– Вообще-то я не об этом. Мне действительно стыдно. Стыдно, что из-за меня у тебя столько неприятностей. И на работе, и дома. Пойду я? Перед мамой я после извинюсь.

Юрий Алексеевич вдруг почувствовал, как внутри закипает негодование:

– И всё? Так просто? «Извините, я больше не буду»? – Отец решительно указал на стул. В его голосе зазвучали железные нотки. – Сидеть! И будь любезен выслушать меня до конца.

Пашке вновь пришло в голову, что он открывает отца с новой, доселе неизвестной ему стороны. Послушно опустившись на стул, парень вопросительно взглянул на родителя:

– Я слушаю тебя, папа.

Юрий Алексеевич подошёл к буфету и налил себе полстакана коньяку. Вернувшись за стол, он пригубил глоток янтарного напитка и вновь взглянул на сына:

– Тебе не предлагаю. Хочу думать, что ты ещё не знаком с крепким алкоголем, – помолчав пару секунд, продолжил с задумчивым видом. – Знаешь? Я почему-то не сильно удивился, узнав, что ты натворил. С отпрысками больших начальников, случаются вещи и куда более серьёзнее. Мне иной раз кажется, что у них, как говорят в народе, «блатных», в голове некая программа есть. И она, эта программа, сводится к простейшему постулату: «брать от жизни всё, что можно. Особенно то, чего нельзя другим». Ну, а ежели случится беда, то предки отмажут. Оградят, так сказать, от последствий.

Павел позволил себе иронично улыбнуться:

– Можно сказать, что раньше «так» не было!

Отец навалился грудью на стол и, чуть повысив голос, ответил:

– Со мной так не было! И знаешь почему? – не дожидаясь встречного вопроса, ответил сам, – потому что мой отец, твой дед, по двенадцать часов вкалывал у токарного станка. А твоя бабушка, по моей линии, столько же времени проводила у ткацкого станка. И денег моей семье хватало лишь на самое необходимое для выживания.

Пашка хотел было молча проглотить короткую исповедь отца, но не смог удержаться:

– А как же мама? Ведь мой дед, отец мамы, не стоял у станка.

Юрий Алексеевич вдруг успокоился. Отпив ещё один глоток, он поставил стакан на стол и с чувством гордости ответил:

– Твоя мать – святая женщина! – подумав пару секунд, продолжил, – нет. Не так. Твоя мать – необыкновенная женщина! Женщина способная на самопожертвование. Я-то думал, что она посвятила себя моей карьере… Господи! Как я ошибался…

Сын решился прервать монолог отца:

– В чём ты ошибся?

Юрий Алексеевич надолго задумался. Затем, подняв глаза, сказал, пожав плечами:

– Выходит, что и не ошибался. Просто неправильно её воспринимал. Она помогала мне строить карьеру для того, чтобы в будущем проложить дорогу тебе. Своему сыну. Вот и вся недолга. Но я сейчас не об этом.

– А о чём?

– О твоих ровесниках. Из категории «блатных», – Юрий Алексеевич вновь пригубил из стакана, – знаешь, что самое страшное? Это то, что они правы в своих требованиях. Не они создавали эти правила жизни «избранных». Это началось задолго до сегодняшнего дня. Они лишь пользуются правилами, созданными такими людьми как твой дед. По материнской линии, конечно. И мы, нынешние отцы и деды, обязаны обеспечить им защиту. В случае чего. И сейчас я сделал то, что должен был сделать.

Пашка поднял голову:

– Получается, что если бы ты был рабочим или, скажем, вожатым трамвая, то ничего не стал бы предпринимать? Я правильно тебя понял?

Отец пожал плечами:

– Знаешь, чем отличаюсь я от твоего «вожатого»? Вожатый при всём желании не смог бы помочь своему оболтусу. А я – смог. И я уверен, что это и есть, та самая «социальная справедливость». Человек обличённый полномочиями, должен обладать и привилегиями. Иначе теряется смысл движения вперёд. Ладно, – Юрий Алексеевич поднялся из-за стола, – пора заканчивать. Тебе завтра к военкому. Призыв-то только через неделю начинается. А нам надо побыстрее тебя с глаз долой от общественности убрать. Ничего, два года в армии, это не отметка в анкете о снятой судимости. Тебя ведь даже из комсомола не исключили. Так что послужишь за кордоном, ума наберёшься, а там будет видно, что, да как. Ступай.

