Чтобы держать их в напряжении, я вытащил из рюкзака восемь дедовских патронов 12 калибра и пачку сухого горючего. Положив каждый патрон на таблетку горючего, я оставшиеся две таблетки измельчил и соединил этим порошком свою «артиллерию», которую установил по краю скалы. Собрав свои вещи, я поджег сухой «Спирт», после чего, кинув в затаившихся бандитов пару камней ради озорства, на которые они ответили выстрелами, стал быстро спускаться с горы, чтоб обойти их сзади. Я уже подходил к лесу, когда раздался выстрел охотничьего патрона, в ответ сухие пистолетные выстрелы, следом снова громкий выстрел моего «орудия» и.... разгорелся настоящий бой. Солнце уже скрывалось за лесом, когда я подошел к бывшему лагерю. Выше меня на террасе, которую отделала от лагеря осыпь, еще изредка постреливали бандиты. Мои заряды уже отстрелялись, и поэтому не вступали в диалог, наступила моя пора. Прикинув, откуда они будут спускаться со склона, я направился туда. Вскоре я действительно наткнулся на примятую траву, отсюда бандиты забрались на террасу, это был единственный удобный путь. Выбрав место, где молодые сосенки росли вплотную к проложенной тропке, и увидев, что они не смогут миновать это место, я стал устанавливать ловушку. Достав из кармана последние шнуры, я привязал одну гранату Ф-1 к стволу одной из сосенок у самой тропки, а второй шнур подлиннее я протянул через тропинку, закрепив концы: один – на чеке взрывателя, другой – на стволе дерева. Все было сделано быстро и незаметно. Разогнув усики на чеке, я привел ловушку в боевую готовность, после чего поспешил подальше в укрытие, так как осколки у «феньки» разлетаются на две сотни метров. Поднявшись по склону, я укрылся за деревьями, откуда хорошо просматривался и лагерь, и терраса, на которой в сумерках я еще разглядел фигурки бандитов. Прикрепив оптический прицел к карабину, я стал смотреть через него. Прямо передо мной в перекрестье прицела возникло заросшее щетиной, злое, закопченное лицо главаря, который придерживал кавказца, раненого осколком в ногу. Кавказец что-то говорил ему и пытался идти сам, но на первом же шаге рухнул на камни. Старшой пытался вновь поднять его, но кавказец оттолкнул его, по-видимому, боль не давала ему шевелиться, и поэтому двигаться он не мог. Постояв рядом, Хмурый поднял пистолет и поднес его к голове раненого. Я не видел в прицеле момент выстрела, просто затылок у кавказца как-будто вмялся, и из раны брызнула кровь. Только тут до меня донесся сухой звук выстрела. Тело раненого дернулось несколько раз и затихло. Бандит вытащил из карманов убитого пачку денег, оружие и другие вещи. Взяв сумку кавказца, он переложил из нее наиболее ценные вещи себе в рюкзак, а затем сумку и труп забросал в расщелине камнями.

Вытирая грязный пот, Хмурый стал медленно спускаться с террасы, все ближе и ближе подходя к ловушке, тревожно оглядываясь по сторонам. Левой рукой он придерживал лямку рюкзака, а в правой держал наготове пистолет. Тяжело перепрыгивая с камня на камень, он был уже у самой веревки. Запнувшись за нее, он посмотрел под ноги и видно догадался, так как лицо исказилось от страха. Яркая вспышка взрыва подняла и отбросила его в заросли сосняка. Эхо долго отдавалось от скал, затем наступила тревожная тишина, лишь дымилась трава и хвоя на месте взрыва. Оставив вещи у ствола, я взял с собой пистолет и налегке осторожно двинулся к месту гибели главаря.

Старшой полусидел, опершись спиной на валун. Вся правая сторона тела была иссечена осколками и залита черной кровью. Дышал он тяжело, что-то булькало и свистело при дыхании у него в груди. Услышав приближающиеся шаги, он с трудом приоткрыл глаза и долго рассматривал меня и, видно, узнал:

– Выжил все же, падла! Но как? Как?! – свистящим шепотом, булькая и захлебываясь кровью, спрашивал он. – Я же видел тебя мертвым… И как ты мог опередить нас, дьявол? – Рука его, ослабевшая, пыталась достать из кармана куртки пистолет кавказца, свой же он потерял при взрыве.

