– Ушел? – он обернулся, огни поселка уже позади, слева лесополоса, впереди зарево большого города. Он гнал машину к дороге на аэропорт, уже была видна вдали – освещенная фонарями узенькая ленточка, по которой в обе стороны стремительно мчались жучки-машины. Он обернулся и ахнул – со стороны поселка шла машина. По мощному снопу лучей Егоров догадался – это был "джип". Его преследовали. До города далеко. "Джип" имеет скорость вдвое выше, чем "УАЗик". Его скоро догонят. Вдруг он увидел – от дороги в поле уходит ирригационная канава: никакой машине не преодолеть ее. Егоров не раздумывая, проехал мимо канавы и после свернул в поле. Заметив маневр "УАЗика", водитель "джипа", не подозревая о наличии препятствия, повернул машину наперерез. Егоров вскоре отвернул от канавы, а "джип" был вынужден резко тормозить и возвращаться обратно, затем обогнув канаву у дороги, прибавил скорость, быстро нагоняя "УАЗик". Егоров придавил педаль газа, дорога, а точнее, бездорожье, было не под скорость, руль бился в руках, машину кидало из стороны в сторону. Наконец "УАЗик" вылетел на берег реки – высокий глинистый яр. Внизу пляж, омываемый неспокойной водой. Егоров оглянулся – огни "джипа" при свете зарождающегося дня померкли, но были уже рядом. Он выскочил из машины, направляя ее вниз, а сам кинулся в кусты. Тут же на берег вылетел "джип", он чуть тормознул, а затем рванулся вниз догонять "Уаз»-ик, который катился уже по песку. Сидящие в машине быстро определили, что "УАЗ»-ик пуст: водитель остался наверху. "Джип", натужно ревя, бросился обратно на крутой берег, но колеса его заскользили по глине, и машина, поднявшись лишь на пару метров, сползла вниз. Егоров уже бежал к строящемуся мосту. На быках были уложены только фермы, но с одной стороны тянулась пешеходная дорожка из досок. Егоров бежал по доскам – далеко внизу блестела вода. "Джип" вновь разогнался по песку пляжа, но и на этот раз подъем одолеть ему не удалось, тогда машина развернулась и отправилась назад, где километрах в двух был обустроен съезд на пляж. Егоров бежал. Рассвело. До конца моста уже оставалось чуть – чуть, как послышался звук мотора. Двигатель стих, хлопнули дверцы. Он обернулся, из машины вышли фигуры в темном, но они остались на месте – его преследовать не стали. Он прошел дворами к остановке автобуса, который подошел вскоре, наверное, это был его первый рейс. Егоров облегченно вздохнул и сел у окна. Автобус тронулся – он оказался его единственным пассажиром. Сердце билось от возбуждения и усталости. Улицы города были еще пусты, только два рыбака шли навстречу автобусу. Затем прохожие стали попадаться чаще и чаще, на остановках уже кучились люди, автобус стал наполняться бледными и грустными со сна пассажирами – город просыпался. Когда Егоров вошел к себе в дом, то первым делом поставил чай – чай успокаивал его.

– В поселок ехать придется и прямо сегодня. – Подумал он.

В поселке осталась машина, ее могли угнать. Егоров бросил взгляд на часы – автобус маршрутом через поселок уходил через полчаса. Он переоделся на всякий случай, чтобы его не могли опознать по одежде: он был уверен, что в лицо бандиты его не видели, и поспешил на автовокзал. Егоров приобрел билет и сел в автобус, уже ожидавший пассажиров у перрона. Место занял у окна слева. Когда автобус въезжал в поселок, он обыскал взглядом дом, откуда этой ночью едва унес ноги: калитка открыта, окна настежь, на крыльце пустые коробки. Не было сомнений – Череп с этой квартиры съехал! Хотя Егоров и предполагал такой вариант, но все, же расстроился – поди, отыщи его теперь!

"Жигули" дождались своего хозяина, но Егоров не сел в машину, а сходил к дому, где еще этой ночью укрывался Череп, и еще раз убедился – точно, дом пуст! Череп здесь больше не живет!

–Ищи ветра в поле! – раздраженно думал Егоров, заводя "Жигули". Настроение – хоть вешайся, неутоленная жажда мести сушила горло и не давала думать больше ни о чем. Дома, накопившаяся злость на судьбу, на весь мир заставила его метаться по комнате. Он вскоре понял: не успокоится – и отправился на кладбище. На кладбище, как обычно, безлюдно и грустно. Он стоял у памятника и вдруг подумал: камень надо другой – этот из мрамора светлый, а из темного гранита памятник будет гармонировать с ее светлым лицом и волосами. Печали, что всегда приходила, стоило ему увидеть фотографию жены, не было – в душе клокотала ненависть и оскорбленное достоинство. Он понял – ненависть такое же сильное чувство, как и любовь. Он не успокоится, пока не утолит ее.

– Конечно, Череп – фигура! Мощь, но мощь тупая! Надо его поискать, надо его найти, иначе…

ГЛАВА 17

Грузовики, натужено ревя, поднимались в гору. Под железными коробами было душно – пекло с самого утра. Заключенные ехали молча, глядя на небо на горы, кому, что было видно, и каждый думал о своем, но почти наверняка о воле. У кого срок подходил к концу, те уже торопились вычеркнуть из него этот едва начавшийся день, кому сидеть еще тысячи дней, ждали, чтобы вычеркнуть год.

Май этого года многим похоронил мечту, многие надеялись на амнистию ко дню победы, но на зоне итак не хватало рабочих рук, а кому-то так был нужен кубометраж.

Картавый сидел у решетки. Он не считал ни дни, ни годы – он надеялся вскоре сделать отсюда ноги… рядом сидел Васька Барахло, на его простом круглом лице легко читалась удовлетворенность жизнью – он входил в силу, его признавали – ему нравилось быть в авторитете. Машины повернули – заключенные увидели речку. У Картавого дрогнуло в груди, сейчас… открылся вид на одинокую сосну, стоящую над обрывом и у Картавого сдавило сердце – рядом с деревом никого! Значит, ждать еще день, а может еще, и еще. Машины прошли ворота промзоны. Солдаты открыли дверцы клеток, заключенные по лесенкам спускались на землю и, разминая кости, побрели по рабочим местам…

Мужики катали бревна молча, лишь иногда злобно матерясь. Картавый сидел на бревне, в голове ворочались тяжелые мысли: