Трагические события в Тбилиси 9 апреля 1989 года послужили нагнетанию в республике антирусских настроений, а также способствовали дальнейшему расшатыванию центральной власти. Официальная советская пропаганда скрывала тот факт, что организаторы митинга требовали выхода республики из СССР, собирали подписи под обращением к Конгрессу США, в котором участники митинга просили: «1. Приурочить одно из заседаний ООН ко Дню суверенной Грузии – 26 мая. 2. Признать 25 февраля 1921 года днем оккупации Грузии большевистскими силами России. 3. Оказать помощь Грузии для выхода из состава Союза, в том числе путем ввода войск НАТО или ООН». В СМИ, а потом и в заключении депутатской комиссии сообщалось, что массовые выступления в Тбилиси были посвящены внутренним проблемам республики, а центральные власти неправомерно применили силу к протестующим. Таким образом в глазах советских граждан создавался образ репрессивной власти, готовой растерзать мирных жителей всего лишь за выражение своего несогласия с происходящими событиями, а также вызывалось сочувствие к участникам протестов. А вокруг доклада депутатской комиссии ходило множество ужасающих слухов: об избиении мирных протестующих саперными лопатками, применении отравляющих газов, избиении женщин и стариков и т. п., впоследствии не нашедших подтверждения.

В Грузинской ССР волнения 9 апреля 1989 года привели к легитимизации национализма и заявлений о выходе из СССР. Характерным выглядит такой факт: сразу после 9 апреля в отношении организаторов митинга Звиада Гамсахурдии, Мераба Коставы, Георгия Чантурии и др. было возбуждено уголовное дело, которое было прекращено уже через несколько месяцев «ввиду изменения обстановки».

Действительно, обстановка и политическая, и моральная в СССР в те годы менялась постоянно: идеи передачи разного типа полномочий союзного центра республикам пропагандировалась в СМИ и звучала с трибун пленумов и съездов всех уровней – причем обусловлены эти требования были не какой-либо экономической или социальной необходимостью, а исключительно желанием национальных элит получить больше власти и автономии от центральной власти. Причем для демонстрации центру собственных сил национальные элиты актуализировали и подогревали межэтнические противоречия, которые приводили к массовым выступлениям, зачастую сопровождавшимися погромами и человеческими жертвами. Подавлять эти беспорядки вынуждена была Советская армия, что еще больше настраивало население против центральной власти.

«Все лето 1989 года национальные проблемы держали общество в напряжении», – вспоминал Михаил Горбачев в своей книге «Жизнь и реформы»⁷. Горбачев предполагал, что «кто-то в эшелонах власти республик подзуживает, разжигает страсти». Однако ничего, кроме силового подавления конфликтов, власть предложить не могла: еще в июне 1988 года генсек ЦК КПСС заметил, что руководство партии и государства «не станет поддерживать один народ в ущерб другому». То есть, приводить элиты разных республик к компромиссам в территориальных и других спорах центральные власти не хотели или не могли, им оставался только уже упомянутый путь силового разрешения противостояний, однако в условиях перестройки и гласности такой способ лишь способствовал усилению недоверия к союзному центру, росту националистических настроений и влияния местных элит, которым приходилось «разруливать» проблемы этнических общин на местах. Часто, впрочем, эти проблемы были спровоцированы сами республиканскими властями.

В июне 1990 года в городе Ош Ферганской долины Киргизской ССР начались массовые столкновения между киргизами и узбеками. Исторически сложилось так, что на этой территории киргизы являлись национальным меньшинством, а узбеки составляли в городах Ош и Узген большинство населения. Более того, узбеки занимались сельским хозяйством, а киргизы вели полукочевой образ жизни. В конце 1980‑х киргизы начали требовать предоставить им земли, пригодные для оседлой жизни и занятий сельским хозяйством, узбеки были этим недовольны. Конфликт вспыхнул вокруг земли колхоза имени Ленина, 95 % работников которого были узбеками. За месяц до волнений, в мае, киргизская молодежь потребовала предоставить ей землю колхоза. Представители городских властей, также в основном киргизы по происхождению, сначала дали добро, однако через несколько дней отменили собственное решение.

