Глава 4. Капитан – Жирафу, деньги – «Голиафу»

Течением его потащило под лёд.

К счастью, нарты оказались на льду, и он с помощью страховочной верёвки попытался выбраться, но лёд не держал его и продолжал ломаться. Стараясь облегчить свой вес, он отшвырнул от себя тяжёлые метеоприборы и фотоаппарат, висевшие на ремне через плечо, но не смог добросить, и они пошли на дно. Из последних сил он вылез на кромку просевшего льда и пополз до берега этой громадной застывшей реки, огибая полынью – ветер дул, свирепея. Когда он добрался под берег, то утолил жажду от жара тела снегом, наметённым сюда ветром.

Отдышался немного. Стал снимать мокрую одежду, чтобы выморозить.

Потом закопался в снег, растирая руки и ноги.

****

Егоров всегда торчал по утрам в коридоре перед их палатой.

И если его сейчас перед палатой нет, это означало только одно – Егоров бросился к Сергеичу. А если так, то скоро Сергеич нагрянет с обыском. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы был обнаружен патрон. Патрон – это доказательство… Вот только – доказательство чего? Долбанные таблетки!

Роман закрутился по палате, запинаясь о ножки кроватей и стараясь вспомнить всё о патроне… Патрон никто не должен видеть. Это опасно для него. Почему опасно – он забыл… Надо быстрее вспомнить. Как-то это связано с Сергеичем.

И тут слабое воспоминание забрезжило в его сознании, такое же слабое – как тонкая нить, отрывная нить. Роман поднял руку к глазам и разжал кулак: патрон всё ещё был в его пальцах. И у патрона была отрывная нить! Значит за неё можно дёрнуть!

И он дёрнул и вытащил патрон из оболочки, и, сбросив с ноги тапок, запихал в него патрон. Немного помедлил и запихал туда же пластиковую оболочку. Теперь тапок можно опять надеть, потому что шаги уже близко. Он надел тапок, придавил патрон пальцами и отвернулся от двери, потому что она уже открывалась.

– Так вот же он! – воскликнул доктор Сергеич и простучал каблуками через палату к Роману. – Вот же он, наш герой!

Роман обернулся и как мог спокойнее посмотрел на Сергеича, краем глаза заметив, что санитары уже бросились обшаривать его постель и постель Егорова.

– Ну, давай, хвались, герой! Что ты там принёс? – продолжал ликовать Сергеич, и от этого его кустистые брови стали даже ещё кустистее.

Роман переспросил удивлённо:

– Я? Принёс?

Ликующее выражение на лице Сергеича сменилось на недоумённое.

– Где патрон? Егоров мне всё рассказал! – спросил он и, не получив ответа, обернулся на Егорова, который выглядывал из дверного проёма, не решаясь зайти внутрь.

– Какой патрон? – опять переспросил Роман и добавил с удовольствием, тоже посмотрев на Егорова: – Ваш Егоров – псих сумасшедший!

– Ну, не такой уж он и сумасшедший, – пробормотал Сергеич, обшаривая глазами Романа с ног до головы: тот стоял ровно, прямо, руки со сжатыми кулаками держал по швам.

– Не такой уж он и сумасшедший, – повторил Сергеич задумчиво и принялся разжимать кулаки Романа – сначала пальцы на правой руке, потом на левой.

Роман не шевелился, он вежливо и согласно улыбался, но кулаки не разжимал. Сергеич кликнул санитаров, и они тоже стали бороться с кулаками Романа, а когда побороли – увидели, что в кулаках у него ничего нет. Роман заулыбался ещё шире и ещё сладостнее, а когда ему приказали снять тапки, он их с готовностью снял, чтобы Сергеич тоже увидел и тоже понял.

Понял то, что секунду назад почувствовал пальцами ног сам Роман.

Что в тапке у него!.. Уже!.. Ни-че-го!.. Не-ет!

****

– Будущее тормознулось, потому что космос двигает только один нормальный чел, Илон Маск!

Ты усёк? Остальные богатенькие ричи всё своё бабло положили под жомпу. И сидят на них. Они своих миллиардов никогда в жизни не истратят, так и склеят ласты возле них, но научно-технический прогресс человечества не будут двигать. А правительства?.. Им разве нужна борьба с болезнями? Им нужен только электорат в период выборов, а потом хоть бы всё население Земли гробанулось нахрен! Им же нас кормом снабжать надо, а не хочется, – тут Егоров прервался и в первый раз за всё время своего монолога посмотрел на Романа круглыми и честными глазами.

Чувствовалось, что Егоров нервничает, что ему неловко, неудобно перед Романом. В другое время Роман поддержал бы пылкую речь Егорова, и они заговорили бы, заспорили с ним на общую любимую тему – о научно-техническом прогрессе и о покорении космических глубин. Только не сегодня. Сегодня Роман даже смотреть на Егорова не мог… Гамлет грёбаный с совиными глазищами! Монологи он читает!