Глава 6. В военном комиссариате

Пашка сидел в приёмной военного комиссара и, глядя в недавно вымытое окно, тоскливо размышлял: «Про армию итак страшилки по универу бродят. Преподы, чуть что, призывом пугают. А тут ещё и Афган. Он, вообще-то, как бы и не существует для таких как я. Но ведь есть? И пацанов, тех, что с Уралмаша, туда направляют. Странно! Среди моих друзей ни у кого… Нет, не так. Среди моих знакомых никто там не побывал. Даже не призывался. Ребята из группы почитывают вслух «Комсомолку» и потешаются. Интересно, а какое лицо будет у отца и военкома, если я сегодня изъявлю желание поехать в Афган?» От такой крамольной мысли настроение парня беспричинно улучшилось, и он против воли улыбнулся. В приёмной послышалось шуршание. Это секретарша, торопясь в кабинет начальника, задела стопку бумаг на столе. Строго оглядев присутствующих, женщина неожиданно басовитым голосом сказала, обращаясь ко всем одновременно:

– Товарищи! Комиссар начнёт приём через несколько минут. Я уточню очерёдность. Рекомендую подготовиться. У Михаила Владимировича много работы. – Поправив очки в тяжёлой оправе, женщина вошла в кабинет руководителя.

Немолодой мужчина с орденскими планками на стареньком пиджаке пробурчал себе под нос, не скрывая недовольства:

– Надо же? И здесь по блату. Зайду в кабинет, научу чинушу в погонах, как надо работать с ветеранами военной службы.

Присутствующие старательно занялись своими, выдуманными в надежде ускорить время, делами. Павел вдруг почувствовал, как краска заливает его лицо. Он, пожалуй, впервые в своей жизни оказался в чужой и абсолютно незнакомой среде. Трусливые мысли забегали в голове: «Главное, чтобы военком не вызвал меня первым. Этот старикан наверняка поднимет скандал. Блин! Попал, так попал!» Ожидание затянулось. Минуты шли за минутами и казалось, что дверь кабинета не откроется никогда. Пожилой ворчун буквально изводил соседей занудством. Наконец, дверь бесшумно отворилась, и появившаяся на пороге секретарь торжественным тоном объявила:

– Товарищ Коробов! Вас ждут.

Пашка с опаской взглянул на пожилого мужчину и поразился переменой выражения лица главного смутьяна. Тот был спокоен и невозмутим как Гойко Митич в гэдээровском вестерне. Парень, едва сдержав вздох облегчения, быстро прошёл в кабинет. Моложавый полковник по-хозяйски кивнул подбородком на стул:

– Присаживайся. Как фамилия?

Пашка почувствовал, как от волнения пересохло горло. Невольно вытянувшись в струнку, он с трудом произнёс:

– Коробов. Павел. Папа сказал, что меня будут ждать.

В глазах военкома мелькнула напряжённая мысль. Полистав настольный календарь, он снова поднял глаза на посетителя:

– Коробов? Уж не сын ли Юрия Алексеевича?

Парень почувствовал облегчение:

– Да. Юрий Алексеевич мой отец.

Видимо полковник не любил признавать ошибки:

– Сразу не мог сказать? Что за народ пошёл? Детский сад какой-то. Я ведь русским языком спросил. Ладно, проехали. – Коротко черкнув что-то на листке бумаги, он свернул его пополам и протянул Пашке. – Дуй к майору Осипову, он в курсе. Всё организует. Иди. А я покуда с отцом твоим свяжусь.

Пашка с трудом разыскал нужный кабинет. Подойдя к слегка обшарпанной двери, парень почувствовал робость и желание бежать куда глаза глядят. Он уже стал разворачиваться, как вдруг дверь, слегка скрипнув, отворилась и на пороге появился немолодой майор, от которого слегка пахло перегаром:

– Ты кто? Чего тебе? – вероятно почувствовав, что его вопросы пусты и никчемны, офицер не на шутку рассердился, – чего уставился? Язык проглотил?