4 июня 1989 года представители узбекской и киргизской общин собрались на спорном поле: с одной стороны, стояли 1500 киргизов, с другой – 10 000 узбеков. Между ними встали представители правоохранительных органов и, несмотря на агрессивное поведение обеих сторон – в милиционеров летели палки, камни и т. д. – не допустили драки «стенка на стенку». Для этого, правда, им пришлось по толпе открыть огонь. На следующий день, 5 июня, в город стянулись многочисленные группы киргизов из сельской местности. По пути они избивали и убивали узбеков. Одновременно узбекский анклав Узген был «очищен от приезжих»: практически всех киргизов насильно заставили покинуть город. За счет вновь прибывших из других районов и Андижана Узбекской ССР количество узбеков увеличилось до 20 000 человек. В ответ вооруженный отряд киргизов в ночь на 6 июня спустился с гор, вошел в Узген и атаковал узбеков. Вновь пролилась кровь.

По данным следственной группы прокуратуры СССР, в конфликте погибли около 300 человек. Тысячи получили ранения, порядка 500 отправились под арест. Сожжению и разграблению подверглись несколько сотен домов. Если верить неофициальным источникам, число жертв столкновений в Ошской области исчислялось тысячами – и могло доходить до 10 тыс. человек. Отдельные вспышки насилия фиксировались вплоть до августа.

Приостановить столкновения удалось только к вечеру 6 июня, после того как в Ошскую область вошли подразделения Советской армии, которым пришлось вступить в бой с вооруженной толпой, прорывавшейся в Ош. «Ценой огромных усилий армии и милиции удалось избежать вовлечения населения Узбекистана в конфликт на территории Киргизской ССР. Поход вооруженных узбеков из городов Наманган и Андижан в Ош был остановлен в нескольких десятках километров от города. Были зафиксированы случаи столкновений с армейскими подразделениями. Тогда перед рвущимися в Киргизию узбеками выступили главные политические и религиозные деятели Узбекской ССР, что помогло избежать дальнейших жертв»⁸, – констатировал в своей книге «Семена распада: войны и конфликты на территории бывшего СССР» историк Михаил Жирохов.

«Спусковым крючком» обострения межэтнических отношений в Киргизской ССР стало принятое в 1989 году решение Верховного суда Киргизии о замене русского языка на киргизский в качестве официального языка КССР. Это решение уязвило узбекскую общину Киргизии и подтолкнуло к созданию организации «Адолат», выступавшей, среди прочего, за создание Ошской автономной области и за справедливое представительство узбеков в государственных структурах. Языковой вопрос в союзных республиках до и после распада СССР вообще оказывался катализатором эскалации многих до поры скрытых социально-политических и хозяйственных конфликтов. Ущемление прав на применение в публичной сфере родных языков этнических общин родного и/или русского языка мгновенно вскрывает латентные противоречия между разными социальными группами, а также между обществом и властью.

Особенно жестко на выходе из СССР настаивали в Литовской и Латвийской ССР – если в среднеазиатских и закавказских республиках речь в первую очередь шла о перераспределении полномочий между центром и местными элитами, то в прибалтийских республиках публично заговорили о независимости с самого начала объявленной Михаилом Горбачевым гласности. Уже в октябре 1988 года в Литве было создано общественно-политическое Движение за перестройку («Саюдис»), выступавшее за выход республики из состава Советского Союза, а в феврале 1990‑го его кандидаты выиграли выборы в Верховный совет Литвы. Глава движения Витаутас Ландсбергис был избран его председателем. Таким образом в Литве возникло двоевластие: действовали государственные и партийные структуры, выполнявшие законы СССР, и одновременно формировались республиканские органы власти, не подчинявшиеся им. Население республики также оказалось разделенным – многие не хотели, чтобы Литва выходила из СССР, учитывая провозглашенную политику перестройки. В феврале и мае 1990 года депутаты проголосовали за Акт о восстановлении независимого литовского государства и Декларацию о государственном суверенитете Литвы, что вызвало негативную реакцию в Москве. В январе 1991 года ситуация в республике обострилась из-за повышения цен и последовавших антиправительственных выступлений. В ответ активисты «Саюдиса» призвали приверженцев независимости Литвы «для защиты власти» круглосуточно дежурить у зданий парламента, правительства, радиоцентра и Вильнюсской телебашни. На телевидении и радио началась трансляция программ антисоветской направленности.

