Из колодца ушла вода.
Высох тополь с пустым гнездом.
Что же тянет меня сюда,
В этот старый, притихший дом?
В мутных окнах тоска потерь.
Во дворе семь ветров вразлёт.
Приоткрылась со скрипом дверь,
Словно в гости меня зовёт.
А внутри ни шагов, ни слов.
Сквозняки тишину метут.
Здесь она обрела свой кров.
Нынче прошлым её зовут.
Тишина – нотный стан без нот.
Плети струн, тщетный хор немых.
Много всякого здесь живёт –
В долгой памяти стен пустых.
Есть любовь. Без ума, без дна.
Так не любят уже сейчас.
И Отчизна. Она одна,
Как последний и первый час.
Честь и доблесть бок о бок тут.
Даже долг беззаветный есть
И домашних забот уют.
Только всё запылилось здесь.
Мне бы чести услышать звон
В удалой круговерти шпаг.
Заглянуть бы в глаза икон,
Рукавом обмахнув с них мрак.
Запастись бы отвагой впрок.
Пьяный запах любви вдохнуть.
Все долги возвратить бы в срок,
И Отчизне уткнуться в грудь.
Кто-то дом закрыл на засов,
Только тот превратился в ржу.
И без стука, и без звонков
Я за прошлым сюда вхожу.
Дважды не входят в бурлящие воды реки
(так же, как дважды не всходят геройски на плаху).
Крепко отжав репутацию, словно рубаху,
Капли стряхнут с коченеющей мокрой руки…
Дальше идут, не вдаваясь в текущую суть:
Всё одинаково – цвет, консистенция, влажность…
Живы – и ладно… Продолжив бессмысленный путь,
Мелкий поток принимают за крайнюю важность.
Всё хорошо. Всё обыденно. Всё, как у всех…
Вещи. Плакаты. Рецензии. Мысли. Манеры.
Время работы сменяется часом потех,
Миг бесшабашности чувством объемлющей меры…
Кто-то украл. Обманул. Обругал… Ничего…
Это нормально – святыми не созданы люди.
Кто-то упал… И на место того – одного –
Три претендента. Так было. Так есть. И так будет…
Это рутина обычной мирской суеты,
Самой простой – где поесть и попить до отвала,
Где обрезаются крылья… Пустые мечты
Ценятся просто: на уровне – много и мало…
Только иначе трактуется слово – мечта!
В ней – от меча! – острота и мгновенье восторга…
Вспышкой прозренья спасала людей красота
В страшный момент неуместного с ересью торга.
Если не верить, что всё же достигнет Сизиф
С камнем на шее зовущей к победе вершины,
Лучше не слушать развенчанный временем миф,
Лучше не знать, что трудился герой без причины…
Матрицы лгут, что написано всем на роду
Жизнь проживать однобокой фатальною чашей.
Кто-то идёт…. А кого-то ведут в поводу…
Он – фаталист. Он тот самый – безвременно павший…
Гладко причёсанный тем, что уже суждено…
Тем, что согласен заранее верить пророкам…
Если вещают, что ждёт его кара и дно,
Значит – так будет! И дело осталось за сроком.
Только иначе выходит на тропах судьбы!
Узких, извилистых, горных и ровных дорогах.
Важно не сдаться, ступив на арену борьбы!
И оценить всё на уровне – мало и много…
Я скитался по белому свету
И однажды увидел вдали
Ясноокую Елизавету –
Мать Марию, Святую Мари.
Дуновение тёплого бриза
Погрузило меня в странный сон…
Измождённая Лизонька-Лиза
Надевала воздушный виссон,
От тифозного падая жара,
Прислонившись к стене. Перед ней
В ожидании «чистки» стояло
Сто таких же печальных теней.
Она бросила в жерло геенны
Полосатый тюремный наряд,
Проглотила свой крестик нательный
И вдохнула миндалевый яд.
«Свято в газовой камере место, –
Пел им песни нацистский халдей, –
Фумигация – верное средство
Против вшей и ничтожных людей».
В душегубке их всех удушили,
В крематорный сарай отвезли,
Штабелями, как брёвна, сложили
У печей… и сожгли до зари.
О несчастные жены вселенной!
Много горя испить вам пришлось.
Жизнь отравлена пеплом и тленом.
Царство Божье лишь там, где Христос.
Читает Илья Змеев
Лишили дверь голоса,
Смазали петли.
Вход-выход, вход-выход…
Зевает чуть слышно.
Покорно глотает чёрные полосы
За тех, с кем на солнце погреться бы вышла.
Любимый – Кузьмич.
Дверь – его Галатея.
Строгал её, зная заветное слово, –
Замешивал с краской, гвоздями и клеем.
Окрасил в задорный морковно-медовый.
Прорезался голос «сопрано-скрипучо»,
Словцо напевала вослед домочадцам.
По пятницам, праздникам – «Бесаме Мучо»[1],
На пару, обнявшись с любимым, качаться.
Её естество открывалось простецки.
Замок без секретов публичной девахи.
Бывало, хозяин орех вставлял грецкий,
Терпела, глотая свои охи-ахи.
И вот онемевшей распахнута. Дышит…
Заходят, робея, чужие, соседи.
Браток деревянный.
Рушник крестом вышит.
Тропинку с крыльца стелет лист цвета меди…
Синица с ключом прилетела. На вишне
Сидит, Кузьмича выкликает, дурашка.
А дедка… с утра с инструментами вышел,
В военной с околышем красным фуражке…
Ветра, сквозняки Галатею голубят.
