– Полковник Гуров, Московский уголовный розыск, – представился Гуров, перехватив инициативу у Крячко. – А вы – комендант этого общежития, верно?

– Да. Это я, – ответил комендант и заискивающе заулыбался. – Надеюсь, в моем общежитии вы оказались не по профессиональной надобности.

– Предъявите документы, – сухо потребовал Гуров.

Комендант бросился к платяному шкафу, открыл дверцу, порылся на верхней полке и выудил на свет кожаный кейс. Хоть тот и был основательно потертым, любой человек, мало-мальски осведомленный о фирмах, выпускающих дорогую кожгалантерейную продукцию, сразу определил бы, что стоимость кейса имеет не меньше пяти нулей. Крячко уж точно определил, он скосил глаза на напарника и многозначительно крякнул. Гуров на его выходку внимания не обратил. Мало ли откуда у человека дорогая вещь появиться может. Скорее всего, это подарок, вряд ли человек, заливающийся дешевым пойлом, станет тратить десятки тысяч на портфель, который потом спрячет в недрах старого потрескавшегося шкафа. Он подождал, пока комендант достанет из кейса паспорт, взял его в руки и начал с суровым видом листать.

– Итак, гражданин Подольский Виктор Николаевич, вы утверждаете, что состоите на службе при государственном образовательном учреждении и являетесь заведующим общежитием, расположенным по адресу: улица Шелковичная, дом двести сорок шесть дробь одиннадцать. При этом в ночное время не несете ответственности за то, что происходит на территории вверенного вам объекта. А между тем в вашем общежитии грубейшим образом нарушаются правила внутреннего распорядка. Данный факт зафиксирован лично мной. Не подскажете, кто несет ответственность за соблюдение правил внутреннего распорядка в период с восьми вечера до восьми утра?

Комендант растерянно заморгал. Он никак не мог понять, что именно собираются предъявить ему странные гости из полиции, а потому боялся сболтнуть лишнего и решил потянуть время.

– Кто несет ответственность? Вас интересует конкретное время, так?

– Так, так, не тормозите, гражданин Подольский, – играя роль злого полицейского, прикрикнул Крячко. – Что такое? Не помните должностную инструкцию? Так достаньте ее из вашего волшебного кейса и освежите в памяти.

– Конечно, помню, – даже обиделся комендант. – Я на этом месте уже двадцать лет. И между прочим, без единого серьезного происшествия.

– Ну, это уже в прошлом, – хмыкнул Стас. – После сегодняшней ночи подобной фразы вы больше сказать не сможете.

– Да что случилось? – не выдержал Подольский. – Кто-то из моих ребят попал в переделку? Почему уголовный розыск интересуется моими делами, можете вы объяснить?

– Объяснить можем и непременно это сделаем, – проговорил Гуров. – Но для начала нам необходимо выяснить несколько вопросов. Вопрос номер один: вам известно, что на данный момент в общежитии находится не менее двадцати человек, которые не являются студентами университета?

– Какие двадцать? – искренне возмутился Подольский. – Максимум пять!

Лев перехватил взгляд Крячко и подал знак не вмешиваться. Тот насупился – уж больно ему хотелось самому раскрутить наивного коменданта, но подчинился. Молча забрал у Подольского кейс и положил его туда, где комендант никак не сможет до него дотянуться. А Гуров понял, что Подольский говорит о тех, кого Райчиков называл приживальцами, и был уверен, что, если правильно разыграть шар, Подольский сдаст им всех незаконных жильцов общежития. Надеялся он и на то, что в списке фамилий будет и фамилия жильца комнаты пятьсот пять.

– Вы так уверенно называете цифру, может, и фамилии назовете? – осторожно спросил он.

Подольский скосил глаза на кейс и тут же отвел их, но Крячко хватило и этого мимолетного взгляда, чтобы сообразить: если у коменданта имеются какие-то записи по нелегальным жильцам, то хранит он их в этом самом кейсе. Гуров тоже это понял и решил, что нет нужды идти длинным путем, пришло время играть в открытую.

– Гражданин Подольский, нам известно, что вы пускаете на постой в общежитие людей, не имеющих никакого отношения к обучению в университете, – начал он. – Полагаю, вы ведете учет этим нелегальным жильцам. Буду говорить открыто: нас с напарником интересует жилец из комнаты пятьсот пять. Все остальное – проблемы миграционной службы, и нас они не касаются. Так что в ваших интересах начать сотрудничать с нами. Расскажете все, что вам известно об этом жильце, и нам не придется привлекать сотрудников миграционной службы. Я достаточно ясно выразился?

