Привлекали их не вполне очевидные места. Мечта земляного шмеля – пустая мышиная норка с сохранившейся травяной изоляцией, а порой матка готова даже сразиться с мышью. Древесный шмель, напротив, ищет себе квартиру повыше, например в старой стене дома с воздушной изоляцией.

Так и есть. Пока я срезала сухие стебли мяты возле угла дома, рядом послышалось басовитое жужжание. Потом всё стихло. Через минуту-другую жужжание возобновилось, и внизу у стены появился шмель. Красноватый, как спасенный из дождемера, так что, возможно, та же самая особь.

Может, он меня запомнил? Как ни странно, шмели умеют распознавать людей. Или он смутно узнал место? Поскольку шмель был древесный, он в принципе мог родиться там годом раньше. И сейчас опять выполз из-под дощатой обшивки, чтобы побыть на воздухе. Происходило всё как раз возле скамейки, где я думала расположиться со своими бумагами, поскольку летом люблю работать под открытым небом. Солнце заряжает меня, как батарейку, а насекомые жужжат, словно динамомашина. Если шмель намерен поселиться на углу дома, мы могли бы в тишине составить друг другу компанию.

Так или иначе, он явно будет жить по соседству вместе со своей семьей, так что не мешало бы разузнать о нем побольше. Теперь я была вдвойне благодарна ученым, изучавшим поведение шмелей. Энтузиаст Дейв Гоулсон даже прикреплял к ним крохотные передатчики, которые регистрировали их полет, и вместе с другими исследователями детально разобрался в том, что происходило в их жилищах. В итоге я имела известное представление о весенней жизни в стене.

В отличие от некоторых белок, шмелю много места не требуется. Достаточно горсточки теплоизоляции. Из «утвари» есть только кувшинчики, которые шмелиха делает из воска, выделяемого железой на брюшке. Сформировав кувшинчики с помощью жвал и лапок, она мало-помалу наполняет их урожаем, собранным с разных цветов. Один кувшинчик – нектаром: он пригодится в те дни, когда она не сможет вылетать. В других хранится пыльца, смешанная с нектаром, а сверху она откладывает яйца. Проверив и запечатав кувшинчики, матка ложится сверху, словно наседка.

На брюшке шерстка у нее редкая, как на наседных пятнах у птиц, так что шмелиная матка находится в близком контакте с яйцами. Им требуется тридцать градусов тепла, и она чутко ощущает температуру. Если шерстки недостаточно, шмелиха разогревает тело, вибрируя крылышками. Таким же образом она повышает температуру и в полете, так что в принципе она теплокровна.

Несколько дней насиживания – и из яиц выходят личинки; они досыта наедаются пыльцой из кувшинчиков и закутываются в коконы, где за несколько недель превращаются в блеклых шмелей. Выбравшись из коконов, они сразу ползут к кувшинчику с нектаром, чтобы запастись энергией, после чего ползут к своей теплой матери, чтобы обсушить еще обвислые крылышки. Первая шмелиная детва немногочисленна и мала ростом, поскольку ресурсы покуда минимальны, но матери-шмелихе срочно нужны помощники. Отныне она посвятит себя только откладыванию яиц, и уже через несколько недель численность шмелиной молоди достигнет нескольких сотен.

Мне тоже пора составить план для семьи, ведь, хотя в доме можно жить посменно, в нем должны разместиться два поколения. К кроватям, стало быть, добавился раскладной диван, который сделал столяр, я же соорудила у обрывов на краю участка небольшие заграждения из веток. Надеюсь, они уберегут младших ребятишек от опасных вылазок.

А вот шмелиная детва, покинув дом, будет совершенно беззащитна. Они останутся в гнезде на несколько дней, заботясь о новых куколках и охраняя вход, но потом им неизбежно придется вылетать, чтобы добывать пищу. Для молодого шмеля это сложная задача. Снаружи караулят большие синицы, наловчившиеся обламывать шмелиные жала о ветки, а цветов, которые можно посетить, весной совсем немного. В сухую погоду нектара у них может оказаться маловато, да и вообще попробуй найди его, цветок-то.

