«Пыры от истинных людей неотличимы внешне, совпадают и реакции по основному перечню тестов. Пыры – гуманоиды со сбалансированного сознанием, они успешно реагируют на ситуации спонтанно, но столь же безупречно оценивают свои реакции и корректируют их, исходя из логики. Или отказываются корректировать, предпочитая атипичные решения. Исследования не дают понимания того, что представляет собою сознание и тем более подсознание пыра. Не изучены принципы объединения пыров в группы (так называемое нейро-сращивание), но я уверенно утверждаю: группы имеют отличные от индивидуальных возможности мышления и мироощущения.
Как в указанных условиях прогнозировать поведение отдельных представителей и расы в целом? Как формировать поведение?
Отвергнув внешнее подобие, я сосредоточил внимание на генетической близости. В итоге вынужден отбросить и эту надежду на составление правила сортировки рас с выделением потенциально полезных признаков.
Обитатели Иды и истинные люди близки генной по типу эволюции до мутации, однако в плане социальной организации, базисных основ цивилизации, морали и воспитания, они совершенно иные.
Что остается? Сосредоточиться на расе истинных людей, к которой сам я принадлежу по рождению. Она многочисленна и, в конечном счете, именно ее процветание приоритетно для меня. Пожалуй, в личных записях я готов назвать иной термин – господство. Понятие считается неприличным в универсуме, насквозь пропитанном ядом идей древних. Этот яд парализует развитие, тормозит экспансию и вынуждает к необоснованному равенству сосуществования для неравных в возможностях, интеллекте, ресурсах.
Какая казуистика… Расы, не имея ничего общего в мышлении, принимают указанное правило на веру. Хуже: они как дети, завороженные сказкой о древних. Я обладаю ресурсами и талантом, я могу уничтожать и создавать миры. Я, а вовсе не кэфы, сгинувшие и почти забытые. Я, а никак не йорфы, готовые покинуть наше пространство в смертной тоске обреченных.
Гав заполз на колени, лег, всхлипнул – и принялся вылизывать праздничный рыжий мех, какого давным-давно не удавалось увидеть. Почти год рядом не было Симы. Увы, радость оказалась коротка! Морф проводил избранную подругу, опять остался, исполняя ее просьбы – и вот, выцветает… Делает это искренне, лгать, усилием воли подмешивая в масть рыжий оттенок, он не желает.
– Понимаю тебя, приятель, – вздохнул Саид. – Спасибо, что не бросил.
Гав не повел и ухом. Но свежеобретенная серость меха вроде бы обзавелась намеком на узор. То есть благодарность услышана и принята.
– Гав, сколько мне еще расти до взрослого? – продолжил тему Саид. – Это не честно. Гулька вообще младенец, ты б знал, что творится в ее голове! Гулька одна не продержится и получаса! Я-то знаю. И все же она считается взрослой. Несправедливо.
– Мрр-у, – невнятно буркнул Гав.
– Гав, я не сошел с ума и разговариваю с тобой, а вовсе не сам с собой. Это первое, – обиделся Саид. – Второе. Что второе-то? Погоди. Ага, второе: я разговариваю с тобой, чтобы и ты не сошел с ума.
Гав от логики сказанного долго пялился на Саида всеми пятью глазами. Наконец, фыркнул и спрыгнул на пол.
Как утверждают справочные системы, морфы потенциально способны к осознанной и сложной речи. Но, будучи исходно компаньонами какой-то расы, столь склеротичной или древней, что она забыта в универсуме, морфы предпочитают дополнять собой автономность выбранного друга, а вовсе не создавать ему общество. К тому же всем известно, что общаться с телепатом посредством речи можно и нужно в трех случаях: он слишком далеко и не принимает вас, ваши встроенные системы приватности имеют достаточную надежность, вы говорите официально и формируете протокол встречи. Впрочем, уровень доу, даже не вполне зрелый, почти исключает надежду на должный по толщине щит приватности.
– Как шумно, – пожаловался Саид, заискивающе покосившись на Гава.
