Жужжание у двери

Весна выдалась суматошная не только для птиц. До начала лета и мне, и рабочим надо было еще много чего сделать в доме, так что мои визиты туда участились. Белке я мешала до такой степени, что в доме ей разонравилось, а в этом отчасти и состояло мое намерение. Но на участок я приезжала с удовольствием, ведь как раз сейчас год открывался жизни. Пели птицы, набухали почки, просыпались мелкие насекомые. Их крылышки поблескивали скромно, неброско и всё же ярко.

Уже в марте в окно билась заспанная муха. Выгоняя ее на улицу, я думала о великом множестве насекомых, необходимых семейству большой синицы. Если муха сумеет найти партнера прежде, чем ее съедят, в течение месяца можно твердо рассчитывать на сотню тысяч новых мух, так что пусть летит искать партнера!

Немногим позже я помогла только что проснувшейся бабочке-лимоннице выбраться из дождемера. Это был солнечно-желтый самец, который, наверно, спешил покинуть свое зимовье, чтобы подготовиться к пробуждению самочек. Судя по всему, весенние эмоции завладели не только птицами. У бабочек тоже есть сердце, которое от запаха возможного партнера бьется быстрее, а у лимонниц, как мне показалось, страсть была особенно сильна. Спаривание может продолжаться неделю, и самец в самом деле отдаст самочке всё, в том числе питательные вещества и гормоны, которые повысят темп откладывания яиц. Стало быть, скоро на определенных листьях можно будет увидеть крохотные яйца лимонницы.

Прежде чем я сообразила, что жаждущим насекомым требуется мисочка с водой, маленький дождемер нечаянно стал для них ловушкой. Следующим в нем искупался крупный шмель. К тому времени, когда я выудила его из воды, он вконец выбился из сил, поэтому я сходила за ложкой сахарной воды. Спасательная операция явно получила достойную оценку. Когда он окунул в ложку свой хоботок, мне показалось, что его недовольство улетучилось. Шерстку он распушил с помощью лапок, демонстрируя акробатическую ловкость, и, когда она заблестела на солнце, мне захотелось погладить ее пальцем.

Я знала, какая мягкая у шмеля шерстка, потому что однажды мне довелось ощутить ее прикосновения. Как-то раз я в летний зной ехала в автобусе, и вокруг меня упорно кружил шмель. Возможно, от меня пахло цветочными духами, но его внимание было настолько назойливым, что мой сосед галантно вознамерился прогнать его, однако сумел только загнать его мне в вырез. Достать летуна оттуда галантность не позволяла, и шмель остался под блузкой.

Когда он там ползал, я чувствовала мягкую щекотку. Он меня не ужалил, поскольку я наклонилась, чтобы не придавить его, а может, вдобавок это был самец. Поскольку жало развилось из яйцеклада, обладают им только самки, да и те без необходимости его не используют. Обычно они сперва предостерегающе поднимают лапку или испускают неприятный запах масляной кислоты.

Тот шмель постепенно успокоился, и я тоже. Будь он уховерткой, я бы наверняка реагировала иначе. Несправедливо, конечно, но скелет у насекомых располагается поверх тела, и голый скелет вызывает неприятные ассоциации. Другое дело, когда у них яркие надкрылья, как у божьих коровок, или шерстка, как у шмелей. Ведь шмели по-настоящему пушистые: американские ученые насчитали на шмеле три миллиона тоненьких волосков – столько же, сколько у белки. Мне казалось, это неправдоподобно много, но, как бы то ни было, у меня они вызвали ощущение доверительной мягкости. В той долгой поездке, когда шмель отдыхал на моей коже, я решила выяснить о своем попутчике как можно больше.

Мой любительский интерес к биологии со временем изменился. В детстве меня завораживали экзотические млекопитающие вроде робкого окапи. Это странное животное выглядит как помесь жирафа, зебры и антилопы; мало того, у него есть еще и сходство с хамелеоном: глаза могут двигаться независимо друг от друга. Вплоть до XIX века эта живая сказка была науке неизвестна, так как пряталась в вековых джунглях Конго.

