ГЛАВА 7

Вечером, сразу же после отбоя к Картавому в барак пришел Цыган, с ним еще двое – Косой и парень, которого Картавый видел впервые.

– Это Васька Барахло, – Цыган ткнул в сторону парня пальцем. – Он махаться умеет…

– Тише вы там, – послышался с соседних нар недовольный голос.

Цыган подошел к недовольному, скинул с того одеяло и злобно зашипел:

– Пикнешь еще – без глаз оставлю! Понял?

Тот понял и натянул одеяло на голову. Картавый ловил на себе оценивающие взгляды соратников. Ситуация для них была далеко не проста – они здорово рисковали. Хотя он тоже рисковал, но он риск любил и сам его искал.

– Чинарик-то так себе, – объяснял Цыган. – Если бы не Кабан – тот двоих сделает. Есть еще двое-трое стоящих, а остальные, так – дешевки.

– Люкша, кажись? – Косой смотрел в сторону двери: кто-то вошел в барак.

– Да нет, Опарыш, – возразил Цыган.

Опарыш полный и какой-то вялый, неторопливо подошел к нарам Картавого. Видимо, наводку получил точную.

– Поговорить с тобой хотят, – произнес он скучным голосом. – Выйдешь в умывальник?

– Да вот, с ребятами базар кончу, – процедил сквозь зубы Картавый. – Пока подмойтесь!

Опарыш кивнул и, внимательно осмотрев ребят, неторопливо двинулся к выходу.

– Я возьму на себя Кабана, – заторопился было Цыган, но Картавый остановил его:

– Значит так, вы заходите, я следом. Ты, Цыган, объяви, мол, пахан идет!

Цыган кивнул.

– Ну, пошли! – Картавый поднялся. Все направились к выходу. У дверей умывальника Картавый остановился и кивком приказал всем входить. Вскоре громко прозвучал голос Цыгана:

– А вот и пахан!

Картавый, что есть силы, ударил в дверь ногой, она с треском распахнулась. Те стояли в один неровный ряд. В центре и чуть впереди Чинарик, рядом высился Кабан. Картавый прошел и встал напротив них. Справа от него встал Васька Барахло. Глядя на его злое решительное лицо, становилось ясно: тот настроен драться. Слева встал Цыган. Он, шало улыбаясь, водил взглядом по лицам противников. Косой тыкался между ними. Хотя в умывальнике было сумеречно, тем не менее, Картавый замечал в глазах противников настороженность и страх. Читать взгляды он умел.

Тишина стояла такая, что капли, срываясь с многочисленных сосков, оглушительно громко бились о дно металлического корыта. Чинарик стоял вальяжно. Он демонстрировал улыбкой, что ему черт не брат, но губы при этом подрагивали. Сбить его с ног не составляло труда, а вот Кабана ударом не свалить. Тот весил килограммов сто и себя просто так побить явно не позволит… Их было больше. Все глядели на Картавого, пытаясь угадать, в чем же его превосходство, что он так нагло демонстрирует, а может просто берет на понт? Их глаза мяли его бицепсы, щупали плечи и пытались мысленно завалить.

Вдруг отворилась дверь, и скрипучий голос произнес:

– Вот, Чинарь, и пришла тебе хана.

Чинарик и Кабан повернули головы – этого было делать нельзя. Картавый тут же ударил носком тяжелого ботинка по опорной ноге Чинарика. Тот, охнув, осел, а Картавый уже схватил мизинец левой руки Кабана, с хрустом выворачивая его. Все ошеломленно застыли. Кабан в бешенстве замахнулся, но понял: со сломанным пальцем он ничего сделать не сможет, и бешено сверкая глазами, выругался. Цыган мгновенно прочувствовал обстановку и весело осведомился:

– Может, кто еще хочет?

Никто больше ничего не хотел. Дело было сделано.

– Отбой ведь был? – спросил Картавый. – Давайте по кроватям!

Васька Барахло вдруг изо всех сил ударил кулаком Чинарика в челюсть, тот рухнул на пол:

– Кому сказали – расходиться! – Голос Васьки звенел от радости.

Чинарик поднялся и, испуганно обернувшись, попятился к двери – он оставался всего лишь шестеркой. Злобно ругаясь. Кабан вышел следом. За ним заторопились и остальные. Последним плелся Опарыш. Косой, хорошо махнув ногой, ударил его в толстый зад. Опарыш, хрюкнув, мигом пролетел дверь. Все весело рассмеялись.

– Ну, спасибо! – Люкша шумно выдохнул. – А то этот Чинарик все нервы мне измотал!

Люкша был среднего роста и в годах, голова изрядно поседела, цвет лица говорил о тяжелой болезни.

– Ну ладно, ребята, давайте расходиться, поговорим завтра! – предложил Картавый.

Все шумно попрощались.