Кот – а Гав предпочитал выглядеть так, как нравилось Симе – старательно не расслышал. Скручиваться шапкой на голове он не желал уже полгода. Вроде бы виноват в том злодей Игль из имперского тэй корпуса: внушил морфу идею о вредности привычки к тишине, которая может сделать неразвитого доу в перспективе невротиком, тотально зависимым от своего живого щита.
Нахохлившись, Саид отвернулся, обнял голову ладонями и стал терпеть. Пока он оставался «эмбрионом», как это называла Сима, и жил в прайде, он, кажется, вовсе не был личностью. Из скорлупы бессознания нынешний Саид проклюнулся, услышав отчаянный крик о помощи, предназначенный именно ему. Воистину удивительно вдруг осознать себя самостоятельным и тем более – полезным, способным защищать… Спасенная Сима стала первым человеком, которого еще безымянный клон увидел осознанно, своими глазами и еще шестым – или какое оно по счету? – чувством, упрощенно именуемым телепатией. Себя Саид тоже увидел впервые ее глазами. Поймал пробуждение близкого сознания после лечения и «всплыл» вместе с ним, от медикаментозной комы до фокусировки зрения.
С того момента он смотрел на мир ее глазами и думал о мире ее мыслями. Это было замечательно. И удобно. Мир в единый миг сделался дружелюбен, цветист и уютен. Сима умела видеть хорошее и принимать прочее не закрывая глаза – но и не озлобляясь.
Когда все та же Сима вышвырнула спасителя вон, одного в большую жизнь, было очень больно. Он снова ослеп и оглох. Он оказался раздавлен своей неспособностью адекватно воспринимать окружающее. Если бы не пыры, он бы, вероятно, и не выдержал первого шока. Но пыры – они, пожалуй, лучшее общество для телепата. Каждый взрослый пыр – вселенная, он способен пребывать вне общества почти неограниченно долго. Каждый пыр – маяк в пустыне бесконечного универсума. По первому его сигналу подобные собираются в группу, чем-то смутно похожую на прайд, каким он, вероятно, был задуман. Никто не знает, что объединяет пыров и как именно любой из них отсылает сигнал о сборе. Определенно, включаются не родственные связи и не сходство интересов. Совершенно разные пыры вдруг сплачиваются, чтобы вместе решить важное дело, а затем прощаются и расстаются, исполнив замысел. Собственно, именно поэтому агрессия против пыров – чистое безумие. «Действие равно противодействию» – это в самом общем законе универсума именно о пырах. Они эксперты в адекватных реакциях на любой вызов.
Когда телепат, младенец по развитию сознания, попал к пырам и стал разрушаться изнутри, его спасение сочли новой задачей. Сплотились, вытянули. Отучили судорожно цепляться за чужое восприятие реальности. Он попробовал смотреть сам. С трудом, но начал взрослеть – так полагал Бмыг, а ему-то можно верить. И Сима думала так же, определенно. Конечно, нынешний Саид понимал: он пока что не вселенная. Но ведь и не пустое место!
Сима оттолкнула его, когда это было очень важно сделать. Еще немного, и сознание эмпата стало бы неизбежными, пожизненными «ходунками» для недоразвитого телепата.
– Я мозговой паразит, – грустно сообщил Саид.
Гав порычал и вздыбил загривок: не жалей себя!
– Гав, я обожаю тебя, – улыбнулся Саид. – Как хорошо, что хотя бы это я говорю искренне. И думаю так сам. Полноценно. Без слоения смыслов.
Гав на провокацию не поддался. То есть шапкой работать снова не стал. Пришлось закрыть глаза и медленно, старательно расслабить шею. На Багрифе всегда шумно. Народец подбирается неизменно мутный, куда им до размеров пырской вселенной внутри – так, пылинки, сор и медузы, пропитанные стадными инстинктами, как водой…
– Не желаю читать их, – признал Саид. – Но смирено принимаю, да, такова моя участь. Они думают. Я не подсматриваю, но вижу. Таков мой рок. Вижу, например, что врач меня не выписал, его подкупила та, с розовой цельно ненатуральной кожей. Как я могу не знать? Увы мне, никак. Я могу и должен делать вид, что не знаю. Я спокоен. Я не урою козлогада. Я не урою никого. Мир. Чертов мир и покой вам, интриганы. Всех прощаю оптом.
