На кикиморовой полянке царила мрачная, нехорошая красота. Вокруг утоптанной, ровной площадки стеной стояли выворотни и пни, сплошь заросшие гиблыми и необычными грибами. Вино-красные, снежно-белые, лазурные, со шляпками, словно покрытыми черепицей или дранкою, как княжьи терема. Другие – зубчатые, бородавчатые, похожие на веретена или решётчатые, рогатые как волы, острые как копья, похожие на короны, маслянистые, лакированные, матовые, с бородками и юбками. Такие, какие едва можно себе представить и таки, какие не выдумать вовсе. Только одно у них у всех было общее – суть. Суть не добрая, мрачная и сырая. От них веяло гнилью, плесенью, болезнью и сладким до приторности дурманом.
– Они как видения, – словно сама себе проговорила Золотинка. – Какие-то нереальные, сумрачные, но красивые.
– Может и красивые, – почти согласился Карислав. – Только я этой красоты не вижу. Тут как в могиле или в подземелье воняет. И небо – испарениями затянуто, не поймёшь, то ли день, то ли вечер.
– А что, кикиморы здесь нет? – удивился Святомор.
– Она нам так просто не покажется. – Оборотню с трудом удавалось отрешиться от слышавшихся ему плевков и ругательств. – Но кровь ей попортить теперь в наших силах.
– Может, сначала отдохнём? – тихо спросила Велена. Выглядела она совсем измученной и еле держалась на ногах.
Тут и Оборотень почувствовал страшную усталость, понял, что ссутулился дальше некуда, дышит тяжело и натужно. Он выпрямился, обратился к венедам:
– Ежели сядем – не встанем уже, грибные духи нас одурманят. – Повернувшись лицом к лесу, он закричал:
– Кикимора, отпусти нас по-доброму. Мы тебя не трогали и ты нас не тронь. А не то – мы твой сад любимый попортим, духов поразгоним.
Ответом была тишина.
– Ну что ж, ломать – не строить. Крушите всё грибное, что вокруг видите.
– Жалко. – Золотинка присела возле похожих на солнышко грибков.
– А уж как кикиморе жалко! – заметил Оборотень, пинком сбивая коричневых, слюнявых толстячков, похожих на червивые боровики. Навья за его спиной завизжала от удовольствия.
– Эх, ухнем! – сын Велемира взмахом топора снёс головы целому семейству, рубанул покрытую бородавками толстую шляпку.
Замелькали мечи Святомора и Велены, брызги, пыль и грибное крошево полетели в разные стороны. И в ответ почти сразу пошёл дождь, забарабанил с ветвей крупными каплями, полил так густо, что венеды враз промокли. Но не для того, чтобы их промочить вызвала кикимора колдовской дождь. Едва первые капли впитались в землю, как мох на выворотнях зашевелился и на месте только что срубленных или растоптанных грибов полезли новые. Они вырастали прямо на глазах, вспучиваясь, вытягиваясь на ножках. В лица венедам пахнуло густым, почти осязаемым дурманом, едва вдохнув который, они начинали шататься от головокружения.
Навья у Оборотня зашлась в крике от страха.
– Ну, кикимора, – прорычал он. – Сила на силу пошла. Крушите быстрее!
И венеды с новой силой принялись уничтожать лезущие из-под земли грибы. Святомор рубил крест-накрест, меч со свистом резал воздух, заодно снимая грибные шляпки. Велена прицельно била по мухоморам, не давая им развернуть свои пятнистые зонты. Карислав работал топором, разбивая вместе с грибами пни и колоды. Но дождь не переставал, а грибы только лезли всё гуще.
Оборотень видел, что там где они хоть ненадолго переставали рубить, грибы пересрастали уже свой обычный рост, стеной пёрли вверх, источая противный дурман, на который начали слетаться полчища мух. Он успел заметить, как Золотинка в ужасе застыла посреди поляны, как закачалась одурманенная Велена, начала бредить:
– Война! Летборгцы идут! – кричала она жалобно, посерев лицом и в пустоту отмахиваясь мечом.