– Так нет никакого жильца, – радостно сообщил Подольский, во взгляде его читалось облегчение. – Если хотите, можете осмотреть комнату. Она совершенно пуста.

– Это нам тоже известно, – кивнул Лев. – Месяц назад из этой комнаты вывезли все вещи, но ведь раньше там кто-то жил? Доставайте свои записи, Подольский. Не тяните время, это не в ваших интересах.

– И никакой миграционной службы? – на всякий случай поинтересовался комендант, повторно попадать под пристальное внимание федеральной службы ему совершенно не хотелось. Ради этого он готов был отдать полковнику из уголовного розыска все документы до единого, какие бы тот ни запросил.

– И никакой службы, – подтвердил Гуров.

Крячко передал Подольскому кейс. Тот порылся в его содержимом, достал пластиковую папку на кнопке, вынул оттуда потертую тетрадь и принялся листать. Листал долго. Сперва начал с середины, дошел до конца, но того, что искал, не нашел. Тогда начал с первой страницы, долистал до того места, с которого начал в первый раз, и снова ничего не нашел. В третий раз он сверялся с записями, вооружившись очками, но и это не помогло. Подольский раскраснелся, брови его нахмурились, взгляд сосредоточился на записях, но ничего не помогало.

– А записи-то и нет, – растерянно проговорил он, когда тетрадь была перелистана от начала до конца. – Совсем ни одного упоминания о пятьсот пятой.

– Смотрите лучше, – раздраженно посоветовал Крячко. Подольский вздохнул, но к тетради не притронулся.

– Говорю же, нет записей, – повторил он.

– Может, есть еще одна тетрадь? – предположил Крячко. – Или блокнот отдельный? Долго он у вас жил?

– Да не помню я! Я вообще этого жильца не помню!

– Хотите сказать, не знаете, кто вам бабки отстегивал? – разозлился Стас. – Или вы пускали его на постой из альтруистических побуждений?

– Погоди, Стас, не дави, – притормозил напарника Лев. – Виктор Николаевич, давайте сейчас сядем, не спеша подумаем и все вспомним.

Подольский послушно уселся на кровать. Гуров расположился напротив на стуле. Крячко привычно занял место на подоконнике, благо в здании общежития они оказались довольно широкими. Несколько минут все трое молчали. Гуров и Крячко – чтобы не сбивать коменданта с мысли, а сам комендант – чтобы хоть как-то привести эти самые мысли в порядок. Пауза затягивалась, а Подольский все сидел, уставившись в одну точку.

– Уважаемый, вам не кажется, что спать при гостях – дурной тон? – Крячко никогда не отличался особым терпением, потому и заговорил первым. – Быть может, вы уже начнете делиться с нами своими соображениями? Кого вы пустили в комнату пятьсот пять?

– Голова не соображает, – облизнул губы Подольский, и Стас понял, что тому до смерти хочется выпить. Он взял со стола недопитую бутылку, плеснул щедрую порцию в стакан и молча протянул коменданту. Тот благодарно принял посудину. – Спасибо. Это то, что мне сейчас нужно.

Залив в себя содержимое стакана, Подольский поморщился, стянул из блюдца, стоявшего здесь же, на столе, тонкий ломтик яблока и, сунув его в рот, виновато проговорил:

– Я дико извиняюсь, но пить без закуски не приучен.

– Всегда пожалуйста, – буркнул Стас. – Надеюсь, это поможет вам ускорить мыслительный процесс.

– Сильно в этом сомневаюсь, – заявил Подольский. – Почему-то эта комната и все, что связано с постояльцем, покрыто какой-то дымкой.

– Подольский, да вы романтик, – съязвил Крячко, но коменданта его тон больше не задевал. На старые дрожжи портвейн подействовал мгновенно.

– Боюсь, я вам в этом вопросе не помощник, – объявил он, бросив делать вид, что пытается что-то вспомнить.

– Хорошо, давайте сменим тактику, – предложил более терпеливый Гуров. – Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Если ответа не знаете, просто пропускайте вопрос. Потом ответ сам всплывет.

Подольский согласился, и Гуров начал спрашивать. Кто жил в комнате: мужчина или женщина? В какое время года появился постоялец? Сколько раз успел заплатить? Каким образом расплачивался – наличными или банковской картой? Говорил ли, чем занимается, кем работает? Примерный возраст, рост и вес? Бывали ли у него гости? Дружил ли с кем-то из жильцов общежития?

