Надежда умирает последней

Утро выдалось ясным, хотя и холодным. Николай бодро шагал от метро к высотке на проспекте Мира, в которой на третьем этаже проживала его Оля с семейством.

Москва всегда вселяла в него радость и надежду в свои силы, как показало время, и будущее тоже было подвластно ему.

Родителей и дом, в котором родился, не выбирают, поэтому к Алатырю он относился с особым трепетом и чувством любви, но теперь Москва стала его вторым домом, его настоящим и будущим.

Ольга с семейством были дома, рано еще.

– Приехал наш путешественник, теперь все в сборе, – потчевала его Оля завтраком, он тоже был рад, рассказал о поездке.

– Дядька с отцом обещали приехать после праздника, ты поговори с главврачом, как он, не забыл об обещании, отец совсем плохой стал, сдал, я сразу это понял, как увидел его.

– Приедут, устроим и подлечим, об этом не беспокойся.

– Как-нибудь вместе в Алатырь съездим, покажу тебе свой райский уголок, заветные места, – прижал он ее к себе, но в коридоре ходили, того и гляди заглянет кто, и он понял, придется подождать до вечера.

– Надо будет дверью заняться, замок поставить, укрепить, покрасить, когда сделаю, удивишься, дверь свою не узнаешь.

– Хвалила себя калина, что с медом хороша.

– В Алатыре нет ничего, вот газеты привез, открытки, к теткам не ходил, а то бы банок надавали с капустой и вареньем, не дотащить, – оправдывался он, понимая, что с пустыми руками негоже приезжать, – даже на кладбище не сходил, дождь, грязь.

Еще он рассказал Оле, как они ездили на Бугор за водкой, она смеялась в ответ, ей все нипочем, добрая душа сама все отдаст, не требуя ничего взамен, приехал, и она счастлива.

О нем и говорить нечего, он дома, рядом с Олей.

– Бабуля наша тоже плоха стала, заговаривается, мама работает, Кирюша учится, французский штудирует, произношение по кассетам шлифует. Педагог его хвалит.

– То-то я смотрю, куда магнитофон подевался. Ладно, пускай пока шлифует, Юра Антонов от нас не убежит.

– Мы с мамой стиркой занимались, я по магазинам моталась, помимо отпуска у меня еще отгулы есть.

– Я тоже думаю, до праздников обо мне не вспомнят на студии, а там видно будет. Буду работать над сценариями, сессия не за горами, контрольные пора готовить.

– Об этом не переживай, я уже договорилась с Куршиным, скоро будут у тебя твои контрольные.

Так бы и говорили весь день, так им было хорошо вместе.

– Вчера вечером с мамой бабулю мыли в ванной, так она не хочет мыться, брыкается, ругается матом, – удивлялась Оля, – голову не дает мыть, потом еле волосы расчесали. Больно, кричит.

Я ей говорю, бабуля, надо мыться, а она сердито так на меня посмотрела, и отвечает: ничего, скоро на полу помоете.

Они помолчали, думая каждый о своем: он об отце, она о бабе Варе, даже в мыслях не допуская того, что видимо, скоро придется расставаться с ними навсегда. Авось, не скоро еще.

В дверь постучали, в комнату заглянула Тамара Федоровна:

– Оля, обед пора готовить, никак не наговоритесь?

Оставшись один в комнате, Николай прошел к окну и сел за свой письменный стол, заставленный книгами, стопками бумаг, сценариями. Работы непочатый край, только строчи – не ленись.

Как об этом говорит его педагог, Лесин Валентин Петрович: сначала составьте план работы, затем поэтапно приступайте к осуществлению намеченного, и так каждый день. При упорном труде все у вас получится. Глаза страшатся, руки делают.

Ну что ж, приступим, нам не привыкать…

Телеграмма

Шестого ноября у всех было предпраздничное настроение, Николай еще с утра съездил к себе на Кржижановского, снял показания со своего счетчика, сходил и оплатил коммуналку, прибрался в комнате, закрыл балкон.

В комнатах у соседей гремела музыка, звенели стаканы, там уже отмечали праздник заранее, но его это мало касалось, он запер свою комнату и поехал на проспект Мира.

Какой разительный контраст, чистота, тишина в большой квартире, где царил матриархат, даже Тишка уютно дремал на своем половике у двери, а в воздухе благоухало праздничными пирогами, аж слюньки потекли у проголодавшегося художника.

В коридоре появилась его Оля, как волшебница, на подносе блюдо с пирожками, кофе в кофейных чашках, они закрыли за собой дверь комнаты, и в их райском уголке наступил праздник.

Поздно вечером, когда все готовились ко сну, раздался звонок в дверь. Тамара Федоровна открыла, и ей вручили телеграмму.

«Коля, тебе телеграмма из Алатыря!»