– Подожди! – Картавый остановил Люкшу. – Говорят, выходишь?

– Завтра! Помирать отпускают.

– Друга бы навестить надо, – Картавый вздохнул, – если сможешь.

Люкша тяжело и с надрывом закашлял. Картавый, глядя в измученное лицо пожилого человека, подумал:

–В санаторий бы ему, хотя, наверное, уже поздно.

– Где друг-то? – с трудом выдавил Люкша?

– В Челябинске.

– Мне через Челябинск ехать – остановлюсь. Что передать?

Картавый объяснил, как найти Емелю и что тому передать.

– Так Емелю я знаю, а что жив еще?

– А почему он должен умереть?

– Так ему Меченый пару лет тому назад почки отбил.

– Я не в курсе. А кто такой Меченый?

– Из молодых да ранних. Родимое пятно у него на правой щеке, прямо под глазом начинается и до самой шеи.

– Как бы его найти.

–Да на свободе он давно, где теперь обитает никто не знает.

–Ну, ладно, заскочи пожалуйста.

–Понятно, – протянул Люкша. – Ты не беспокойся, сделаю лучшим образом.

–Как же в лагере такой беспредел оказался?

– На правильном ходу зона была раньше – такая братва! Богатый заказ на лес пришел – нагнали мужиков. Отьяву по крытым разпасовали. Пацаны на меня зону оставили, а меня почти сразу в больницу, в тюремный блок – два литра гноя из легких выкачали. Вернулся, а здесь уже бакланы. Спасибо тебе.

Люкша открыл кран и принялся пить, а Картавый вышел из умывальника и прошел в барак. Когда он опрокинулся на нары, сердце засаднило.

Перед этой отсидкой встретил он женщину, звали ее Маргаритой. Она просила называть ее Маргошей. Шалава была, но Картавый привык к ней, баловал подарками. Ему нравилось наблюдать ее детский восторг при этом. Она была капризна, надует свои губки и так качнет головой. Но ее капризы не доставали его. Он знал, Маргоша у него ненадолго, как обычно. Потом будет другая, потом будет еще. Но вдруг другой ему не захотелось. Сейчас она вспоминалась и вспоминалась, и ничего он с собой поделать не мог.

– Маргоша! – прошептал он с нежностью, но тут же, подумал, – гуляет, шалава. Сволочь!

ГЛАВА 8

– Тридцать два, тридцать три…

Егоров подтягивался на перекладине, зацепив ногами двухпудовую гирю.

– Тридцать четыре… – Подтягивался с трудом, через силу – Тридцать… Тридцать…

Но этот подъем уже не осилил. Егоров выпустил перекладину из рук и, широко расставив ноги, расслабился, глубоко вздохнул, а затем с шумом выдохнул. На веранде было солнечно, босые ноги приятно ощущали тепло некрашеных досок. Он повесил на шею полотенце, но пройти в душ не успел – хлопнула калитка, во дворе появился Рыжий.

– О кей! – потирая руки, произнес он. – Купец смотрел товар в универмаге – цену дает подходящую.

– Не обуют нас? – вяло поинтересовался Егоров.

– Да ты что? Договорились так – отдаем тремя частями, деньги каждый раз…

– Ну ладно, – Егоров открыл в полу веранды люк, спустился в погреб, через минут пять появился с пузатой сумкой в руках, – Здесь ровно треть!

– Так, ты иди за мной, – заторопился Рыжий, – но не близко. Дойдем до сквера, я зайду, а ты иди мимо. Встань на остановке. Там сквозь ограду меня будет видно. Я на лавочке сяду, ко мне должны подойти…

Егоров кивнул и скоро переоделся. Рыжий перекинул ремень сумки через плечо и вышел со двора. Егоров выждал с полминуты, затем двинулся вслед. Когда в поле зрения появились ворота сквера, Рыжий обернулся и чуть заметно кивнул. Егоров прошел мимо, как договорились, но сквозь литую решетку ограды он увидел: в сквере было людно, там шел митинг он остановился. Рыжий прошел к лавочке, рядом гудела толпа.. двое мужчин подняли на руках женщину и она оказалась выше всех на две головы. Женщина задекламировала:

Если здравицы время,

Значит время анафем!

Значит правду в застенок,

Значит слово в монахи.

Возбужденная толпа зашлась в одобрительных криках.

К присевшему на лавочку напарнику подошел высокий мужчина. Было далеко, черты лица не разглядеть.

Рядом с Егоровым остановился джип, из него два парня стали вытаскивать бутылки с пивом и просовывать их сквозь ограду, за которой собрались десятки подростков, лет пятнадцати-семнадцати.

– Кто-то планирует беспорядки, – решил Егоров, не выпуская из виду Рыжего.

Тот раскрыл сумку, мужчина переложил ее содержимое в свой баульчик. Когда напарник появился в воротах, Егоров поспешил к нему:

– Ну что?