А потом Роману сообщили, что у него – посетитель, и он ушёл.

Посетителем была Элечка.

– Ну, как ты тут, родной? – спросила она.

– Ты должна меня срочно вытащить отсюда! Мне надо вернуться к своим, – сообщил ей Роман придушенным шёпотом.

– Как только врачи разрешат, – пролепетала она.

– Элечка, они же без меня погибнут! – сказал он. – Ты просто не догоняешь!

– Кто погибнет? – переспросила она.

– Охотники! – вскричал он, уже начиная волноваться. – И Жираф без Капитана! Их же неандерталы преследуют. Страшные раны!

– Милый мой, какие охотники? Ты никогда в жизни не охотился.

Эля смотрела на него, и в её глазах он не увидел понимания, в них была только любовь и жалость, и жалости было больше. Ей было его ужасно жалко, а ему отчаянно нужна была помощь. Ведь друзья к нему не приходили. Ни один не пришёл его навестить в психбольницу. Конечно, он же теперь сумасшедший! А кому нужны в друзьях сумасшедшие? Только что же ему теперь делать?

И он заспорил:

– Не охотился никогда. Раньше. Только теперь я – Капитан. Отставить!

Она в растерянности опустила глаза, и он понял, что опять сказал что-то не то или не так, и надо быстрее исправляться, надо быстрее находить для неё верные, правильные слова. Он даже дыхание затаил – так задумался.

– А где Гаврилыч? – наконец, смог произнести он. – Ты звонила?

– Звонила! Я звонила ему, – обрадовалась она его внятному вопросу и тут же сникла опять: – Но дядя Петя не подходит к телефону, а дома у них по-прежнему никого нет.

Он опять вспыхнул, и опять заговорил о том, как с неандерталами опасно, намного опаснее, чем с разумными, а патрона всего четыре, но у Жирафа магазин больше, только он никого к нему не подпускает, потому что они, Жираф и Простоватый – папенькины сынки.

Скоро Роман увидел её отчаянный взгляд и замолчал, а потом попросил едва слышно:

– Элечка! Ты только маме не звони, ладно? Не надо ей знать.

Тут она встала, подошла и обняла его, прижала крепко-крепко к своей груди, погладила по голове нежными руками. Сказала:

– Бедный мой, как ты мучаешься.

И он понял, что она тоже страдает и мучается за него и за себя, и за их ещё нерождённого и даже незачатого ребёнка – он понимал это и тоже терзался, потому что не хотел, чтобы она страдала.

Он застонал, как от боли, отвернулся и опустил глаза. И больше с нею не разговаривал. Зачем её мучить?

И Элечка ушла, пообещав прийти на другой день.

****

Когда Роман вернулся в свою палату, он узнал, что Егорова выписали и отправили домой, а его самого переводят в закрытое отделение.

И он сразу всё понял и заметался мыслями, собрав их вместе, насколько было возможно… Так! Егоров – его же не должны были выписывать так скоро? И почему Егоров с ним не простился, не дождался его?.. И почему самого Романа переводят в закрытое отделение? Он же хорошо себя ведёт, не буянит, как другие? Нет, здесь что-то не так. Здесь что-то не очень складно выходит.

Ах, вот оно что!.. Это Сергеич расстарался. Это из-за патрона. Сергеич хочет узнать, как Роман перенёс патрон из сна. Сергеич не поверил, что патрона не было, а может он просто хватается за соломинку: а вдруг? А вдруг патрон – не маниакальный бред шизофреника Егорова? А вдруг патрон просто хорошо спрятан?

Тогда что же получается? Получается, что ему сейчас нельзя опять попасть в плейстоценовый сон! Нельзя, чтобы Сергеич узнал о его снах и начал ставить над ним опыты. Тогда Роман из этой больницы уж точно никогда не выйдет. Или выйдет слишком поздно… И получается, что ему нельзя сейчас в закрытое отделение. И получается, что ему надо срочно попасть назад в свой сон и спасти группу.

Роман высунул голову в коридор и огляделся – в коридоре никого не было. Женька-«генерал», двухметровый детина с квадратной челюстью, топовый пациент психбольницы, был не в счёт. Роман вышел из двери и чуть ли не на цыпочках засеменил навстречу Женьке, намереваясь быстро и незаметно проскользнуть мимо него в чью-нибудь палату и спрятаться там хоть на время.

Когда он поравнялся с Женькой, тот сказал:

– Смотри, какие у меня цветы. Жена принесла.

Роман поднял глаза: в огромной ручище Женьки был, действительно, зажат букет роз, только давно увядший.

– Он у тебя уже засох. Твой букет, – бросил Роман на ходу, не останавливаясь.

– Он не засох! Зачем врёшь? Жена принесла! – закричал вдруг всегда спокойный Женька и ударил его букетом.