Николай вышел в коридор, взял телеграмму:

«Коля, срочно приезжай, умер отец. Дядя Митя.»

Прочитав ее несколько раз, вернулся в комнату, сел. Вскочил.

– Надо ехать на вокзал, за билетом.

– Я с тобой, одного не отпущу, – Ольга видела, в каком он «никаком» состоянии, – мама дала сто рублей тебе на расходы, больше нет. У нас с бабулей тоже дела плохи. Мало ли что.

В кассах на Казанском вокзале пришлось постоять в очереди, Николай показал телеграмму, купил билет на первый же поезд, идущий через Канаш, вернулись домой.

– Надо бы брату позвонить в Мурманск, хотя, дядя Митя наверняка и ему послал сообщение.

– Коля, давай поспим немного, – прикорнули, настало утро.

После завтрака Николай уже собрался на выход, как приехал всполошенный брат Володя из Мурманска.

– Я как получил телеграмму, сразу в аэропорт, прилетел и на такси прямо к вам, – сообщил он, с любопытством оглядываясь.

Ольга принесла из кухни поднос с кофе и бутербродами.

– Выпейте по чашке кофе с колбаской, тогда поедете, время еще терпит, – возражать ей братья не стали, после кофе они взбодрились, оделись: – Все, пора ехать.

Николай чмокнул Олю в щеку, кивнул остальным, и они с братом поспешили на вокзал. Им удалось купить билет на тот же поезд, и даже вагон, только места разные.

Поехали. Посидели на Вовиной полке в купе, перекусили, пили чай с пассажирами других трех мест, настало время разбирать постели. Настроение у обоих угнетенное, не до разговоров.

– Мне как всегда, везет, – у Николая оказалась верхняя боковая полка рядом с туалетом. Заправив постель, они присели было на нижнюю, возле столика, мимо них шныряли взад-вперед желающие умыться и оправиться, хлопала дверь, из тамбура несло туалетом, табачным дымом и холодом.

– Ладно, я пойду к себе, пора спать, – и Вова быстренько ушел. Николай усмехнулся, младшему брату не пришла в голову мысль уступить старшему свое место.

Ничего, как-нибудь перекантуюсь, не привыкать. Он много чего навидался и претерпел в своих юношеских мытарствах и мог, как верблюд, терпеть жару и холод, голод, если надо, а здесь как раз тот случай. Не каждый день едешь на похороны отца.

Он залез на свою полку и задремал, накрывшись одеялом и уцепившись рукой за оконную решетку, на всякий случай.

Когда поезд остановился в Канаше, они с братом вышли на перрон и по свободным от составов путям перешли к вокзалу, повезло на сей раз. Посмотрели расписание пригородных поездов.

– Пойдем на автовокзал, тут недалеко, на автобусе раньше приедем, – решил старший брат, младший послушно шел следом, хотя куда теперь торопиться, посидели бы в зале ожидания, чайку в буфете попили, подремали, – думалось ему.

Отца он знал плохо, поскольку маленький был, когда мать с отчимом увезли его в Мурманск, потом он несколько раз бывал в Алатыре, и видел отца не с самой лучшей стороны, особо запомнилась ему поездка после службы в армии, он даже хотел уехать раньше времени, да брат отговорил.

Тогда отец пил и безобразничал сверх меры. Володя вздохнул и прибавил шагу, чтобы не отстать от старшего брата.

Николай как в воду глядел, они едва успели на автобус, и приехали в Алатырь намного раньше пригородного.

Автовокзал находился рядом с железнодорожным, от которого рукой подать до дома, где жил дядя Митя.

Прощание. Отец

Когда Николай с братом вошли в квартиру, отец лежал на столе в красном углу под иконами, у окна, и на лице его застыла пьяненькая улыбочка. Он так и не понял, что умер.

Дядя Митя с трудом хромал по комнате на протезе.

– Проходите, вот натер культю, набегался по городу с утра, был в милиции, оформлял документы о смерти, – он был растерян, бледен, – сегодня праздник, все пьяные, некому гроб сделать. Договорился с соседом-столяром, он обещал, говорит, ради Николая сделаю, чего уж там.

– Что это за ссадина у отца на темени, переносица разбита, – склонился над отцом Николай, разглядывая повреждения на лице, голове, их он увидел сразу же.

– Это он еще вчера подрался с кем-то, весь день простоял на морозе в очереди за водкой, принес литр, стал пить прямо из горла, и захрапел за столом, – рассказывал дядя, собираясь на выход.

– Ну думаю, проспится, не впервой. Занимаюсь делами на кухне. Слышу грохот, выхожу, он на полу лежит, не дышит. Поехал на машине за Маруськой, позвонили в скорую. Приехал врач, осмотрел, инсульт двусторонний, зафиксировал смерть. Дали телеграммы вам, – оглядел он племянников.

Те стояли молча, внимая дядиным объяснениям.

