня в 10 класс по возрасту. Что бы вы тогда мне сказали? Тоже отправили в первый класс?

– Ну, у тебя же была бы объективная причина.

– А сейчас ее у меня нет? Знания ни в счет, да?

– Как же ты будешь учиться вместе с семнадцатилетними ребятами? Ты же будешь в полном одиночестве!

– А вас ничего не смущает в нашем разговоре? Вы не находите странным, как с вами разговаривает семилетний ребенок?

– Ох, заморочил ты мне голову… Конечно, удивляет! И что? То есть как это…, тьфу ты!

– Нонна Николаевна, послушайте меня внимательно! Сейчас давайте прервем наш разговор! Вам надо успокоиться и обдумать то, чему вы стали свидетелем. Приду завтра, и мы продолжим. А на прощание хочу вам сказать следующее. Неделю назад я упал с дерева с высоты 6 метров головой вниз. В девяносто девяти процентах случаев такое падение заканчивается летальным исходом. Я был без сознания какое-то время и очнулся с удивительными метаморфозами в своем теле, голове, знаниях, опыте и прочее. Не знаю, какие вопросы у вас возникают о причинах случившегося, но подумайте вот о чем: возможно, к вам пришел не простой человек и не по собственной воле. Может быть, например, я тот, кто может выполнить завещание А.С. Макаренко, которое он сформулировал на последней странице своей «Педагогической поэмы». Откройте, прочтите. Вон у вас на полке стоит его семитомник. Третий том, если не ошибаюсь, аккурат перед примечаниями. А вы не хотите даже палец о палец ударить, хотя понимаете, что формально правда на моей стороне. А может быть, я ваша судьба! Всего доброго, до завтра.

Не дожидаясь реакции Нонны Николаевны, я вышел в коридор, а оттуда на улицу.

Там меня встретил мягкий ветерок, теплое, не разошедшееся по-дневному солнышко и Вовка, балансирующий на гимнастическом бревне ….

– Вовка, идешь со мной?

– Подожди, – раздалось издалека.