Удар пришёлся на плечо и шею и был болезненным: засохшие розы сильно и ощутимо кололись шипами, но Роман не стал останавливаться. Он бросился к двери в ближайшую палату и, распахнув её, заскочил внутрь. И вовремя: Женька продолжал кричать, и на его крики в коридор уже набежали больные, которые зашумели, а значит сейчас прибегут санитары, если уже не прибежали.

Многоместная палата, куда заскочил Роман, оказалась пустой. Он выбрал самую дальнюю койку, быстро лёг в неё прямо в тапках и одежде и укрылся с головой, стараясь расслабиться.

Значит так… Значит, приступим. Сначала – успокоим дыхание. Потом расслабим лицевые мускулы… Теперь эти. Глаголы… Как их там… Вот факость! Ничего не помню из таблицы! Всё из головы вылетело. Тогда, значит, как там это…

– Капитан – Жирафу. Деньги – Голиафу, – стал медленно повторять он в ритме своего дыхания. – Капитан… Жира… Фу…

****

Этот алас он знал, как свои пять пальцев.

Если пройти по его пологому склону вдоль опушки лесочка, то слева, в самой низине, будет неглубокое озеро с берегами, заросшими ивняком и болотной травой. Место почти открытое и безопасное, насколько может быть безопасна степь настоящей плейстоценовой эпохи. За лесочком начинались горы с многочисленными пещерами, которые получились от вытаивания льда и усадки горных пород из-за термокарстовых процессов. В пещерах жили львы, гиены-крокуты и свирепые медведи. Свирепость медведей Капитан прочувствовал, как говорится, на собственной шкуре.

Он кисло улыбнулся, повёл плечами и пошёл с размеренностью человека, привыкшего к долгим переходам. И обычные его мысли опять потекли вдогонку.

Итак. Первая ошибка человечества состояла в том, что оно придумало само понятие «Время»…

Вторая ошибка – что оно выделило придуманное им Время в физическую категорию…

Сейчас алас был накрыт промозглым колпаком серого тумана, принесённого ветром с неназванного пока никем Охотского моря. А в таком тумане пещерному льву спрятаться, чтобы выпасти тебя и почикать – пара пустяков. Вообще-то, пещерному льву, чтобы подползти к тебе и почикать, и туман не нужен. Капитан был свидетелем, как эта громадина легко и незаметно подкралась к овцебыку в траве, в которой с трудом спрятался бы даже заяц. И случилось это погожим летним днём.

Теперь человечество все свои открытия кодирует относительно Времени…

Но вне Времени человека нет – только он всё определяет Временем…

От этого аласа до того места в лесу, где он тогда оставил свою группу, было почти час ходу. Потом надо будет ещё отыскать парней. Не стояли же они на одном месте в ожидании его возвращения? Наверняка, спустились к реке… Капитан огляделся в тепловизор и опять пошёл. Надо было торопиться. Он почему-то твёрдо знал, что времени у него нет совсем.

Солнце стояло в самой высокой своей точке, характерной для полярного дня, насколько можно было понять в таком тумане. Знать бы ещё, какой сейчас месяц, но это – точно начало осени или конец лета, совершенно определённо. Правда, трава подморожена и похрустывает под ногами, но заморозки даже летом в этих местах – совсем не редкость.

В тепловизор ничего живого вокруг не наблюдалось. Да где же все звери? Почему попряталась вся здешняя непуганая дичь и хищники? Ладно – крокуты, эти гиены спускаются с гор в алас к водопою и за добычей ближе к ночи… Но даже пещерных львов не видно. И медведи должны были шастать по лесу, а их нет. Хотя это даже хорошо…

Капитан опять остановился и поводил плечами, поправляя лямку бэкпэка, чтобы тяжесть груза равномерно пришлась на всю спину. Пошёл дальше, не переставая прислушиваться и вглядываться в туман.

В конце Пейстоцена древний лев жил в тундростепи вместе с мамонтами, овцебыками и северными оленями, и был самым сильным и опасным хищником. Он сочетал в себе черты льва и тигра, но не был предком этих современных хищников. Он подкрадывался к добыче на расстоянии прыжка, прыгал и душил её, а в случае неудачи никогда не преследовал. Остатки добычи поедал его прайд, а после прайда – крокуты, шакалы и, – уже самыми последними, – люди. Этим доставались уже одни кости. Потом в конце ледникового периода все пещерные львы вымерли, а может, были уничтожены… Уж очень престижной считалась у знати всех времён «охота на льва». Так же, как и «охота на дракона», впрочем.

Сам Капитан зверей стрелять не любил, а егерем пошёл, когда его выдавили из руководства «Голиафа»… Ведь это он, физик-теоретик, стоял у истоков разработок тайм-калигмента. Это он, мечтая о путешествиях во времени, нашёл первых инвесторов и раскрутил идею до практического применения – к его большому сожалению, в качестве любительской и спортивной охоты.