Вырвав уже вынутое оружие из его руки, я сунул его к себе в карман.

– Не дури! – Я достал несколько пакетов бинтов с тампонами и, стянув с него куртку и рубашку, стал бинтовать сильно кровоточащие раны.

У меня пропала к нему вся злость, когда я увидел его беспомощным, передо мной теперь был не убийца, а человек, которому была нужна моя помощь. Он не мешал мне бинтовать, но в глазах у него была и злость, и боль, и любопытство, и страх за свою жизнь.

– Как ты обогнал нас? – вновь прохрипел он.

– Через болото, – продолжал бинтовать его я.

– Да, недооценил я тебя, надо было самому тобой заняться!

– Поздно сейчас пенять… Да и помолчи, вредно тебе говорить.

– Дай напиться, внутри все горит!

Я отстегнул фляжку и наклонился к нему, поднес горлышко к его губам. Вода плескалась, он с трудом глотал ее, часть вода растеклась по груди и смешалась с кровью, проступившей на повязках. Откинув голову, он перевел дух:

– Больно очень!.. – Немного помолчав, спросил: – Какого хрена ты со мной нянчишься, пристрели, да и дело с концом. Или помучить хочешь подольше? Ведь не поверю, что ты такой добренький, – он закашлялся и, отдышавшись, продолжал, – добренькие, знаешь, дома сидят, а если кто обидит – бегут жаловаться к ментам. Ты наш, до мозга костей наш… Один, почти без оружия, побил меня с ребятами, меня – Хмурого, который почти весь город держит в страхе. Ведь я тоже ни во что не ставлю жизнь! Человек кто? Обыкновенный паразит на земле, тянет ее кровушку, стрижет шерсть с нее, грызет ее мясо, а взамен травит ее ядом, душит газами – и это мы называем Человеком?! Все мечтают урвать кусок побольше да послаще, но одним это удается, и они начинают выдумывать законы, чтобы сохранить этот кусок у себя, другим нет, тогда они обходят эти законы любыми путями, ищут лазейки и многие достигают своего куска. Ну, а третьи, у кого нет мозгов, или слишком боятся драки за свой кусок, а некоторые просто ленивы… – он снова закашлялся, так и не закончив своей философской речи, кровь струйкой потекла из угла рта. –      Печет все внутри!.. Пристрели меня, ведь все равно сдохну! Что я не понимаю, что с такими ранениями долго не протяну, а до ближайшей больницы тридцать верст лесом…

– Нет, Хмурый, рука у меня не поднимется!

– Идиот, мне бы на твое место, шкуру бы снял с живого, жилы бы повыдергивал, ох как бы я потешился! О, Господи, почему я, а не он?! Ну, ничего, я еще не сдох! – глаза у него лихорадочно заблестели от поднявшейся температуры, пот выступил на висках.

– Я и не сомневаюсь, видел, как ты поступил со своими ранеными, ну, а уж со мной подавно. Как никак, а подпортил я ваши планы.

– Дай еще глоток водички, мочи нет, как печет все внутри!

Я протянул фляжку, и он жадно прильнул к ней. Краем глаза я увидел, как его рука легла на ручку пистолета, торчащую из моего кармана. Я схватил бандита за руку, когда он уже выдернул его наружу. Я выворачивал пистолет из его ослабевшей руки, как вдруг он выстрелил, и бандит, охнув, сразу обмяк и затих. На забинтованной груди появилось отверстие, куда угадала случайная пуля.

– Дурак! – прошептал я, глядя на сразу постаревшее лицо погибшего.

Страшная усталость напала на меня, вся злость улетучилась, как по мановению волшебной палочки. Я кое-как присыпал труп камнями, предварительно вынув из кармана карту, письмо, патроны и две распечатанные пачки двадцати пяти рублевок, одна из которых, по-видимому, принадлежала раньше кавказцу. Подобрав рюкзак и оружие, я тронулся обратно к дереву, где лежали мои вещи. Сидя под деревом на своем мешке, я рассматривал трофеи в рюкзаке главаря. Внутри все было иссечено осколками. Я сразу выбросил радиопередатчик, куртку, две нашпигованных металлом банки с тушенкой, фляжку из-под коньяка, который с аппетитом выпила куртка. Среди россыпи патронов от карабина я нашел не поврежденный радиомаяк. Патроны и куртка приняли на себя осколки, и маяк уцелел.