Павел, окончательно растерявшись, молча протянул разошедшемуся майору сложенный пополам листок. Тот нервно вырвал бумажку из рук призывника:

– Что за хрень ты мне суёшь? – развернув записку офицер бегло ознакомился с содержанием. Успокоившись, и как-то по-новому посмотрев на посетителя, продолжил уже более доброжелательным тоном, – надо же? Детки больших начальников в солдатики решили поиграть? Ладно. Не с.. ы, разберёмся. Заходи в кабинет.

Майор, несмотря на похмельное состояние, оказался толковым и знающим своё дело работником. Задав Павлу несколько дежурных вопросов, он сделал пару звонков по телефону и уже через несколько минут подвёл итог короткой встрече:

– Не дрейфь, Пашка! Устроим тебя с почётом, так сказать. С комиссией я уже договорился. Врачи сегодня собрались на совещание, призыв-то через неделю только стартует. Вот они и обсуждали хрен знает что. Короче, тебя примут и осмотрят. А я уж через пару дней тебе повестку пришлю. Прятаться не будешь? А то у меня с твоим братом и так мороки хватает.

Павел неожиданно для себя почувствовал расположение к чудаковатому военкоматчику. Кивнув для пущей убедительности, он чуть охрипшим от былого волнения голосом пообещал:

– Не буду, товарищ майор! Явлюсь по первому требованию.

Собеседник улыбнулся, но не удержался от колкости:

– Являются духи святые. А в армии прибывают. Учти, салабон, ты уже почти в армии. Отвыкай от гражданских словечек. Ладно. Дуй на комиссию. Как закончишь врачебную тягомотину, ко мне забегай.

Павел пожал протянутую руку офицера и направился к выходу. Майор, подождав, когда за призывником закроется дверь, набрал номер внутренней связи:

– Привет, Серёга! Представляешь? У меня сейчас Коробов был. Ну тот, который твоего батьку покалечил. В армию просится. Комиссар меня куратором назначил. Черканул в писульке, чтобы я его в ЮГВ определил. Что? Забежишь? Через часок? Лады. Жду.

       Капитан вошёл в кабинет, неся в руке тяжёлый, позвякивающий бутылками старенький портфель. Поставив ношу на стол, офицер сразу перешёл к делу:

– Слушай, Осип. Я к тебе по делу и не с пустыми руками…

Майор обиделся:

– Серёга! Я в армии больше служу, чем ты живёшь на белом свете. Что? Забыл, как меня по имени-отчеству зовут? Или я заслужил только кличкой величаться?

Капитан спохватился:

– Прости, Иван Фёдорыч! Прости засранца! Каюсь…

Лицо хозяина кабинета посветлело:

– Проехали. Толкуй про своё дело.

Тот немного помолчал, затем решился:

– Фёдорыч, скажи, только честно, чтобы ты делал, если бы на месте моего отца оказался твой? Только себе не ври. Мы ведь в открытую говорим, а не на партсобрании воду льём…

Иван Фёдорович помрачнел:

– Не знаю. Даже представить не могу. Батька мой и без того инвалид. Тубик у него после угольной шахты. Мать пишет из Кемерово, что на ладан дышит мой батяня. Короче, как говорили древние римляне, давай ближе к телу. Чего хочешь?

Капитан с готовностью кивнул:

– Я тут покопался в делах призывников. Смотри, в «афганской» команде есть почти полный тёзка этого блатного. Только отчества разные. Мой крестничек Юрьевич, а парень из Уралмаша Юльевич. Просто переложим дела. Поменяем команды и все дела. Пущай сынок второго секретаря в Афгане лямку тянет. Так справедливей будет. Останется в живых, значит повезло уроду. Калекой вернётся, значит заслужил. Бог, он шельму метит. Ну, что?

Майор неуверенно взглянул в глаза собеседника:

– Узнают, с дороги вернут. И мне по орехам достанется. А до пенсии ещё два года. Будь оно неладно!