Но мало-помалу я поняла, что сказка может находиться совсем рядом. И необязательно среди млекопитающих, хотя с ними сопоставлять себя легче всего. Куда больше и древнее была совсем другая группа животных, и читать о ней – сущая научная фантастика.

Оказывается, есть существа, у которых пять тысяч глаз, уши в коленном суставе, вкус в лапах и трехмерное обоняние. Их речь, возможно, состоит из химии или вибраций и по-настоящему сложна. Уже двести миллионов лет назад они образовывали группу высокоорганизованных организмов, которая со временем стала чрезвычайно успешной. Сейчас они в совокупности весят втрое больше, чем все млекопитающие, рыбы, пресмыкающиеся и птицы, вместе взятые. Они насчитывают больше видов, чем все прочие животные, а на индивидуальном уровне в сто миллионов раз многочисленнее людей.

Короче говоря, насекомые – это полноправные представители биоразнообразия.

Воздушное пространство они завоевали задолго до того, как мелкие динозавры опробовали свои новенькие крылья. Стрекозы летали еще триста миллионов лет назад, а возраст самого древнего из найденных ископаемых мотыльков составляет двести пятьдесят миллионов лет. Поскольку насекомые малы размером и многочисленны, растут быстро и рано начинают спариваться, среди них возникает множество вариаций, а поскольку они обходятся малым количеством пищи, они успешнее других пережили земные катастрофы. Огромные динозавры вымерли, но пчелы, муравьи, жуки, кузнечики и вши сравнительно быстро оправились от неприятностей. Одновременно другие виды, в особенности птицы, развившиеся из динозавров, и цветы, возникшие из семян, упавших на выжженную землю, попали от них в зависимость. В итоге насекомые настолько вплелись в окружающую среду, что без них ее не станет.

К сожалению, мы не слишком их жалуем. Они кажутся крайне инородными, да и поставить себя на место исчезающе малой жизни отнюдь не легко. О тех, кто действительно совсем рядом с нами, например о комарах и блохах, никто вообще слышать не хочет. Потому-то насекомые были и остаются миром для увлеченных знатоков. Сама я не из их числа, но охотно слушаю тех, кто стремится передать другим свой энтузиазм. И я давно поняла, что исключительно благодаря насекомым весна полнится птичьим щебетом и цветами.

Пока что земля большей частью покрыта прошлогодней листвой и ветками, сорванными вешними бурями. Чтобы пробилась зелень, участок надо немного расчистить. Бывшие хозяева оставили в сарае инструмент для всякого времени года, от секаторов до ледобура, так что, разыскивая грабли, я могла заодно разобраться в этих сокровищах.

Однако нашлось там и кое-что другое. Возле кувалды валялось несколько заброшенных осиных гнезд. Я подняла их – до чего же легкие, словно сделаны из пылинок и крошечных крылышек, а ведь там помещалась растущая семья. Как эти невесомые жилища могли быть такими прочными?

Чтобы поближе рассмотреть конструкцию, я забрала гнезда в дом, который, кстати сказать, тоже послужил источником стройматериала. Возможно, осы обгрызали древесину возле двери на южной стене, где краска облупилась. Хотя едва ли можно счесть это повреждением, ведь при минимальном расходе материала результат был выдающийся. Недаром осы – первые на Земле производители бумаги. Из тончайшей бумаги – в жизни такой не видела! – были сделаны как бы округлые фонарики. Я осторожно положила их на кухонный стол и сняла верхний слой. Внутри сферы находился искусный плафон, полный шестиугольных ячеек. Некоторые были пусты, но в иных еще лежали мертвые осиные детки. Если бы они выросли, то приобрели бы индивидуальные отличия и все родились бы с талантом изготовлять бумагу, которую наполнили бы собственной жизнью. Ну чем не поэзия?