Первый вылет начинается с небольших ориентировочных кругов вокруг гнезда. Чтобы вернуться домой, необходимо зрительно запечатлеть в памяти все окрестные приметы. Если в окружении жилища возникает какое-то изменение, оно сбивает шмелей с толку. Например, поставишь там стул – и им придется совершать новые зондирующие облеты, чтобы уточнить свою внутреннюю карту, а уберешь стул – они впадут в не меньшее смятение и повторят ту же процедуру. Невольно я подумала, что не стоит особо менять что-либо на углу дома.

Вообще шмели, кажется, примечают всё и вся. Ведь чтобы обеспечить личинкам сбалансированное питание, им нужно собирать пыльцу с разных цветов и постоянно летать туда и обратно. Благодаря способности различать мелкие детали они охватывают взглядом очень большие территории. Тысячи фасеток их глаз расположены под чуть разными углами и в совокупности в полете информируют о расстоянии, скорости и маршруте. Дороги, водные артерии и поля служат им наземными ориентирами. Усики-антенны постоянно воспринимают электромагнитное поле Земли, а кроме того, реагируют на малейшее изменение влажности, температуры и ветра. Вдобавок они улавливают все запахи и примечают, идут ли те справа или слева. В тот миг, когда надо с точностью до миллиметра опуститься на цветок, усики регистрируют внешний рисунок венчика.

Так разве можно считать шмелей спокойными сибаритами? Это же результативные суперпилоты с навигационной оснасткой, какой не могут похвастаться современные самолеты. Благодаря ей они способны лететь прямым курсом со скоростью двадцать пять километров в час даже при сильном боковом ветре. Мало того, из всех жужжащих они самые прилежные и успевают сделать за день семь вылетов, посетив каждый раз четыре сотни цветков. А поскольку они вылетают также в прохладную утреннюю и вечернюю пору, их рабочий день зачастую продолжается восемнадцать часов.

Результативность основана на испытанных методах. Шмели запоминают полудюжину разных мест с растениями и время, когда цветы дают больше всего нектара. И свои визиты совершают именно в это время, рационально выстраивая маршруты. Если на цветке недавно кто-то побывал, они летят мимо, как только ощутят такой след. Последовательность действий при каждом приземлении одна и та же. Нектар засасывается в особую полость тела, а крупинки пыльцы, прилипшие к шерстке, счесываются в особые мешочки на задних лапках. Важно распределить содержимое равномерно, чтобы не летать кругами, ведь груз может весить почти столько же, сколько тело самого шмеля.

Лишь когда дневной свет начинает меркнуть, они заканчивают свой рабочий день. Еще утром, когда они покидали жилище, три простых глазка на голове шмеля рассчитали по интенсивности освещения позицию солнца, и на обратном пути они снова ее контролируют. В результате они знают, сколько минуло времени и под каким углом к солнцу надо теперь лететь. Отмечены случаи, когда шмель отыскивал жилье, находящееся в десяти километрах, – правда, на обратный путь уходило два дня. Пропорционально его размеру это соответствует полету человека на Луну и обратно.

Так откуда же взялось странное утверждение, что шмели вообще-то не должны летать? Вероятно, их сравнивали со стрекозами или с планерами. Но крылья шмеля движутся скорее как лопасти вертолета или гребущие весла. Когда края передних крыльев при полете отворачиваются вверх, возникает воздушный вихрь, создающий подъемную силу. Недостаток летательной технологии шмелей заключается в том, что частота движения их крыльев почти соответствует числу оборотов колеса мчащегося мотоцикла, – иными словами, это энергоемкая техника. Часть собранного нектара обычно используется как топливо уже во время полета, поэтому нектара шмелям нужно много.

Цветы на нашем участке шмелям отлично подходят, и им это известно. Они любят цветы черники, брусники и вереска, смородины и малины, любят деревенские растения и пряные травы вроде мяты или мелиссы – всё, что растет возле жилища древесного шмеля. А еще одуванчики. Шмелям нравится сидеть в желтом венчике, где солнце прогревает нектар, и я охотно садилась рядом, чтобы послушать гудение их крылышек.