Саид глубоко вдохнул пронизанный солнцем воздух – и выдохнул обиду, гнев и усталость. Глаза почти соглашались различать облако серости. Свет пронизывал облако – и оно таяло. Ну и что, ну и пусть чешуйчатое светило медицины, знаменитое на три галактики, непрестанно прилагает усилия, сохраняя невозмутимость и отталкивая в дальний уголок сознания раздумья о предстоящем увеселении, обещанном ему.
Саид попробовал заткнуть уши, хотя это совсем уж глупо. Все равно внятно, что фальшивый звонок Бмыгу устроила зараза, которую вчера Сима обозвала мулаткой-шоколадкой, громко советуя активной поклоннице завернуться хоть в какую бумажку, чтоб не истаять целиком от мимолетного взора. Увы, звонок сработал: Бмыг улетел, Гюль умчалась следом. Вот кому хорошо! Телепает мужа и напрочь игнорирует остальной универсум. Без щитов, без усилий по концентрации или наоборот, релаксации.
– Я спокоен, как величавый павиан, – монотонно загундосил Саид, щурясь и из-под ресниц наблюдая Гава. – Здешние дуры – гнилые бананы, хорошо придумала Сима. Я сытый, не хочу жрать. Они висят на ветках высоко и мне на них лень глянуть, я сытый павиан… Тут уютно, привычно. Я дремлю. Даже если заразы дозреют и свалятся на мою больную шею, успею увернуться.
Гав чихнул от смеха и свернулся клубком, пряча морду в лапах. Значит, слушает. О павианах Сима подумала мельком, поймался лишь крошечный кусочек идеи. Но, вроде бы, именно такая глупость из клочка могла быть развернута. Саид зажмурился усерднее, не подглядывая за морфом. Стал дышать ровно и упражняться по-настоящему, добиваясь состояния зеркальной сферы – так в корпусе тэев называют погружение телепата в себя, дающее отдых. Сперва ушел поверхностный шум бытовых мыслишек. Затем заглохли деловые и рабочие потоки сознаний. Наконец, выцвели агрессивные «кричалки», прямо адресованные Саиду – великолепному и желанному. Сплошной сор. Шелуха. Еще немного усердия, и подлинная тишина воцарится под сводом черепа.
– Не могу так жить!
Сфера рассыпалась мириадами осколков. В голове, кажется, взорвали галактику. Гав завизжал от принятой на себя части боли. Саид подпрыгнул, саданулся макушкой о потолок и сразу метнул тело туда, где чужие мысли сделались смертоносны. Гав впился в плечо, пребольно – но хоть не отстал. Саид знал, что когда он берет «черный» сигнал, от него ох как многие отстают. Вон – дверь не успела и лежит в коридоре двумя обломками. Воздух тугой, вроде батута. Упругость копится, копится… но пока еще есть силы загонять себя глубже в бешеный бег. Говорят, тут окна небьющиеся, ярус-то из верхних, лететь до лужайки у пляжа далеко, облака обнимают гордую башню медиков.
Под пальцами окно ахнуло, разлетаясь вдребезги. Ногти скрипнули о подоконник, жилы прожгло болью – и они выдержали, улучшенные. Тело мотнуло наружу, Гав, успев стечь на ладонь, усиливая руку живой перчаткой с когтями. Зависнув на долю мгновения, Саид бросил себя вниз и вбок. Рывок, еще рывок. До «небесного сада» – того, что на вершине башни, отсюда ярусов сорок… Худшее началось там и ощущается потоком отчаяния много правее, окон эдак на полсотни. Ужасающе поздно думать, даже падать – и то поздно!
Чужое отчаяние пробило облака и стало зримо: тело плывет вниз возле самого фасада, все происходит медленно в нынешнем ходе личного времени. Совсем медленно, а только – попробуй достань. Хорошо хоть, вниз можно лететь беспрепятственно почти километр вдоль оптимистично-глянцевой цитадели оздоровления и окрасивливания.
Саид дотянулся до тела в семи ярусах от земли. Разбил еще одно небьющееся окно и затормозился. Сорвался, мысленно ругая себя и уважая Гава.
