LII

Оборотень проснулся с мыслью, что сделал это зря. Всё тело болело, на душе было муторно, да ещё снилась всякая пакость. И постепенно в нём поднялась злость. Злость на мир, на самого себя, на то, что может, хотя и не хочет сделать. Он не собирался отступать. Путь его лежит в Итарград и он дойдёт или издохнет в дороге. Всё вокруг, даже родной лес, против него. А что он может противопоставить многочисленным врагам? Только тоже, что у них – ненависть и злобу. Это грибные духи были ему безразличны. Но в лесу было кого ненавидеть по-настоящему. Волк привык на добро ответь добром, а на зло – злом. Только так можно выжить среди чужих. И злоба поможет ему справиться с врагами и с самим собой.

Он подскочил и скомандовал подъём. Венеды замешкались и он повторил приказ снова, и что-то такое в себе почувствовал, что не удивился, когда венеды содрогнулись, молча и споро принялись собираться в путь.

Обрушивая землю они один за другим спустились в ход и едва привыкли глаза и выровнялось дыхание – снова двинулись вперёд, поспевая за Оборотнем. Несколько раз ход поворачивал, хотя, в общем, держался одного направления. В глине всё чаще стали появляться камни, а как только они разобрали небольшой завал, в лица потянуло сквозняком. Скоро стало понятно, что они ползут уже в толще гранита. Сквозняк колыхал воздух, который стал более сухим и холодным. Хотя по-прежнему было совершенно темно, по тому, как исчезли вдруг стены и по гулкому эху, Оборотень понял, что дома.

– Ну, вот и конец пути.

Святомор застучал железом по кремню, рассыпая искры, и вот уже слабый огонёк осветил лица венедов, а потом и часть небольшого зала. Оборотень сбросил свой короб, достал каравай и нарезал толсто, по-венедски, роздал всем, сам впился зубами в пахучую мякоть.

Жуя, он оглядывал помещение. Все, как и раньше – у противоположной от них стены видна была идущая вверх лестница, сложенная из грубо обтёсанных камней. На стенах всё так же висело оружие, только теперь оно покрылось ржавчиной и вряд ли на что годилось. По углам всё ещё громоздились полуистлевшие кадки и бочки, стояли лари с никому ненужными теперь вещами.

– Что это за зал? – Велена оглядывалась с любопытством, даже про еду забыла.

– Мы в подвале Гранитного острога, последней крепи, оставшейся в уже необитаемом Корбовом лесу после прихода Ужаса. Здесь жили потомки венедов из западных родов и лесных людей. Теперь на их костях жируют шилмасы, сделав развалины своим гнездом.

– Нут так давайте вылезем и перерубим их всех. – Карислав вытащил из-за пояса топор.

– Я могу взять на себя князька, – хвастливо заявил Святомор.

– Вы, небось, думаете, что это будет честный бой и шилмасы строем выйдут против вас сражаться? Как бы не так. Тут – кто кого обманет. Князька ещё поискать придётся. Так что его на себя возьму я, а вы меня прикроете из луков, отвлечёте внимание основной массы шилмасов. Силой нам их всё равно не взять, даже если те, что возле подземного хода, всё ещё сидят, стерегут.

– А сколько их там? – Святомор с сомнением посмотрел на наверх, словно мог что-то увидеть.

– А кто их знает. Вылезем – посмотрим. Вещи все оставляйте здесь. И вот что. Карислав, возьми-ка мой лук, а самострел давай сюда. Мне тетиву натягивать некогда будет, а стрела для князька – нужна.

Карислав с неохотой подчинился.

– Оборотень, давай я заворожу тебе стрелу, – предложил Святомор. – Тогда она уж верно цель найдёт.

– Да, поди, обойдусь.

– Пускай заворожит, – попросила Велена. – Хуже от этого не станет.