– Я скоро! – закричал ему Карислав, всем весом проламываясь сквозь грибной круг. Некоторое время Оборотень и Святомор оставались одни, словно косцы вгрызаясь в стену грибов. А потом вдруг в грибах перед ними образовалась прогалина, брызнули во все стороны остатки ножек и шляпок, и на поляну вывалился Карислав, размахивающей огромной, похожей на оглоблю палкой.
– Теперича поглядим кто кого! Э-эх! – тяжёлый ослоп пошёл по кругу, с сочным звуком сминая грибы. – Э-эх! – останки поганок полетели во все стороны. – Теперича махну – будет улочка, а опосля – переулочек! – радостно орал он, ни на миг не останавливаясь. Грибной дурман чуть ослаб, Оборотень со Святомором злее заработали мечами, с чавканьем шагая по грибной трухе.
Теперь грибы уже не успевали нарастать, пошли попроще, всё больше хилые навозники, а вскоре и дождь выдохся, стал прекращаться.
– Наша взяла! – Карислав потряс в сторону леса кулаком.
– Рано радуешься, – тяжело дыша, осадил его Оборотень, помогая подняться пришедшей в себя Велене.
Словно в подтверждение его слов, неестественно быстро, как по мановению руки, сгустилась темнота.
– Хоть глаза выколи, темнее не будет, – озабоченно заметил Святомор.
– Нет, там вон что-то светится. – Велена приблизилась поближе к сотоварищам.
И верно, когда глаза привыкли к темноте, стало видно, что кое-где успели нарасти новые, совсем уже хлипкие на вид, но за то светящиеся грибы.
Оборотень прислушался. Навья, только что ликовавшая, снова была испугана:
– … место плохое, место дурное, беги пока цел, невредим.
– Кто это? – услышала вдруг Золотинка.
– Навья. Не нравится ей здесь.
– Ого! – содрогнулся Карислав и отодвинулся подальше. Что до остальных, то они не успели ничего сделать, услышали другое…
Это было похоже на шум морских волн, извечно накатывающихся на Лукоморье, только более непрерывный и приближающийся.
– Тьфу, тьфу, тьфу на все четыре стороны, беги же! – возопила навья.
– Ещё чего! – Оборотень не трогался с места.
– Беги, беги, это грибные духи за тобой идут, тьфу, тьфу, стопчут, сомнут!
И вот в лесу замигали жёлтые огоньки, заколебались странные тени, шум превратился в нестройный хор шепчущих голосов. И темнота заколыхалась, проявляя странные фигуры в широкополых шляпах или колпаках, с бледными, безглазыми лицами и тонкими руками. Они то двигались над землёй, то роились меж заросших мхом и лишаем деревьев, и всё время шептали безгубыми ртами, на разные голоса:
– Сгубим-м, сгноим-м, во м-мху похороним-м!
– Но-оги уноси! – взвыла навья прямо в ухо Оборотню, так что теперь все услышали.
– А снова кружить по лесу не будешь?
– Не-ет! Ещё и тропу, дорогу укажу!
– А меня в покое оставишь?
– Не могу! Ты мне даренный, обещанный, не могу, тьфу на тебя! Не могу!
– Ну тогда навечно у грибов останешься.
А духи приближались всё ближе. Венеды с беспокойством и надеждой оглядывались на Оборотня.
– Нет, нет, нет, нет, нет, нет! – затараторила, всякий раз придыхая, навья. – Другое проси! Я одна в замирье не доберусь, мне не погребённый, не сожжённый надобен!
– А ежели замену найду?
– Согласная я! Беги!
– На любую, не станешь кочевряжиться?
– На любую, лишь бы хоть чуть человетцем пахло!
– Ладно. Спасу тебя, – он оглянулся.