По силе выжигающей рассудок боли ясно, что связки на левой руке придется собирать из лохмотьев… Морф впился в плечи и надулся куполом. Верещит: трудно ему. Еще бы! Если бы козлогад выписал пациента, сейчас Саид падал бы в костюме пилота. А это – полная автономность по тяготению даже на куда более крупных и сложных планетах… Саид не успел додумать, извернулся, группируясь. Рухнул спиной в цветник, сберегая притиснутую к груди самоубийцу.
– Мр-ряу! – восхитился Гав-парашют, вынимая когти из шеи и боков. Он уже во всю складывался в кота, временно украшенного рыжиной восторга по кончикам ворсинок. Гав – азартный морф, скорость и точность контролируемого падения он одобрил.
– Жалей меня, – мысленно простонал Саид, ощущая во рту вкус крови и понимая, что ребра целы не все. – Плоскоспиние, бывает такая болезнь?
Захотелось хихикнуть. Увы, легкие не работают. На выдохе он браво пожаловался «аа-х», вдоха сделать не может. Но Симка бы точно уела плоскожопием, плоскоумием или еще чем внушительным.
В черепе тихо, как будто вселенная вымерла. Неужели сотрясение мозга? Вроде, так это описывал Игль и сетовал, что оно приключается редко. Нет, всего лишь болевой шок. Короткий при живучести в полсотни единиц. Уж возвращаются шорохи чужих сознаний. Громче, громче… Гора больничного корпуса наливается всеми оттенками непокоя, от паники и до ехидного злорадства. Как же! Попытка самоубийства на Багрифе, где жизнь почитают святыней.
У самого носа завис габарит, воссиял мигалками экстренной службы. Захотелось гордиться собой: автоматика не догнала шибанутого на всю голову телепата… Зато теперь усердно отдирает торопыгу от цветника и транспортирует в операционную. Минут двадцать уйдет на разделение человека и впрессованных в него экзотических растений. Еще пять мгновений, пожалуй, займет восстановление целости костей. Если до того природная живучесть их не срастит.
– Не могу ж.., – на сей раз ненормальная вслух сообщила вынесенный себе же приговор.
Хорошо хоть, договорить не смогла: Гав разобрал просьбу друга, соорудил из себя эластичный бинт дурехе на пол-лица. Вроде он улучшает снабжение окислителем и борется с шоком. Ага, и мешает кое-кому уничтожить свою жизнь окончательно. Большинство рас полагают самоубийство тяжким недугом. В том числе исключающим право на потомство или уход за таковым – тут есть варианты, их много и некоторые гадки до изумления.
Саид копался в справочнике и вздыхал, пока из спины извлекали спрессованный цветник. Девица лежала без сознания, придушенная бдительным морфом. Ее пока не трогали, сразу считав состояние как стабильное.
– Итак, – угрожающе начал пожилой врач с мордой очковой змеи и внедренным на уровне подсознания убеждением в святости жизни, – это было…
– Да, было, – перемогая боль, громко возмутился Саид, пока не стало поздно. – Какого черта?
– Черта… какая черта? – запутался ящер.
– Идиома, – более мирно пояснил Саид, истошно подмигивая очнувшейся девице. – Я говорил в прошлый раз, когда лечился здесь: перила ограждения в небесном саду низкие. Если, положим, некто с моим уровнем физического развития вздумает прыгать в длину, он может вылететь за край, не осознав угрозы. Я говорил! Вслух! Громко!
«Только молчи, – думал Саид для ошарашенной самоубийцы. – Только молчи! Одна ошибка, и змеелюды отправят тебя на пожизненную коррекцию. В вязкий питательный раствор, как овощ. Без права двигаться. Без права…»
– На вверенной нам планете – несчастный случай? Которого можно было избежать? – ужаснулся очковый змей, нехотя принимая предложенную версию. Он уже проверял ее. И, кажется, именно теперь обнаружил отчет с теми самыми словами. – Да… Можно допрыгнуть, вы угрожали доказать это наглядно. Вы провоцировали несчастную! Похвалялись прилюдно! С этого момента ваше присутствие в наших мирах недопустимо. Жизнь священна. Вы… дикарь и чудовище. Жертва нуждается в компенсации и, согласно нашим законам, вправе рассчитывать на пожизненное ваше…
О проекте
О подписке