Опасаясь потерять контроль над ситуацией, 11 января ЦК Литовской Компартии сформировал Комитет национального спасения (действовал до конца января), который взял на себя ответственность за урегулирование кризиса. После нескольких попыток убедить лидеров «Саюдиса» прекратить антисоветскую пропаганду и «искусственно нагнетать напряженность» комитет обратился за помощью по установлению контроля над телевидением и радио к МВД СССР и руководству Вильнюсского гарнизона. В Литву были направлены военнослужащие спецподразделения «Альфа» и части ВДВ. 12 января советские солдаты взяли под контроль ряд объектов в Вильнюсе.

У телебашни несли дежурство до 5 тыс. человек, включая вооруженных сотрудников службы безопасности республики. Дороги к телецентру были перекрыты грузовыми машинами и другой техникой. В ночь на 13 января 1991 года группа «Альфы» штурмом взяла телецентр и удерживала его до подхода внутренних войск. В ходе операции погибли 14 человек, включая офицера «Альфы» Виктора Шатских (смертельно ранен выстрелом в спину). Пострадали, по разным оценкам, от 500 до 700 человек, большая часть – в результате давки, возникшей после предупредительных выстрелов прибывших к зданию телецентра танков. Президент СССР Михаил Горбачев и министр обороны Дмитрий Язов заявили о своей непричастности к действиям военнослужащих. Однако, по оценке следствия, люди у телебашни были убиты советскими солдатами. Впрочем, ветераны «Альфы» настаивали на том, что при штурме использовались холостые патроны, а огонь на поражение велся снайперами с крыш домов. «Неизвестные снайперы» вообще часто используются организаторами «цветных революций» и государственных переворотов для превращения уличных противостояний в кровопролитие, а также иллюстрации «зверств режима» в мировых СМИ. «Можно утверждать, что развал СССР начался со снайперского огня в Вильнюсе, когда в стрельбе по демонстрантам обвинили советских военных, – пишет юрист Максим Мирошниченко в статье «Роль частных военных компаний и «неизвестных» снайперов в осуществлении «цветных революций». – Правда, новая литовская власть долгое время старательно замалчивала тот факт, что выстрелы были сделаны из новейших винтовок «маузер», не состоявших на вооружении Советской армии и спецслужб»⁹.

События у вильнюсской телебашни вызвали большой резонанс в Советском Союзе и мире, их тогдашняя официальная версия стала весомым аргументом в пользу объявления Литвой независимости.

Похожим образом развивались события в Латвийской ССР. 4 мая 1990‑го Верховный совет республики принял Декларацию о восстановлении независимости, и в стране так же, как и в соседней Литве, возникло двоевластие: действовали все структуры СССР, а парламент и правительство формировали параллельно структуры Латвийской Республики. В частности, одновременно функционировали отряды милиции, подчинявшиеся МВД Латвийской Республики, и отряды милиции особого назначения, находившиеся в ведении МВД СССР. Сосуществование силовых структур с разными центрами управления не могло не привести к конфликту. Он разразился в начале января 1991 года. 2 января по приказу МВД СССР и по просьбе ЦК Коммунистической партии Латвии подразделение рижского ОМОНа «Черные береты» взяли под контроль рижский Дом печати – партийное издательство, национализированное правительством Латвии. 13 января, после получения информации о занятии советскими войсками телецентра в столице Литвы городе Вильнюсе, была созвана дума Народного Фронта Латвии (НФЛ), принявшая решение о ненасильственном сопротивлении. После призыва собраться на вселатвийскую манифестацию в Ригу в течение нескольких часов съехалось более полумиллиона человек со всей республики. В ночь с 13 на 14 января на улицах города были возведены баррикады. Сигналом к началу сопротивления стал костер, который загорелся на Домской площади.

В тот же день пленум ЦК компартии Латвии обратился к президенту СССР Михаилу Горбачеву с просьбой ввести президентское правление. Но это решение не было осуществлено, так как Горбачев не санкционировал применение силы.

Противостояние манифестантов и ОМОНа продолжалось больше двух недель и завершилось штурмом здания МВД республики, в ходе которого погибли сотрудники МВД: старший участковый инспектор Сергей Кононенко и лейтенант милиции Владимир Гомонович. В соседнем парке шальная пуля сразила режиссера-кинодокументалиста Андриса Слапиньша, был смертельно ранен кинооператор Гвидо Звайгзне, убит школьник Эдийс Риекстиньш, 8 человек ранены.

Так же, как вильнюсские события, столкновения в Риге укрепили жителей республик в необходимости если не выхода из СССР, то серьезного перераспределения полномочий и создания собственных структур общественной безопасности, подчиняющихся местным властям. Тем более что в самом начале 1990‑х у союзной власти уже не хватало сил сохранять порядок «на окраинах» страны. «В условиях расширяющейся и углубляющейся конфронтации и борьбы за власть союзное руководство стремилось овладеть всеми ресурсами в масштабах единой страны и «оттеснить» национальные элиты от предстоящего дележа собственности, – пишет Анатолий Мякшев. – Могущество национальных кланов в республиках при этом недооценивалось, мобилизующая роль этнонационализма в расчет не принималась»¹⁰. В то время как при снижении руководящей роли КПСС в обществе и падении ее авторитета именно этнонационалистические структуры и воззрения казались гражданам СССР наиболее привлекательными для решения собственных жизненных задач, обретения новых статусов в обществе, реализации давних творческих и бизнес-идей. Об этом же пишет и Сергей Чешко: «Соединение российского необольшевистского радикализма с этнонационализмом союзнореспубликанских этнических элит создало мощную оппозицию политике Горбачева и угрозу целостности государства и общества. Главным мотивом действий этой объединенной оппозиции была борьба за власть – в России для первых и в своих республиках для вторых. Основную роль в развале СССР сыграли действия российских радикалов во главе с Ельциным, которые систематически подрывали союзную власть «изнутри» и активно поддерживали национал-сепаратистов в других республиках. Главную же «стратегическую» роль сыграл этнонационализм, взращиванием которого десятилетиями занималось само советское государство. «Отмена» СССР в декабре 1991 г. явилась не столько выражением каких-то объективных процессов, сколько стечением многих обстоятельств, финалом которых явился акт политического насилия над страной со стороны альянса радикалов и националистов»¹¹.

К тому же, утратившее расчетливость под натиском новой информации, зачастую, пропагандистского и/или манипулятивного характера, советское общество не понимало или не хотело понимать ни опасности широкого распространения националистических идей, ни угрозы и последствий для себя возможного распада Советского Союза. Напротив – многим жителям СССР такая перспектива представлялась даже интригующей. Идеи о том, что в отдельном национальном государстве можно жить комфортнее, богаче, иметь больше социальных лифтов внедрялись в сознание граждан с помощью самых разных технологий.

И хотя начинались эти процессы в форме «возрождения национальной культуры»: советская традиция представления народной культуры подвергалась критике как слишком приглаженная, «советизированная» и «коммунизированная» в худшем смысле этого слова, в то время как подлинную – т. е. связанную с национально-освободительной борьбой против коммунистов – следовало всячески пропагандировать. В рамках этого возрождения предполагалось и усиление в общественной жизни национальных языков вплоть до полного вытеснения из повседневной жизни, образования и документооборота русского языка.

Необходимо отметить, что послевоенная советская культура, особенно кинематограф, создавали и транслировали миф о благородстве и правоте разнообразных «лесных братьев» на освобожденных Красной армией территориях, оправдывали их зверства историческим моментом. Достаточно вспомнить фильмы «Никто не хотел умирать» (В. Жалакявичус, 1965), «Белая птица с черной отметиной» (Ю. Ильенко, 1974). Сейчас трудно сказать, было это оправдание осознанным решением режиссеров и сценаристов или наивной попыткой создания приключенческих фильмов на этнонациональной основе, этаких вестернов по-советски, в которых бандеровцы и «лесные братья» выступали в роли индейцев, факт в том, что советская интеллигенция воспринимала эти фильмы как политические манифесты в духе лозунга «СССР – тюрьма народов»¹².

На фоне вышеописанных столкновений и беспорядков с человеческими жертвами украинская «Революция на граните» – голодовка студентов в палаточном лагере на площади Октябрьской революции (ныне – Майдан незалежности) в октябре 1990 года – носила исключительно мирный характер.