Духи замерли, окружив их стеной, толи готовились, толи ждали сигнала. Оборотню стало страшновато. Он вовсе не был уверен в том, что может с ними совладать. Как всегда, понадеялся на авось, а авось может и не вывезти.
– Ну что, все собрались? – спросил он чуть срывающимся голосом. Духи на миг перестали шептать. – Ну, тогда смотрите. – И он вынул из-за пазухи Хранителя, осветившего всех колеблющимся зелёным светом.
Духи только чуть колыхнулись, а потом вновь угрожающе зашептали, начали шевелиться.
– Не боятся! – упавшим голосом охнул Карислав.
Духи надвигались. Кровь прилила к лицу Оборотня.
– Ненавижу! – он вздел шар высоко над головой. – Ненавижу вас!!! – Хранитель засветился ярче. – Ненавижу!!! – духи, залитые светом, попятились. – НЕНАВИЖУ!!! – заорал Оборотень во всю глотку, прекрасно осознавая, что он вовсе не ненавидит духов, но помнит тех, кто погиб когда-то в Корбовом лесу, тех, кто был ему дорог. А теперь, он ответственен ещё и за этих, которых повёл за собой. И хотя они ему безразличны, он не допустит их гибели, не позволит забрать их жизни каким-то грибным духам! Он кричал «ненавижу!», хотя здесь должно было звучать другое слово, другое чувство. Но он не умел выражать это другое и не хотел произнести других слов.
– НЕНАВИЖУ!!! – Хранитель ослепительно вспыхнул и угас, растратив весь запасённый свет. Но вокруг поляны больше не было ни одного грибного духа.
Откуда ни возьмись, в кронах загудел ветер. Зашатались подгнившие стволы, сверху полетели обломанные ветки. Ветер усиливался, нарастал, деревья заскрипели, начали трещать. Вот с грохотом рухнул, развалившись на куски, дуб, неподалёку угрожающе накренилась ольса в два обхвата. Стало ясно, что ещё немного и обрушившиеся деревья похоронят их заживо.
И тогда Оборотень шагнул под кроны и снова закричал, перекрывая шум леса:
– Кикимора! Перед тем как погибнуть, я хочу напомнить тебе кое о чём. Вспомни, как ты предала лес! Вспомни, как погибли другие, не склонившиеся перед Ужасом! Ты давно уже не хозяйка леса, а хозяйка пней и поганок!
Ветер утих также неожиданно, как и начался. Лес замер.
– Кто бы говорил, – проскрипел откуда-то старушечий голос. – До утра исполните обещанное, отпущу.
Стало совсем тихо.
– Ой, смотрите, пряселко! – ахнула Золотинка.
В центре испаханной их следами поляны красовалось новенькое, свежеструганное пряселко, с куделью на шестке, рядом лежало веретено.
– Ну что, Карислав, давно последний раз прял? – спросил, не скрывая издёвки, Оборотень.
На поляне чадил дымом костёр. Ещё бы ему не чадить, сухого дерева вокруг за переход не найти. Карислав с убитым видом сидел за пряселком, а Золотинка с Веленой наставляли его:
– Веретено держи на вытянутой руке, да не как меч, а на весу, пальцами.
– Пух потихоньку тяни, что ты рвёшь как бороду недругу, у тебя не клок, а нить должна получаться.
– Потихоньку, потихоньку, не торопись!
– Да спокойней, молодец, спокойнее, ведь не девку из родительского дома умыкаешь. Али с перепою руки дрожат?
– Я уж два дня не пил.
– Ну значит срок пришёл, к бражке потянуло! Да не ломай ты пряслице, новое никто не даст.
– Тяни, тяни нитку, свивай. Что-то она у тебя как пиявка толстая получается.
– Какая получается! – ворчал Карислав. – У меня руки не для того дадены.
– Конечно, они у тебя, чтобы голову чесать, когда думать пытаешься!
– А ты не думай, ты следи, чтоб нитка тонкая была, да везде одинаковая.