Сослуживец не убрал глаз. Тряхнув для убедительности портфелем, он сказал решительно и чётко:

– Не дрейфь, Фёдорыч! Я всё продумал. Ты забюллетенешь, не впервой ведь? А я всё здесь организую. Комар носа не подточит. Вернут с дороги? – капитан задумался ненадолго, затем, пожав плечами, тихо сказал, – значит он – везунчик от рождения. Но пробовать надо. А там как получится. Ну что? По пять капель? Рабочий день на исходе…

Глава 7. Прощание

Пашке пришлось дожидаться повестки дольше, чем пообещал майор Осипов из военкомата. Видимо, даже всемогущий блат не мог повлиять на сроки формирования команд. Это были дни, когда парень наконец осознал, насколько был зависим от родителей. Ему буквально нечем было занять себя, чтобы скоротать время. И отец, и мать словно забыли про сына, а самому попросить денег на карманные расходы у Павла не хватало смелости. Отец уезжал на работу очень рано и до позднего вечера не показывался дома. Елена Сергеевна жила затворницей в своей комнате и практически не выходила в гостиную. Многолетняя традиция семейных обедов тихо и незаметно сошла на нет. И только Аннушка, преданная домработница Коробовых, упорно продолжала придерживаться установленного хозяйкой распорядка. Впрочем, и она, завершив хлопоты по дому, старалась лишний раз не покидать своего закутка.

Царившая в семье обстановка тяжёлым прессом давила на Павла. Он целыми днями валялся на диване, бездумно разглядывая потолок комнаты и армия уже стала казаться ему единственным выходом из тупика. На второй день после медкомиссии в его дверь осторожно постучалась Аннушка. Не дождавшись приглашения, женщина робко вошла в комнату и, поставив в угол набитый рюкзак, с состраданием взглянула на юношу:

– Совсем ты, Баловень, с лица сошёл. Поел бы чего? Я там наготовила всего, что ты любишь, – глядя на отворачивающегося к стене Павла, со вздохом продолжила, – я тут тебя на службу собрала. Бельишко, треники, вещи умывательные и прочее. Всё самое простецкое сложила. В армии дорогими тряпками не щеголяют. Еду я тоже заготовила. Но пусть пока в холодильнике постоит. Не испортится.

Пашка хотел было от души выругаться и выгнать назойливую тётку прочь, но, взглянув в лицо женщины, вдруг непонятно зачем, попросил:

– Посиди со мной, Аннушка…

Домработница с готовностью присела на край дивана и положила тёплую ладонь на Пашкину ступню. Тот слабо улыбнулся:

– Прямо, как в детстве. Помнишь, как ты меня спать укладывала?

Анна смахнула слезинку:

– Помню, сынок. Ещё как помню! Ты поспи. Утро, оно и в самом деле мудренее. Глядишь, помаленьку всё и образуется.

В день, когда посыльный наконец принёс долгожданную повестку, в комнату к сыну зашёл Юрий Алексеевич. Постояв в дверях, он всё-таки поборол невесть откуда взявшуюся робость и присел на стул у письменного стола. Пашка молча следил за родителем. Дождавшись, когда тот окончательно устроится на стуле, поднялся с дивана. Порывшись в карманах спортивной куртки, достал коробочку и также молча протянул её отцу. Юрий Алексеевич удивлённо поднял глаза:

– Это что? Юношеский демарш?

Сын покачал головой:

– Нет батя. Просто завтра мне на призывной пункт. А в войсках дорогие цацки не нужны. Пусть часы у тебя до моего дембеля полежат. Сбережёшь?

В горле Юрия Алексеевича вдруг запершило. С трудом сдержав волнение, он взял из рук сына коробочку с часами и, повертев её в руках, снова взглянул на Пашку:

– Сохраню. Не сомневайся. Ты первый раз в жизни назвал меня так. Я своего отца всегда «батей» звал. Теперь вот ты… Не ожидал я. Спасибо.

Помолчали. Первым заговорил отец:

– Ты извини. Я не смогу тебя проводить. В Москву улетаю сегодня в ночь. Вместе с Первым. Надо решать вопросы с нашим переводом. Сам понимаешь, дело непростое.

Павел остался спокойным и даже казался взбодрившимся:

– Ничего страшного, не на века прощаемся. Всего на два года.

Отец благодарно и немного смущённо посмотрел на сына:

– Павел! У меня к тебе ещё одна просьба есть. Не тревожь маму. Она до сих пор в себя прийти не может. Я сильно за неё переживаю.