Щелястая: «бл…я-ааа…» выпевает скрипуче.
Теперь она служит вахтёром при клубе.
С амбарным замком на боку…
«Беса… мучо…»
Словно бабочка-однодневочка,
И жила ты, и не жила.
Что с тобою случилось, девочка,
От чего же ты умерла?
К фотоснимку с весёлым личиком –
Осторожно, чтоб не сломать, –
Два цветочка и два куличика
Положила на мрамор мать.
Вдоль могилок народ слоняется,
Мимо этой – крестясь, бочком…
Плачет женщина, убивается,
Приговаривает шепотком:
«Восемь горьких годочков минуло,
Только все они стороной.
Как тебе там без мамки, милая,
В мире ангелов да одной?
Мне к тебе хоть на часик в гости бы,
Хоть вполглазика посмотреть…
Ну за что ж ты со мной так, Господи?
Дай мне силушки помереть!
Как мне жить теперь?
В дни весенние
Торт пекла – в восемь свечек чтоб…
Разве знала, что к Дню рождения
Будет дочке в подарок – гроб…
Сколь уж лет всё живу затворницей,
Белым саваном мне постель,
Только ветер шуршит по горнице,
Студит тело мне до костей.
Что ни год – тяжелеют ноженьки,
Мёрзнут, бедные, – не согреть.
Всё молюсь, всё молюсь я: «Боженька,
Дай же силы мне помереть!»
Разгнездилась земля погостами,
Сколько горьких их по Руси…
Видно, много забот у Господа.
Не пытай Его.
Не проси.
22 апреля 2015 г.
Господи, какая красота –
Глянешь утром с речки на деревню –
Зорька над березовою сенью
Тянет к избам алые уста.
Дым из печек гладит небосвод,
Петухи горланят что есть мочи,
Лайки дружно, оттепель пророча,
Снег утюжат носом у ворот.
Сам готов сто раз исцеловать
Эти синеглазые окошки…
Дай, Господь, пожить ещё немножко,
О земле родимой рассказать,
Как могу, насколько хватит сил
С ветром петь о людях Приполярья –
Золотых Петрах, Иванах, Марьях,
На руках бы их всю жизнь носил.
Отлучи меня, – и я умру
Без тайги и тренюшки-синички…
Где ещё с корзинкою бруснички
Зорька так вот встретит поутру?
Ничего я Богу не скажу
За себя. За родину малую –
На коленях ноги исцелую,
Голову на плаху положу.
«Я один… и разбитое зеркало»
С. Есенин
Он входит в дом бесшумно, словно ночь,
Садится не спеша у изголовья,
Устало дышит, смотрит исподлобья
И ждет… А мне давно молчать невмочь.
Скажи мне, мой угрюмый визави,
Неужто в этой жизни мне осталась
Лишь ненависть как следствие любви,
Умноженной на горечь и усталость?
Неужто я навеки обречен
Искать грозу в мистерии рассвета?
Но он молчит, а я не жду ответа,
Вопросами иными увлечен.
Он входит в дом бесшумно, словно смерть.
Но он – не смерть, он – призрак новой жизни.
В его глазах – огонь великой тризны
И дальних дней ликующая медь…
Перевод стихотворения Дончо Нанова (Болгария)
Не трогайте Россию, господа!
Ей больно и без вашего укора.
Она по части самооговора
Себе не знала равных никогда.
Не трогайте Россию, господа!
Что нужно вам, и сытым, и одетым,
От той страны, что, выручив полсвета,
Сегодня и печальна, и бедна.
Припомните, как вас она спасла
В годину разрушительных набегов,
И вот теперь не с вашего ль брега
Несется равнодушная хула?
Не трогайте Россию, господа!
Теперь вы славословите правдивость,
Но слепо верить в вашу справедливость –
Занятие, достойное шута.
Россия не бывает неправа.
Уставшая то плакать, то молиться,
Она простит и вора, и блудницу,
Простит и вас за глупые слова.
Она простит, а мне до склона дней –
Стыдиться вас в смятении брезгливом
За то, что Русь по выкрикам визгливым
Узнает о Болгарии моей.
Не трогайте Россию, господа!
Ведь вы ее не знаете, невежды.
Великая терпеньем и надеждой,
Она – иному миру не чета!
Не трогайте Россию, и она
И в этот раз уверенно и гордо
Без лишних фраз решит свои кроссворды,
Пречистою от зла ограждена.
Да вы ее должны благодарить
Уже за то, что есть она на свете,
Уже за то, что вам и вашим детям
Одну судьбу с ее судьбой делить.
Коль помочь не можете – тогда
Изыдите, хотя бы не мешая.
Иначе – за себя не отвечаю.
Не трогайте Россию, господа!
3.04.94
Вот и выпит океан, полный зелени и света.
Снова росы по утрам, снова небо далеко.
Вот и скисло молоко остывающего лета,
Это пахнущее сеном молоко.
Вот и ночи посвежей, вот и стали дни короче,
Но зато – какой рассвет, но зато – какой закат!
Это август-вертопрах всем бессонным счастье прочит,
Промотавши то, чем прежде был богат.
Вот и вымыт небосвод тихим ливнем звездопада,
Вот и яблоко и мед развенчали под орех.
А что скисло молоко – так и надо, так и надо,
Но зато – хватило творога на всех.
Вот и сказочке конец, и у шулера рукав пуст.
Остывает до поры обесцветившийся сад.
Что же горе горевать, если жизнь – такой же август,
Где цветенье, урожай и листопад?..
О проекте
О подписке