– Все на мази! – сообщил Рыжий, показывая пачку денег. Они дважды повторили подобную операцию. Сквер к тому времени был уже пуст,

– Не думал я получить столько! – алчно улыбаясь, заметил Рыжий, наблюдая, как Егоров пересчитывает деньги. Тот постучал, выравнивая, торцом пачки по столу. Рыжий заерзал на диване, а затем осевшим голосом попросил:

– Мне бы тысяч…

– Что проиграл?

–Так ведь…

– Ладно, деньги они на то и деньги, чтобы их тратить, а если…

– Поделим, как всегда?

Егоров улыбнулся и принялся раскидывать пачку…

– Да, – неожиданно произнес Рыжий, – видел на нашем складе людей, много машин, все иностранные…

Егоров насторожился:

– Думаешь, товар завезли?

– Похоже, что завезли…

Склад, о котором шла речь, Рыжий брал четыре года тому назад. Тогда был наводчик. Сторож этого склада так подготовил решетку на окне, что ее можно было отжать и в образовавшуюся щель мог протиснуться некрупный человек. Тогда Рыжий хорошо наварил. Хозяева этот склад после кражи бросили. Потом это помещение снимали разные фирмы. Рыжему хотелось еще раз провернуть операцию с окном, но на складе постоянно складировался товар неподходящий для изъятия – то сантехника, то металлопрокат, и вот, кажется…

– Ты проверил, там все по-прежнему?

– Да, – подтвердил Рыжий, – Все так… люди другие. Никто не знает про окно.

– Что завезли на склад? – задумчиво произнес Егоров. – Может, мусор?

– Да люди там солидные, машины, узкоглазые.

– Ну, что ж, когда?

– Да, прямо сегодня.

– Ты думаешь?

– Вдруг увезут завтра, а? Да и масть у нас пошла.

– Ну ладно, где встретимся?

– Как обычно.

Они договорились, кто что возьмет, и Рыжий ушел. Егоров подождал, пока хлопнет калитка, а затем прошел в кресло у камина. Оживив кострище парой полешек, он включил телевизор. У здания мэрии буйствовали подростки, горели урны, летели в полицейских камни. Он убрал звук, и в наступившей тишине, загляделся на пламя,

Он себя вором не считал. Однажды пришлось ему кражей доказывать свою правоту… А может, дело совсем не в этом? Вроде бы течение его жизни никак не предвещало такого положения. НИИ. Диссертация. Почти готовая и не липа. Красивая идея, уже воплощенная в расчеты, чертежи и схемы. А потом случилось…

А вот его напарник был действительно вор.

– Пять ходок у меня, – как-то с гордостью сообщил он Егорову.

А когда Егоров поинтересовался, почему тот выбрал себе профессию, которую не признает трудовое законодательство, Рыжий объяснил:

– У меня судьба такая!

Судьба, по мнению Егорова, величина значительная и в жизни человека играет огромную роль, но и сам человек ей был, по крайней мере, равноправный партнер. Так что на одну судьбу все валить не стоило бы.

Егоров любил сидеть у огня, смотреть, как пламя, отражаясь в благородной бронзе, весело играет внутри хмурого дикого камня, как потрескивают дрова, как старчески шипят угли и живое тепло ласкает лицо. Вдруг он замер в ожидании, все его чувства обострились – сейчас стоит только ветру стукнуть или…

Наташа умерла у него на руках, умерла спокойно, с улыбкой. После смерти жены ему вдруг стало неинтересно жить. Абсолютно ничего не надо и что вор он или кто-то там еще, стало как-то без разницы. Стыдно? Ему стало на всех плевать. Время шло, но боль утраты не проходила, и не было от нее покоя. И только кража вызывала волнение, да так сильно, что на время он забывался. Его тянуло на кражу, тянуло для того чтобы забыться, чтобы лишь чуть отдохнула душа, тянуло так сильно, как наркотик тянет наркомана.

На улице, неподалеку, остановилась машина, стукнула дверца. Егоров вздрогнул, как всегда показалось: во двор вошла Наташа. У него заколотилось сердце: вот-вот она откроет дверь и спросит:

– Чем ты занимался без меня, а? – и встряхнет своими пепельными волосами.

Он знал, что она уже не войдет, но сердце в это не верило, сердце еще ожидало…

Ему стало невыразимо больно. Он набросил ветровку и вышел на улицу – быстрая ходьба ослабляла боль. Недолго покружив по городу, и ощутив упругую работу сердца, он направился к остановке, что бы вернуться обратно на автобусе. На остановке стояли три парня, двое молодые, один постарше, поплечистее и его взгляд уколол Егорова. Один из молодых, самый мелкий, произнес:

– Так хочется кому – нибудь вмазать.

Егоров невольно обернулся – на остановке, кроме парней, он был один.