Теперь надо было подумать, что с этой находкой делать. Если я его не поставлю, то вертолет все равно прилетит, так как копию письма они оставили себе, это точно, да и насколько я помню, Хмурый дал координаты цели. Поэтому они просто прочешут район и, наткнувшись на трупы или следы, начнут снова охотиться за мной, одновременно вскрывая бункер, это меня никак не устраивало. Значит, остается установить маяк так, чтобы причинить побольше пакостей. На камни их не посадишь, увидят сразу, а вот на болотистый луг можно. Эта мысль мне показалась реальной и я, оставив ненужные вещи снова под деревом, тут же направился к краю лагеря, где на сыром лугу, перед болотом и установил радиомаяк, предварительно включив его.

Ноги проваливались почти по колено в сырую землю, прикрытую пожелтевшей прошлогодней травой, через которую весело пробивалась свежая зелень. Я сходил несколько раз и принес хворосту для четырех костров, который разложил в виде квадрата шесть на шесть метров. В последний заход я прихватил оставшийся неповрежденным шнур, который я использовал для ловушки Хмурого, две гранаты (одна еще оставалась у меня, а другую я нашел в рюкзаке), и еще один шнур от вещмешка главаря. Выбрав из хвороста еще крепкие палки длиной до метра, я вогнал их в грунт с обеих сторон возле маяка, который весело подмигивал красной лампочкой. Привязав гранаты к колышкам, я установил снова ловушки-мины, используя для этого оба шнура. Теперь все было готово для встречи таинственного Шефа.

Я вернулся к дереву, где лежали мои вещи, и, открыв банку с тушенкой, нехотя поел. То ли от усталости, то ли от пережитого, аппетита не было. Выпив грамм пятьдесят коньяка, что был в первой сумке, и, постелив под себя пробитую куртку, так как земля уже остыла, я почистил и зарядил карабин, подготовил три запасные обоймы к нему, проверив каждый патрон, так как некоторые были измяты осколками. Два заряженных пистолета я сунул себе в карманы. Времени до вертолета еще оставалось много, почти четыре часа и я, слегка разморенный с коньяка, привалившись к стволу, заснул. Сны были кошмарные. Вновь меня убивали бандиты, и снова кровь, кровь и кровь. Несколько раз я в страхе просыпался и долго не мог уснуть, но как только дрема охватывала меня, все это вновь повторялось. Все прожитое за эти проклятые дни я заново проходил, только все это было ужасней. Еле дождавшись полуночи, я развел маленький костерчик из таблеток сухого спирта, и, разогрев на нем оставшуюся тушенку, поел с сухарями.

Выпив для храбрости еще коньяку, я отправился к маяку, так как мне было нужно при появлении вертолета зажечь костры. За ловушки я не переживал, так как не разогнул усики, чтобы не угадать на свои мины. Сидя возле маяка на куче валежника, я искал через оптический прицел в юго-восточной стороне вертолет, который должен вылететь из Алапаевска.

Стояла тихая весенняя ночь, как будто не было ни крови, ни смертей, лишь тихо шумела на перекате река, да где-то на болоте покрякивали не пуганные утки. Сунув прицел в карман, я уже начал подремывать, как вдруг в тишину ночного леса вторгся посторонний тихий звук. Несколько мгновений я еще вслушивался, а затем, осознав, что это все же вертолет, быстро разжег костры. Разогнув усики у гранат, приведя их в боевое действие, я поспешил к лесу, ощущая, как рокот вертолета быстро нарастает. Вертолет вынырнул из-за леса за болотом и стал быстро приближаться к кострам, я только успел добежать до опушки и скрыться за деревьями. Зависнув над кострами, летчик стал опускать машину ниже и ниже, и вот она уже коснулась колесами грунта, который с готовностью их поглотил. Винты, поработав еще немного, остановились. Из открытой двери никто не показывался, лишь на миг блеснули стекла бинокля: по-видимому, их смутило, что нет Хмурого, и кто зажег огни. Костры слепили их, мне же хорошо было видно все, что происходило у вертолета. Наконец, из вертолета выпрыгнули двое, в пятнистой униформе, с автоматами наготове. Тяжело продвигаясь по сырому грунту, они разбросали костры и, обойдя вокруг вертолета, махнули рукой, что все спокойно. Из двери стали вылетать вещмешки, а следом за ними, переговариваясь, стали выпрыгивать одетые в униформу «боевики». Рассматривая их через прицел, я насчитал десять человек, девять автоматов АКМС и ручной пулемет. Один, по-видимому, летчик, наверное, остался в вертолете, так как рисковать им они не станут.