Оборотень согласился, отдал в руки обавника стрелу. Святомор отошёл к затухающему огню и, расшвыряв полусгнившую солому, принялся что-то чертить ей на камне. Все сгрудились вокруг. Вскоре черты сложились в нечто отдалённо напоминающее лицо. По утаённому от всех мнению Оборотня, оно с таким же успехом могло быть похоже как на морду шилмаса, так и на рожу Карислава. Святомор верно был хороший воин, ибо рисовать не умел вовсе.

А обавник разогрел наконечник стрелы на огне. Пошептал над ним, посыпал на изображение какой-то трухой, а потом ударил в него стрелою. Из камня брызнули искры. Святомор нагнулся посмотреть, остался ли от стрелы след. След был, а наконечник лишь слегка притупился.

– Всё в порядке, – Святомор гордо протянул стрелу Оборотню. – Стрела найдёт свою жертву.

Оборотень украдкой глянул на серьёзных венедов, с сомнением повертел стрелу, но в настороженный самострел вложил, приторочил его на спину, рядом с Кариславовым мечом, свой же перевесил набок. «Конечно, – думал он, – эта стрела попадёт в цель, ежели он не промахнётся, для этого и ворожить не надо. Но ежели всем спокойнее – пусть».

LIII

Мёртвая птица на подоконнике башни зашевелилась, веки поднялись, открыв белесые глаза. Внутри башни ничего не изменилось, но изменилось за её пределами. Где-то там Морх бросал в огонь ведащие порошки, вызнавал, выспрашивал. И скоро он уже знал, что красные твари нашли в лесу сразу нескольких людей и загнали их в подземелье, сторожа выход. Но люди не выходили второй день. И Морх почуял неладное.

Ворона поднялась, опираясь на крылья, встряхнула потускневшие перья и, не обращая внимания на заволновавшихся шилмасов, с шумом вылетела в оконный проём.

Вновь белесые глаза обшаривали лес, не упуская ни одной мелочи. И вот, ворона резко упала вниз. У корней старого замшелого пня блестела золотая вещица, с чеканным изображением рыси, одного из венедских родовых зверей. Со злобой закаркав, птица клюнула блистающую вещь и, заспешив, вновь поднялась в воздух. Теперь она летела высоко, пока не завиднелось внизу извилистое русло пересохшей реки. Белесые глаза усмотрели в одном месте пробивающийся сквозь зелень листвы красный цвет. Это там собралось несколько сотен шилмасов, гроздями сидевших на ветвях, раскачивающихся на стеблях княжика и ломоноса, перебирающихся с дерева на дерево. Все они таились возле участка обрывистого берега, внимательно вглядываясь в переплетение нависающих корней. Ворона села на одну из тонких нижних ветвей рядом, некоторое время покачивалась, приглядываясь, а потом слетела на землю и быстро засеменила к нише.

Шилмасы заволновались, увидев вестницу колдуна, принялись подбираться поближе, жадно провожая её слезящимися глазами. Вот она скрылась за корнями, миг, другой, третий её не было, а потом она вылетела оттуда, надрываясь от переполненного злобой и гневом грая. Люди сбежали!

Они заметались, оглушённые обидой и разочарованием, растерянные от разрушенных надежд, пока не услышали в карканье вороны новые, повелительные нотки. Она, эта колдовская птица со сломанной шеей, повела их, оголодавших и злых, назад, к Гранитному острогу так спешно, что они едва поспевали.

LIV

Жук-навозник летел на запах еды. Ветер заставил его подняться выше, чем обычно, но запах не исчезал, а скорость стоила риска. Мутное солнце высоко висело над безбрежным лесом. Среди этого серо-зелёного моря, словно остров, лежали развалины каменной крепости – острога, возвышающиеся над округой. Ров и вал густо поросли молодыми деревьями, были едва заметны, но разбитые гранитные стены, зелени ещё не удалось поглотить. «Может на следующий год» – думал жук. Его жизнь была коротка, и он плохо представлял себе, что может измениться за год, может и вообще всё исчезнет, но почему бы и не порассуждать о неведомом, коли до навоза ещё далеко?