Вопросы шли один за другим, и поначалу Подольскому метод Гурова даже нравился. Но по мере того как вопросы сменяли один другой, а ответов на них у коменданта так и не было, он начал впадать в отчаяние. Еще бы ему не волноваться! В случае провала полковники наверняка сдадут его миграционщикам, а те церемониться не любят. В прошлый раз замять дело ему обошлось в приличную копеечку. Пришлось даже заложить кое-что из вещей, доставшихся в наследство от брата-коммерсанта. Выкупить их обратно Подольский уже не смог, а потому сильно из-за этого расстраивался. Больше всего ему было жалко часов. Старинные напольные часы, в резной прямоугольной тумбе, они так приятно вписывались в любой интерьер! Шикарные часы! В свое время брат привез их из Чехии. Помимо финансовой ценности этот предмет был дорог Подольскому как память о брате. Потом он много дней корил себя за то, что сдал в ломбард именно часы, заранее не подумав о том, на какие шиши будет их выкупать.

Вот про часы и миграционщиков Подольский помнил все подробно, а про жильца из пятьсот пятой комнаты – совершенно ничего, будь он неладен. Он не мог вспомнить день, когда тот пришел проситься на постой. Не помнил, приходил ли тот сам или попал к Подольскому по рекомендации кого-то из прежних жильцов. Пол вроде бы мужской, но и этого Подольский не мог сказать с уверенностью. Время года тоже не вспомнил. Соответственно, и остальные подробности так и не всплыли.

Когда степень отчаяния коменданта дошла до критической отметки, память сжалилась над ним, и он вспомнил-таки, как получил оплату. Вернее, не то, как получил, а как обнаружил ее у себя в комнате. В то время у Подольского случился натуральный запой. Ему удалось удачно сдать сразу три комнаты, и обилие внеплановых денежных вливаний привело к тому, что он ушел в штопор. Пил беспробудно недели три, благо в это время у студентов начались каникулы, а проверками Подольского и раньше не особо напрягали.

Было это в январе, как раз после новогодних праздников. И вот в самый разгар запоя он и нашел на столе конверт с пропечатанным номером комнаты и оплатой на целых полгода вперед, то есть до июля. В том состоянии, в котором тогда находился Подольский, вопрос, кому же он сдал жилье, его не особо интересовал. Есть деньги, и ладно. После о находке он благополучно забыл, но то, что номер сдан, в памяти отпечаталось. Выйдя из запоя, Подольский несколько раз пытался познакомиться с жильцом, но застать его в комнате так и не смог. Соседей о новом жильце не расспрашивал. А зачем? Только лишнее внимание к своим делам привлекать. Студенты и так слишком много о нем болтают. Чтобы они не совали нос в его дела, коменданту приходилось идти на уступки и разрешать проводить мероприятия типа сегодняшнего фестиваля. А в остальном со студентами комендант жил мирно. Пока все оставались довольны, был доволен и Подольский.

Комнату полковникам он все же показал. Та оказалась совершенно пустой. Только мебель казенная да пыль по углам. Жилец, если он действительно здесь жил, не оставил после себя ни одного личного предмета. Отправив Подольского обратно в комнату, Гуров и Крячко прошлись по комнатам, соседствующим с пятьсот пятой, по-расспрашивали студентов, но безрезультатно. То, как выносили вещи приживальца, запомнили многие, но о том, как эти вещи оказались в комнате и кто платил Тихоне за каморку в восемь квадратов, никто так и не вспомнил.

Напарники решили вернуться в общежитие с фотороботом, как только Тамара поработает на пару с художником. А пока им ничего не оставалось, как откланяться. Выезжали со двора уже около двух часов ночи. Сделав нехитрые подсчеты, Гуров решил, что самое время звонить следователю из Владивостока. Но тут забузил Крячко. Он наотрез отказался возвращаться в отдел, настаивая на том, что для одного дня они и так потрудились на славу. Хочет Гуров вести пустой разговор с Суровцевым, пусть делает это в одиночестве, а с него хватит, он едет домой – примерно так звучала тирада Крячко. Лев сжалился над другом и отвез его до самого подъезда, после чего поехал к себе домой.

Его супруга, Мария, два дня назад уехала к родственникам в Геленджик. Гурову предстояло вести холостяцкий образ жизни еще пять дней, так что поздним телефонным разговором жену он не побеспокоит, а спать, даже если тебе для отдыха осталось всего три-четыре часа, всегда лучше дома.