– Все, поехали к Маруське. Пообедаем, отдохнем, завтра с утра надо материю для обивки покупать, в инвалидный ехать за водкой и продуктами на поминки. Дел полно.

Машина стояла возле гаража, наготове. Сели, поехали, вот и дом Марии Дмитриевны, она сама в дверях встречала их:

– Проходите, с приездом, обед уже готов.

К вечеру хозяйка истопила печь, ночевать Николая уложили на диван, Вове постелили на полу у печки.

Ночь прошла как в бреду, на жестком старом диване, на полу храпел Вова, на кровати у стенки бубнил дядька, внушая что-то хозяйке, перед внутренним взором то появлялся, то уплывал куда-то скорбный лик отца с пьяненькой улыбочкой…

…

С утра Николай с Марией Дмитриевной пошли на рынок, в поисках материи для гроба, а дядя Митя с Вовой поехали за продуктами для поминок. Для участников ВОВ был специальный магазин на выезде из города, прозываемый в народе инвалидным.

На похороны и поминки водку с продуктами продавали по справке о смерти. Там они выкупили спиртное, продукты: ящик водки, мясо, колбаса, крупы, селедка, все строго по списку, ничего лишнего. Расценки государственные, не как у частников.

На рынке материала разного хоть завались, но для покойника мужского пола, к тому же участника ВОВ, гроб с крышкой полагалось обить красной материей, ее-то нигде и не было.

Обежали весь рынок, что делать, куда идти?

– Обожди, Коля, передохну чуток, – Мария Дмитриевна вынула из коробочки таблетку валидола, положила под язык.

Николай с жалостью глянул на ее землистого цвета лицо, стой не стой, а идти надо. Зашли еще в два магазина, нет.

– Сходите на станцию, может там есть, – посочувствовала им продавщица, глядя, как задыхающаяся женщина кладет под язык таблетку валидола, еще одну.

– Марь Дмитриевна, идите домой, я сбегаю, – и он со справкой о смерти в руках побежал по улице прямиком до станции.

Там, на привокзальной площади, в магазине «Ткани» ему отпустили наконец красной материи «Кумач» положенные метры, и ни сантиметра более. С этим тоже было строго.

Еще купил новые носки, вспомнив про босые ноги отца.

«Соберись Николай, раскисать нельзя, держись», – бормотал он про себя, подбегая к дому. Дверь открыта, в комнате знакомые мужики, готовый гроб с крышкой стоял у печки, дядя Митя, рассчитываясь со столяром, вручил ему литр водки:

– Спасибо, Степа, выручил ты меня.

– Чево там, ради Николая поди, – столяр был явно доволен, и поспешил на выход, мужики понимающе усмехнулись, с литром водяры в кармане ему сам черт не брат.

– Кумач на станции купил, на рынке не было, – сообщил Николай дяде, и тут же приспособился обивать гроб материей на кухне, это оказалось не так просто, но он недаром слыл хорошим декоратором, и через пару часов гроб с крышкой были готовы, даже красная подушечка, набитая стружками, в изголовье.

– Молодец, Коля, – дядя Митя был доволен. – Прямо как из магазина. Учись Володя, у брата, как руками надо работать.

Тот молчал, чувствуя себя не в своей тарелке.

Мужики разошлись, попрощавшись: – Завтра с утра пораньше явимся, все сделаем как полагается. Не беспокойся, Димитрий.

– Поминки будут у Маруськи, она договорилась со знакомой поварихой, Людкой, все приготовят как следует, – планировал дядя, – а завтра ребята подойдут, отца оденут и в гроб положат, пойду машину в гараж поставлю, – и он захромал к выходу, Вова за ним следом: – Я с тобой, помогу, уж в машинах я разбираюсь.

Оставшись наедине с отцом, Николай надел на его ледяные ноги новые носки. Подошел к изголовью. Пьяненькая улыбочка сошла с его лица, оно стало спокойным и умиротворенным.

Отец часто мечтал в последнее время о том дне, когда он купит ящик водки, выпьет ее всю, и уйдет из этой проклятой жизни. Хватило и одной бутылки.

Он смотрел на отца, словно запоминая на всю жизнь. Не прошло и месяца, как он видел его живого, разговаривал с ним.

Вернулись Вова с дядей Митей, приоткрыли створки окна пошире. – Ну, теперь пошли. Маруська уже заждалась нас.

– Она совсем плохая стала, через квартал все останавливалась, и валидол глотала, задыхалась.

– Ничего, она майор, орден Ленина имеет, такие выносливые, просто так не сдаются, поняли дядю?

Ночевали братья так же, возле печки: старший на диване, младший на полу. Непривычно, тут еще и дядька с женой бубнят, никак не угомонятся на своей кровати. Оно и понятно, похороны дело нелегкое, надо все заранее обговорить.