Больше всего сохранилась восточная часть стены и западная угловая башня. Вся потрескавшаяся, заросшая кустами, башня всё ещё оставалась мощным сооружением, в котором могло скопиться много съестного. Между остатками стены и башней находилось несколько других развалин, почти уже превратившихся просто в груды камней. Там и здесь, в густой тени полуобвалившихся стен прятались, ожидая ночной прохлады недолюбливающие свет шилмасы. Это они оставляли после себя кучки сладко пахнущего дерьма, к которым так стремился навозник. Как его здесь много! А птиц практически нет! Вот он – навозный ирий!

Жук, натужно загудел вниз, выбирая кучку посвежее, полетел вдоль стены, и едва успел отвернуть в сторону, когда в прочнейшей на вид кладке зашевелился и выпал один из крупных камней. Из темноты показались грязные человеческие лица. Навозник плохо разбирался в двуногих, но знал твёрдо – чем больше людей, тем больше дерьма. «Добро пожаловать на пир! Вы станете ещё одним источником говна для моей семьи!» – подумал он, падая в смачную, душистую кучку.

LV

Оборотень прикрыл глаза от слишком яркого света, потом долго оценивал обстановку. Свежий воздух нёс самые разные запахи, но во всех них ему чувствовалась угроза. Вида развалин снова вызвал в нём болезненные, бередящие душу воспоминания. Ненависть опять показала свой змеиный язык. Чувствуя, как в ярости сжимаются кулаки, он приготовился мстить.

Показав венедам, где они могут взобраться на полуразрушенную стену, Оборотень рванулся к большой груде камней на пол пути к башне, вскарабкался на неё и хрипло завыл, бросая вызов шилмасам.

Едва затихли последние звуки его воя, как из самых тёмных щелей развалин стали появляться шилмасы. Их красные, безкожие тела тускло отсвечивали на солнце, они прикрывали безвекие глаза и торопливо ковыляли к Оборотню, опираясь на свои корявые дубины.

Оборотень дождался, пока они подберутся поближе, а потом выхватил меч и ринулся вниз. Клинок описал плавный полукруг и оказавшийся на дороге шилмас неловко рухнул, заливая кровью камни. Волк обогнул его, резким взмахом рубанул другого, поднырнул под дубину третьего, а четвёртый так и не успел ударить, пронзённый стрелой – это начали стрельбу венеды. Пробившись через окружение, Волк бросился вправо, и шилмасы, развернувшись, неуклюже погнались за ним. Ещё двое из них упали, поражённые стрелами.

Бродяга прекрасно понимал, что его преимущество в скорости и поддержка лучников спасут не надолго. Поэтому он надеялся выманить большую часть тварей из башни, а потом проникнуть туда и уничтожить князька. Ещё часть шилмасов, как он и ожидал, оттянулась на венедов, но остатки стены были хорошей позицией, залезть на неё было не просто, а единственный путь наверх шилмасам преграждал Святомор.

Мерзкие уроды снова приближались. Оборотень бросился навстречу им и в обход, стремясь оказаться поближе к лучникам. Двое успели ему наперерез. Отбив направленную ему в голову дубину, и увернувшись от удара второго, он изо всех сил пнул его в живот. Хрюкнув, противник согнулся пополам. Первый же так и не нанёс нового удара – стрела вышла у него из груди. Но ещё двое оказались рядом. Волк перекатился через спину и кинулся вверх по груде обломков, цепляясь за камни свободной рукой. Он почти забрался, когда с другой стороны груды возникла оскаленная безкожая морда, а в следующий момент дубина шилмаса начала опускаться ему на голову. Оборотня спасло только то, что тварь поскользнулась. Дубина лишь скользнула по его предплечью, отбив руку. И слава Поревиту, что он учён был обоеруким! Перехватив меч другой рукой, он рванулся, скатился вбок по склону, сшиб оторопевшего от неожиданности шилмаса и, не удержавшись, повалился сам. Попытался вскочить, почти поднялся, но цепкие пальцы поверженной твари вцепились в его одежду. Пришлось изворачиваться, бить ножом, принимать на меч следующего нападающего. Так бы и погребли его под грудой тел, но на помощь пришёл Святомор, напавший на шилмасов с тыла.