Всё тельце шмеля способно стать музыкальным инструментом. Мускулы крылышек вибрируют, как струны гитары, и от каждого их импульса крылышки успевают сделать двадцать взмахов. В общей сложности двести взмахов в секунду. Когда гудение крыльев смешивается с вибрациями спинных пластинок и оболочек дыхательной трубки, слышен певучий звук.

Я заметила в нем ритм, описывающий движение. Звук понижался, когда шмель тормозил у цветка, после чего следовала короткая пауза для набора нектара. Затем дополнительные взмахи для подъема – и звук вновь менялся.

Меня завораживало, что движения жизни создают звуки. У всех насекомых свои частоты, от баса шмеля до пронзительного дисканта комаров. Высоту тона определяет головокружительная быстрота взмахов крылышек. Крылья осы машут сто раз в секунду, пчелы – двести, мухи – триста, а комара – шестьсот. Когда певица Габи Стенберг записала звуки насекомых, у нее получилась полная до-мажорная гамма, включая полутоны. Овод – до. Оса – до-диез и ре. Крупный шмель – ре-диез и ми. Пчела – фа. Другая оса – фа-диез. Маленький шмель – соль, соль-диез и ля. Цветочная муха – ля-диез и си. Маленькая пчела – до следующей октавы. В совокупности целая музыкальная азбука из взмахов крылышек.

Шмели слышат музыку крылышек лучше меня, хотя ушей у них нет. Они слышат шерсткой, так как волосоподобные органы улавливают малейшую вибрацию воздуха. С помощью волосков насекомые воспринимают гораздо более высокие звуковые частоты, нежели мы; они буквально ощущают, как воздух трепещет от звуковых волн. Именно звуком крылышек комариные самки приманивают самцов, причем крылышки у них на всякий случай снабжены усилителями звука. Неудивительно, что их так хорошо слышно летними ночами. По крайней мере, для самцов это приятная музыка, и они тотчас настраивают собственные крылышки на ту же частоту. Ведь только когда самец настроен на самку, возможно спаривание.

Гудение шмелиных крылышек вскоре стало восприниматься по-домашнему уютным, однако жужжание раздавалось и в более неожиданных местах. Однажды, найдя в столярке красную краску, я надумала подновить облезлую южную стену дома. И только собралась красить, как передо мной возникло несколько пчел. Я немного отступила, чтобы посмотреть, откуда они взялись, а они устремились к двери, будто хотели попасть внутрь. Но немного погодя я сообразила, что входы у нас разные. Они жили в дверной коробке.

Так-так, стало быть, в южной стене жили и шмели, и пчелы. Я что же, намерена покрасить своего рода пчелиный улей? Мне встречались фотографии словенских ульев, разрисованных на манер старинных крестьянских шкафов. Рисунки были яркие, чтобы их было видно сквозь пчелиный рой, и часто изображали пчеловодческие сценки или библейский Эдемский сад. Подобные рисунки указывали на владельца и одновременно хвастались его пчелиным богатством. Но у меня здесь, в конце концов, не улей, поскольку в дверной коробке обитали дикие пчелы-одиночки. Этот вид называется рыжая стенная осмия, и шерстка у этих пчел красноватая, как у древесного шмеля. Всё под цвет дома.

Рыжие осмии жили здесь, должно быть, с прошлого лета, когда одинокая самка пробралась в стену, чтобы тихо-спокойно отложить яйца, – точь-в-точь как древесный шмель. Дальше ее материнство протекало иначе. Она оставила каждое яйцо в отдельной маленькой ячейке с солидным запасом пыльцы, прежде всего кленовой и дубовой. Затем запечатала детскую и улетела. И хотя ей самой пережить зиму не дано, детва в теплой южной стене могла справиться самостоятельно. Так оно и вышло. Шли месяцы, плотники сновали туда-сюда через дверь, а похожие на маленькие запятушки детки ждали и не спеша развивались, питаясь прошлогодней древесной пыльцой. Мне казалось, они утепляли дом собственной жизнью.