Лежа в одинаковых ячейках, полувзрослые осы выглядели невинно юными. Может, они бы посвятили внуков моей сестры в историю с цветами и пчелами? Хотя сами они не имели к этому прямого отношения: история была связана с их длинным генеалогическим древом. Ведь примерно сто сорок миллионов лет назад часть их насекомоядных предков устала охотиться на летучую добычу и начала добывать протеин из пыльцы. И это постепенно преобразило и их, и цветы.

Укорененным в земле растениям приходилось реализовать свое стремление к продолжению рода через посредников; до тех пор пыльцу с тычинок на пестики переносил ветер. Однако ветер капризен и ненадежен, так что пыльцы требовалось огромное количество. Собирающие пыльцу насекомые были куда лучшими курьерами. Поскольку среди динозавров мелкие цветки обнаружить трудно, на помощь пришли магнолии и водяные лилии, окружившие свои соцветия венчиком из лепестков. Другие цветы последовали их примеру и одновременно начали привлекать насекомых еще и нектаром, против которого те не могли устоять.

Тогда-то изменились и новоявленные вегетарианцы, которыми стали предки ос. Их верхняя губа и нижняя челюсть срослись в трубочку, через которую нектар всасывать легче, – вот так они превратились в пчел. С тех пор на протяжении ста тридцати миллионов лет цветы и пчелы осторожно старались удовлетворять обоюдные потребности: цветы – своей сладостью, пчелы – своим полетом. Мне подумалось, что это напоминает любовь; во всяком случае, именно это создало эдемский сад, где позднее появились мы.

Вклад ос в этот сад, пожалуй, менее очевиден, но ведь без них не было бы пчел. А поскольку они тоже любят нектар, то фактически могут участвовать в опылении; к тому же своих личинок осы кормят насекомыми, которых мы считаем вредителями. Яд в их жале считается менее сильным, нежели пчелиный. Так почему они не пользуются популярностью? Потому что не такие пушистые?

Многое в жизни может висеть на волоске, особенно для пчел, потому что пыльцу они переносят как раз на волосках. Кроме того, они превосходно взаимодействуют с цветами. На лету каждый ветвистый волосок приобретает положительный электрический заряд, тогда как заряд цветов на земле слабо отрицателен. То есть между ними возникает небольшое силовое поле, обеспечивающее более тесный контакт. Они в самом деле взаимно электризуются.

Что шерстка вдобавок греет, пчелам в тропическом климате не давало никаких преимуществ, а вот для шмелей обстоятельства сложились иначе. Когда сорок миллионов лет назад они появились в Гималайском регионе, температура там резко упала, так что шерстка оказалась весьма полезна. Благодаря ей шмели стали такими выносливыми, что их по-прежнему можно встретить у ледников. Медоносные пчелы обычно не вылетают при температуре ниже плюс шестнадцати градусов, тогда как шмели покидают гнезда уже при нескольких градусах тепла. Шмелиная матка способна даже перезимовать в земле под снегом благодаря своей шерстке и растворенному в крови глицерину, который не дает ей замерзнуть.

Обычно матка зарывается в почву где-нибудь на северном склоне, чтобы не проснуться слишком рано. Ждет, когда весеннее солнце прогреет почву и на северной стороне успеют появиться кой-какие цветы. Первый завтрак в году традиционно происходит на вербах, чьи мохнатые цветки чем-то похожи на нее. Женские цветки дают богатый энергией нектар, мужские – питательную пыльцу, а это необходимо для развития яиц, которые она носит после прошлогоднего спаривания. Хотя прежде ей надо найти для потомства надежное жилье.

Я заметила, что шмелиные матки уже успели проснуться. После встречи с той, что угодила в дождемер, я видела много шмелей, которые летали на участке, явно подыскивая себе жилье.