Высвободившись, Оборотень посмотрел вокруг и понял, что время пришло. Святомор отступал, окруженный целым роем шилмасов, Велена и вилла пускали стрелу за стрелой, стоя за спиной отбивающегося топором Карислава. Если ещё не все шилмасы собрались здесь, то большинство – точно.

Волк развернулся и побежал к башне. Навстречу выпрыгнули трое. Справа – огромный, обрюзглый, с жёлтыми наслоениями жира на мясе. По серёдке – коренастый, поменьше, с кривыми клыками, торчащими из безобразного рта и шлемом на голове. Левый – худой и щуплый, даже не красный, а розоватый, зато имел на груди железную доску, на манер доспеха, а размахивал и вовсе – кистенем.

«Прям три богатыря!» – подумал Оборотень, уклоняясь от сокрушительного удара жирного. Он ударил второго шилмаса, но тот тоже увернулся. Оборотень едва успел отскочить, чтобы не остаться без головы – гиря кистеня прошла возле самого его лица. Но, пока она шла по кругу для нового удара, Волк прыгнул вперёд, всадил меч снизу, под звякнувшую доску, в живот розоватому и снова отпрянул. Жирный ринулся на него, снова замахиваясь. Но меч Волка встретил дубину и развалил её напополам, а потом достал и до шеи шилмаса.

Коренастый оказался ловчее двух первых, раза два он чуть не достал Оборотня своей дубиной. Некоторое время они кружили, обмениваясь выпадами. Тянуть дальше не имело смысла, вот-вот могли подоспеть другие, и Оборотень рискнул – поднырнул под удар, схватил руку с дубиной, рванул, заламывая за спину противнику, повалил и, подобрав камень, принялся долбить им по шлему. Дюжины ударов хватило – вонючий шилмас закатил глаза и осел.

Подобрав меч, Волк кинулся в башню. Внутри царил холодный полумрак, разрезаемый редкими лучами света из проломов. Каменный пол гулко отозвался на его шаги и зашуршал под ногами тех, кто кинулся к нему из темноты. Он не стал их дожидаться – ринулся к лестнице, ведущей на второй поверх, лихорадочно отбивая удары встречных.

Вот под ногами оказались знакомые выщербленные ступени. И тут его глаза, ещё не совсем привыкшие к темноте, уловили блеск железа. Волк едва успел взметнуть меч. От удара металла о металл посыпались искры. Второй удар чуть не отправил уже различившего человеческий силуэт Оборотня к праотцам. Ему пришлось спуститься на две ступени, чтобы уклониться. Шилмасы сзади не наступали, это ободряло, но не слишком. Удары сыпались один за другим, и отражать их снизу было очень несподручно. Оборотень недоумевал, откуда среди шилмасов человек, да ещё мастерски владеющий мечом. Он отступал всё ниже. И вдруг, явственно вспомнил лицо отца, и тех, погибших здесь так давно, услышал шум той битвы и крики умирающих. Видение на мгновение ослепило и оглушило, а потом на него нахлынуло такое неистовство, что он забыл о смерти и прыгнул вперёд, и больше не закрываясь, принялся рубить, рубить и рубить. Ему удалось заставить противника отступить, потом – подсечь тому ноги. Враг ещё падал, когда Волк, разбрызгивая на стены кровь, развалил его череп. Перешагивая труп, он успел заметить тускло сверкнувший ошейник. Ошейник раба.