Цитаты из книг автора «Николай Ободников»

Чего только стоит та показательная история со слепоглухой девочкой, попавшей во время второй мировой войны в детский дом, где никто не обладал навыками общения с подобными ей. И что ей оставалось? Что ей было предложено? Что для нее было сделано? Ничего! Она просто деградировала! Когда же ее спустя какое-то время после окончания войны навестили специалисты, она уже практически не отвечала на вопросы по ладони. Всё, что она сделала, так это взяла предложенные яблоки и прижала их к груди…34 Да, за это стоит ненавидеть весь мир… За эту нашу панировочную присыпку сердечных мышц, лишь бы мы только ничего не замечали и не знали; лишь бы мы только могли благополучно копить сантиметры спокойствия вокруг наших боков; лишь бы только наша совесть побыстрее покрывалась патиной, становясь условным явлением, не выходящим за общепринятые рамки здоровых особей.

Я вдруг ясно осознал, что комната-пузырь, в которой я находился, была неким подводным маяком, освещавшим сейчас глубины моря, которые я не мог увидеть ослепленными глазами. Меня затрясло от ужаса, и в следующую секунду я иррационально почувствовал, что за мной что-то наблюдает – снаружи, из толщи воды. У меня тут же закружилась голова, и я словно растворился в этом темном взгляде, в котором было море, были сны о нём, был старик-океан, была дремучая глубь… была бездна, что сейчас тоскливо взывала ко мне. И в этом ее тоскливом зове были все уснувшие в ней ливни, были все некогда стаявшие в нее снега, были все теплые детские выдохи, что она не смогла сохранить…

Солнце тем временем звонко растекалось по девственно-чистому небосводу. Раскованно басил ветер, умело смешивая рокот прибрежных волн с сухими, словно осенними, шорохами и гулом. Массивное море задумчиво раскуривало далекую дымку на горизонте. А в центре окаймленной бирюзовыми водами акватории умывался ясным рассветным небом Малинис. Миллионы зеркальных отблесков рождались в это благоухавшее светом утро. Но за всем этим я видел лишь свои ноги, что упрямо несли меня за бредущим впереди существом. Я чувствовал, какие мы маленькие и одинокие посреди этого огромного и пустого мира; какие мы ничтожные в своих желаниях и чаяниях, несравнимых с мощью того, что нас окружало. Мы просто растворялись в синеве и лазури, которых, кроме нас, больше никто не увидит…

Подняв голову – безболезненно и без щелчков, – я увидел яркое ночное небо, покрытое миллиардами сверкавших звезд, застывший полет которых образовывал неизвестные моей памяти узоры. Их сине-пурпурный неземной свет щедро орошал дремлющее плоскогорье, глянцево отражаясь на его эластично-резиновом покрытии. Под украшенным созвездиями хрустальным куполом ночных небес бежали редкие серебристые облака, протирая своими пушистыми боками крупинки далеких космических тел. Таинственно светились туманности, мерцали сокрытые в мироздании пути – радужные прожилки очерчивали живой организм вселенной. А посреди этого, неистово блестя и искрясь, абсолютно невообразимо раскрывалась цветастая вуаль полярного сияния. Поскрипывая пожухлыми травинками, я приподнялся, глубоко пораженный этим явлением. Полярное сияние было похоже на пламенеющую птицу, чьи размашистые крылья и хвост горели оранжевым огнем раздумий. Зелено-аквамариновое брюхо этого небесного явления равномерно поглощало изумрудную кромку дали моря, а огненный клюв хищно и целенаправленно нависал над Малинисом.

Существо крепко стиснуло предложенную опору, и бордовые пятна проколов тут же осадили мой взор. После этого, несмотря на опускавшуюся ниже воронку дыры, зыбкое положение существа стало чуть устойчивей. И только его запорошенные глаза всё так же бездумно что-то искали. Взволнованно в них вглядываясь, я терпеливо следил за нашим общим погружением. И хоть я не мог кричать от боли, я бы не показал ее существу и шепотом. По вогнутой поверхности ямы безостановочно текли песчинки, погружая в себя тягучими ручейками редкие камешки и смешанные капли из пота, крови и слез. Текли и безучастные мгновения, наполняя застывшую картинку ностальгирующим отчаянием. Между тем Солнце радостно искрило своими желто-вечерними лучами и счастливо кружился ветер. А где-то совсем рядом стеснительно и шумливо извинялся прибой. Но я ничего этого не видел, навечно застыв якорем чужой жизни.

Мы продолжили движение, но тьма не отступила, обтекая меня своими зелеными лентами. Она – жила, она – вилась, она – пряталась рядом со мной. Она слепой замазкой облепляла меня и мой рассудок. И, когда это становилось невыносимым, существо взглядом прогоняло это дремучее животное, что сейчас медленно и неторопливо переваривало нас и принесенное нами время. В какой-то момент для меня это стало привычным: вечно куда-то идти, ожидая появления двух светящихся янтарем звезд, ставших путеводными в этом царстве слепоты и одиночества.

Я пригнулся, пробираясь по сужавшемуся туннелю, и спустя минуту оказался в живописном гроте с плясавшими волнами, сидевшим на камне существом и – лодкой. А еще здесь было Солнце, оберегавшее слепившим занавесом томившуюся в гроте влажность, в которой лучезарно нежилось море. В просторных сводах пещеры жизнерадостно носился ветер, ловя сверкавшие брызги и влюбленно кутаясь в шипящие ладони волн. Его душистые струи неугомонно оббежали каждый волосок на моей коже и глубокими вдохами зарылись в шедшую иссиня-черной рябью шерсть существа, после чего гулко пронеслись по гроту, словно демонстрируя нам его широкую площадь и великолепную акустику. От недавно бушевавшего ливня остались лишь нежнейшие нотки озона и кусочки мшистой пористой дряни, что сейчас брезгливо вытирало море о покрытый песком каменный берег. А где-то снаружи с оглушающим ревом бился прибой, силясь проникнуть в это уютное лоно.

Продольное помещение было совершенно непохоже на виденную мной ранее обеденную залу. Было тускло и сумрачно. По маленьким балкончикам, за которыми недружелюбно ютился унылый мир и безмолвно сверкали рогатые молнии, усиленно стучал дождь, сжатыми глотками выдыхая в зал курившиеся клубы тумана. Повсюду стояли блеклые доспехи, покрытые, словно свинцом, бескровным светом. Доспехи были во всеоружии, безразлично охраняя мрачные стены и пустые проходы на балкончики. Оседавшие на металле капельки вспыхивали тысячами острых глаз, вторя вспышкам молний.

В мои жадно затрепетавшие ноздри ударил выразительный кисло-соленый аромат. Я судорожным движением оторвал остальную часть крышки и благоговейно посмотрел на содержимое банки. Округлые и продолговатые темно-зеленые плоды приветливо взглянули на меня сквозь маслянистую поверхность, покрытую разноцветными точками приправ. Больно сглотнув, я немедленно засунул в банку два пальца. Почти тепло. Вынув пальцы, я завороженно воззрился на сбегавший по ним сок, после чего с чувством слизнул его. Нечто пряное и пикантное обволакивающе покатилось по моему языку в пищевод. Было в меру перчено и в меру жгуче. За жевательной мышцей что-то приятно защипало, пробежав оттуда к затылку электрической дрожью.

Я с наслаждением и упоением стал созерцать, как умывается утро. Это было чудо из чудес! Даль томно вздыхала, уютно мурлыкал ветер, море самозабвенно вальсировало, а Солнце светозарно искрилось в небесном хрустале, что сейчас щедро и бесценно приносил себя в дар.