Разобрав свои вещи и взяв оружие наизготовку, они, проваливаясь в сыром грунте, направились к горе. Шедший ближе к маяку, завернул, чтобы его взять, и тут же вспышка взрыва отбросила его. Идущий рядом с ним боевик, схватившись руками за грудь, медленно оседал на землю. Остальные, как по команде, упали в осоку, готовые отражать атаку. Спустя некоторое время, двое подползли к убитым. Забрав вещи и оружие, они поползли не обратно к группе, а к вертолету, по-видимому, чтобы оставить оружие и вещмешки. Вдруг ползущий впереди замер и поднял одну руку вверх, как бы останавливая ползущего сзади. Я понял, что вторая ловушка обнаружена. Поймав его голову в перекрестье оптического прицела, я начал плавно нажимать на курок, но тут он вдруг повернул лицо, что-то говоря напарнику, и я, глядя на его молодое, свежее лицо, опустил карабин. Не поднялась у меня на него рука, не было той злости, что толкала раньше против Хмурого и его компании. Я понимал, что меня они не пощадят, но не мог я сейчас стрелять. Собрав свои вещи, я поднялся и, прячась за деревьями, направился в сторожку, где решил отдохнуть и обдумать сложившуюся ситуацию.

… В то время, пока я шел к сторожке, мои новые «знакомые» обнаружили трупы Хмурого и Кавказца, так как Шеф предусмотрительно взял с собой следопыта, и тому не составило большого труда разобраться в ситуации и обнаружить трупы погибших. Передав по рации Шефу о том, что первая группа уничтожена, они получили приказ: прочесать всю и уничтожить всех посторонних, главное же – найти вход в бункер. Разделившись по парам и одев бронежилеты, они разошлись по маршрутам, поддерживая связь с Шефом и друг с другом по рации. Двое направились в сторону моей сторожки, осматривая все подозрительные кусты и выемки, продвигаясь все ближе и ближе к моему убежищу. Это были уже профессионалы, охотники за головами, и они как псы шли по следу…

Придя в избушку, я разогрел чай и попил его с сухарями, после чего решил немного поспать после неспокойной ночи. На всякий случай я установил на тропинке, уже протоптанной мною, последнюю свою гранату, своим испытанным методом – метрах в ста от избушки, чтобы у меня было время скрыться в случае тревоги. Все же кошмарная ночь сказалась, и я уснул, как будто провалился в пустоту. Организм стремился восстановить потраченную энергию, и ему было не до сновидений.

Пробуждение мое было весьма неприятное. Прямо перед глазами у меня застыло дуло автомата, который держал одетый в пятнистую униформу кавказец, второй – тот самый, которого я недавно держал на мушке, вытряхивал вещи из моего рюкзака. Увидев знакомую рацию, он понял, что я тот, за кем они охотились. Ухмыльнувшись, он подошел ко мне и, отстегнув от пояса наручники, защелкнул мои запястья на спинке кровати:

– Это он, Басмач, кого мы и искали!

– Я это сразу понял, едва увидел его разукрашенную рожу, видно здорово его ребята обработали, жаль только, что упустили!

– Надо сообщить Шефу, что одного мы взяли!

– Давай, заодно узнай, что с этой сукой делать! – Дуло качнулось перед моими глазами.

Я, как завороженный, смотрел за его движениями. Усилием воли оторвал взгляд от ствола автомата и перевел его на боевика. Униформа сидела на этом кавказце как влитая. Из кармана на бедре торчала рукоятка кинжала, с ремня свисал подсумок с характерными очертаниями гранат, на груди – сумка с тремя запасными магазинами.

– Шеф, мы одного взяли, что с ним делать? – проговорил в рацию молодой, которого я мысленно окрестил Кудрявым. Рация ответила сразу, видно Шеф был наготове:

– Молодцы, кто он такой, сколько их!? И быстро, главное – быстро! Все, что узнаете интересного, передадите мне! Кончать его пока не надо, сам хочу еще с ним напоследок поговорить, ну а сведения выжимайте, как можете! Жду!

Кудрявый взглянул на меня и кивнул на рацию:

– Слышал?! Так что давай по-хорошему: кто, откуда, зачем мужичков наших замочил, ну и так далее. Глядишь, шеф и отпустит тебя, если все расскажешь!

– Все слышал! И твой разговор, и басни Хмурого, так что пошел ты, пес смердячий, сам знаешь куда!

– Басмач, займись им! – прошипел от злости он.

– Жаль, пожалел я тебя, когда ты гранату мою обнаружил, а ведь держал тебя на мушке.

– Зато я тебя не собираюсь жалеть! – подскочил ко мне молодой и ударил меня в печень. Дыхание перехватило, как будто из меня разом выжали воздух, колени подогнулись, руки резко дернулись, так что наручники с силой врезались в запястья. Минуты через две, когда дыхание восстановилось, и боль немного прошла, вопросы стал задавать кавказец:

– Слухай, паралитик! Если будешь парашу пускать, так до конца дней печенками у нас рыгать будешь, так что не гони пластинку, петушара, тебе же лучше!

– Ну, кто… откуда… сколько вас… Где остальные? – нанося удары, шипел Кудрявый. Я, как мог, отворачивал лицо, которое вновь было в крови.

– Ша! Оставь его мне! – доставая кинжал, произнес Басмач.

Он поднес острие к моему глазу:

– Хрюкало не лакшит, что его моргало посадят сейчас на пиковину!.. Ну, будешь ботать? – он поднес кинжал к самому зрачку, и я понял, что еще секунда – и я лишусь глаза.

– Хорошо, все скажу!.. Трое нас, трое, туристы мы… А тут в нас пулять начали, гоняться за нами… И вообще, я никого не трогал, это все Серега, это он притащил сюда рюкзак, и про Хмурого он рассказывал…

– Где они? – не отнимая кинжал от глаза, стал спрашивать Басмач.

– В лагере, у Сторожевого камня. – У меня от напряжения и ожидания удара ножа выступили слезы, но это были слезы не от страха, а слезы от бессилия, от закипевшей злости – на себя, на этих урок, это была та самая злость, которой так не хватало мне на лугу.

– Где ваш лагерь, показывай! – отцепил меня от кровати Кудрявый, Думая, что они меня сломили и теперь я выполню все их приказания. Он защелкнул наручники у меня на руках спереди и даже дал мне прикуренную сигарету, что по его меркам было сверх благородство.

Толчок дулом автомата в спину дал мне понять, что от меня требуется. Я покорно вышел из избушки и показал рукой с зажатой сигаретой на тропинку:

– По ней – до ручья, а дальше – вдоль болота до Сторожевого камня…

Кудрявый осмотрелся и, взяв автомат наизготовку, тронулся по тропинке вперед. Он шел пружинистым шагом, весь напряженный, готовый в любую минуту открыть стрельбу. Толчком автомата Басмач дал мне понять, чтобы я шел следом за боевиком. Сам же он отстал шагов на пять от меня, шел так же настороженно, держа оружие наготове. В лесу стояла тишина, только сухие ветки да хвоя похрустывали под ногами у моих спутников.

"А ходить-то осторожно вы, сволочи, не умеете, хоть и натасканы для драки", – злорадно зачем-то подумал я, хотя во все глаза старался увидеть место установки последней гранаты… Вот она, шагах в тридцати моя елочка… двадцать шагов, только бы получилось. Передний от меня в трех шагах, задний тоже держится на расстоянии. Пятнадцать… Кудрявый приостанавливается и смотрит по сторонам. Ну иди же, иди козел! Молодец! Десять… Пять…Три… Вот она, в траве, моя проволока. Передний прошел, не задев ее и не заметив, я же, затаив дыхание, зацепил ее ногой и одновременно со щелчком бойка прыгнул на переднего бандита, накинув ему на горло наручники. Резко сжав ими горло, упал вместе с ним на землю, откатываясь в ложбинку.

Автоматная очередь с опозданием прошла над нами, но резкий взрыв гранаты оборвал ее. Просвистели осколки, глухо врезаясь в стволы деревьев, на голову посыпались срезанные ветки и кора. Противно запахло взрывчаткой. Удар локтем в бок привел меня в чувство. Кудрявый, держась одной рукой за наручники, стараясь освободить горло, другой бил в бок, пытаясь вывернуться из-под меня. Упершись ему коленом в спину, я резко сдавил горло наручниками. Руки его ослабли, по телу пробежала судорога, и он затих.