Пашка молча кивнул, но не смог удержаться от тревожащего его вопроса:

– Как ты думаешь, вам удастся вернуть прежние отношения?

Юрий Алексеевич хотел было отделаться дежурной фразой, но, заглянув в глаза парня, ответил честно:

– Я не знаю. Понимаешь, сейчас трудно делать прогнозы. Уж извини за казённую фразу. Умные люди говорят, что время лучший доктор. Вот мы с мамой и проверим, насколько правы, эти «умные люди». Ты посиди, я сейчас вернусь. У меня для тебя сюрприз есть.

Отец вернулся через десять минут и, протянув сыну простенькую картонную коробочку, сказал:

– На, бери. Это часы «Победа». Самого первого выпуска. Их твой дедушка, батя мой, всю жизнь носил. Ты не смотри, что они невзрачные, им сноса нет и не будет. Да и в армии на них никто не позарится. Вернёшься, обмен произведём. Договорились?

Пашка ответил с лёгким сердцем:

– Договорились, батя!

И всё-таки парень не сдержал своего обещания. Дождавшись отъезда отца, он постучал в дверь материнской комнаты. Дверь открылась мгновенно, на пороге стояла Елена Сергеевна, осунувшаяся и постаревшая. Посторонившись, она пропустила сына в комнату и вернулась к креслу:

– Я слушаю тебя.

Павел смущённо потоптался на месте:

– Мам. Короче, мне завтра с утра на призывной пункт. Вот, попрощаться пришёл…

У ворот призывного пункта Аннушка остановилась и, переведя дыхание, неожиданно твёрдо сказала:

– Всё Баловень. Дале не пойду. Давлением болеть потом буду. Давай здесь прощаться.

Пашка обнял женщину и как-то по-детски неловко чмокнул её в щёку. Аннушка вытерла навернувшиеся слёзы и тихо попросила:

– Нагнись пониже. Не приведи Господь, увидит кто.

Юноша послушно наклонил голову. Женщина перекрестила его и надела на шею алюминиевый крестик на простенькой бечёвке:

– Чтобы не случилось, не снимай. Господь тебя в беде не оставит. А я за тебя кажный день Его просить буду…

Глава 8. На сборном пункте

Пашка прошёл почти до середины двора сборного пункта и остановился в нерешительности. Он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке и всеми силами пытался подавить не очень знакомое ему ранее чувство робости. Увидев у забора группу призывников, парень хотел было уже направиться к ним, но громкий окрик заставил его замереть на месте. Повернув голову в сторону источника звука, он увидел торопливо идущего к нему прапорщика с повязкой на рукаве линялого кителя. «Наверное дежурный, – думал Коробов-младший, почему-то не решаясь тронуться на встречу предполагаемому начальнику, – да что это со мной? Ноги как ватные, а башка вообще отказывается думать!» Прапорщик остановился в полушаге от Пашки и сердито посмотрел прямо в лицо:

– Я чо, по-твоему, бегать за каждым должен? Не жирно ли будет целого прапорщика по плацу гонять?

Парень почувствовал себя окончательно уничтоженным и неожиданно для себя не сказал, а пропищал глупую фразу:

– Извините. Я не знал, что это плацем называется…

Начальник ещё раз взглянул в пашкины глаза и, вероятно поняв состояние призывника, сказал более-менее миролюбиво:

– Ладно. В какую команду зачислен?

Коробов почувствовал, как понемногу к нему возвращается уверенность. Пожав плечами, он ответил почти своим голосом:

– Не знаю. Мне не говорили…

Лицо прапорщика вновь посуровело:

– В повестке написано. Или грамоте не обучен? Давай бумагу сюда!

Развернув сложенный пополам листок и прочитав нужную строку, прапорщик, как-то по-новому взглянув на парня, торопливо сказал:

– Во внутрь проходи. Твоих в зале собирают. Тебе там всё объяснят.

– Спасибо вам, товарищ прапорщик! – Пашка и в самом деле был благодарен неожиданному помощнику, – что бы я без вас делал?

– Иди давай, нечего задницу морозить! Да и время уже на подходе.