– Да чтоб я, Горимиров дружинник…
– Да вместо языка руками работал?
– Хватит, Велена, не дразни его, вишь весь посинел уже.
– Это от натуги, он думает, что веретено крутит, а сам им как топором размахивает.
– Ничего, научится, пусть хоть немного женскую долю почувствует. Правда виллам прясть не положено, но и я пыталась, когда сестрёнки не видят.
– А я ведь тоже пряла только когда крохой совсем была, а потом всё больше на коне, чем за прялкой.
– И они меня ещё учат! – возмутился Карислав. – А сами же сроду не пряли! Может, потому и у меня не получается?
– Не получается, потому, что язык на ниточке болтается, чуть ветер задует, так они и трепещет. Да верно это и не ветер, а в голове сквозняк!
Даже Золотинка не смогла удержаться от улыбки, но подругу осадила:
– Хватит уже. Видишь, у него уже выходит немного.
Что у неё появилась подруга, в этом, опосля всего прежитого, Золотинка уже не сомневалась. Да и Карислав с вечно храбрящимся Святомором уже стали для неё своими. Только по отношению к проводнику она не могла сказать ничего определённого, уж больно темно было у него на душе…
Пока Святомор задумчиво подкармливал костёр, а женщины занимались Кариславом, Оборотень незаметно скользнул в темноту, быстрым шагом ушёл саженей на пять сотен. Кикимора не мешала, знала, наверное, что он никуда не денется. Споро, как умеют только всю жизнь прожившие в лесу люди, он разжёг большой костёр, вытащил из ножен Кариславов меч.
– Смотри, навья, видишь резы?
– Гляжу, вижу, как не видеть.
– А прочесть можешь?
– Тому, кому резы не назначены, слова не читать, смысла не знать. Неграмотная я.
– Тьфу, нечисть. Ну хоть знаешь чьи резы?
– Знаю лишь, что старые, со времён ещё битвы с богами. А ты подавай-ка мне лучше кого из своих спутников на замену, твори измену, а то мне надоело кактаться, без дела болтаться.
– не спеши. Видишь меч? Ступай на него. Немного погодя срублю тебе кого, так ты его сразу схватишь, и прямиком в замирье.
– Нет уж, такого уговора не было, чтоб я на мече слепая, в ножнах глухая, сиднем сидела. Лучше я тебя сейчас удушу, с собой утащу.
Оборотень ощутил, как его горло сжимают холодные пальцы, и сам похолодел.
– Постой! Я тебе такого провожатого найду, сласть просто.
– Что, ребёночек?
– Нет, лучше. Колдуна, человетца, власть немерянную имеющего.
– Ух ты, ах ты, хорошо, весело. Может он ещё и князь? – с надеждой пронудела навья, убирая руки.
– Да почти что и князь, – согласился Оборотень.
– А скоро ли?
– Да уж скоро.
– Ну, ладненько. Клянись, что не обманешь.
Оборотень поклялся, искренне надеясь, что в случае чего к полуправде его не придерутся, а ежели случая не случится, то авось вызволит. Раскалив на огне меч, он зашептал наконец наговор, бросил на лезвие кусочки мухоморов. Клинок вспыхнул оранжевым и Оборотень успел заметить, как метнулась на него голубая призрачная тень.
Веретено жужжало не переставая. Карислав, обливаясь потом, допрядал остатки кудели, ловко сучил нитку толстыми пальцами, но его все поторапливали – кикимора вот-вот могла прийти за работой, а когда именно здесь наступает утро – не мог определить точно даже Оборотень. Птицы эти места облетали стороной, а неба – лишь клочок, да и тот в мареве испарений. Но даже сквозь марево было видно, что небо светлело.
– Быстрее, Карислав. – Велена неотрывно следила за его работой, сидя рядом. Карислав заметил синие круги под её глазами и покрасневшие белки и пожалел соплеменницу, ей тоже приходилось не сладко.
О проекте
О подписке