В который раз, стихи твои читая,
Как в океан неистовых страстей
Бросаюсь с головой. Средь крика чаек
Я слышу голос – память площадей,
И сердце от восторга замирает.
Откуда ты пришел? Какой планетой
Был послан кровоточить по струне?
Смеясь над злом, был времени поэтом
В не смевшей голову поднять стране.
Ты жизнь любил, пожалуй, безответно.
Высоцкий – бард, поэзии поденщик,
Твой парусник мелькает средь морей.
Гитары не было рыданий звонче,
А в песнях – правды злей и солоней.
Кто ж гнал твоих коней, какой погонщик…
Как рано ты ушел, Олимп покинув.
А нынче брат, такие времена,
Ложь правит балом, истина пассивна,
Поэтов редко помнят имена,
Но ты горишь звездой неугасимой.
Читал мне Бог мораль (во сне недавно снилось),
за разные грехи отечески браня.
Колени преклонив, к нему я обратилась:
– Хотя б сейчас, во сне, Ты выслушай меня
и не ищи грехов, тугой талмуд листая,
верни мне хоть на миг счастливую звезду
и дай покоя мне и хоть мгновенье рая,
ведь в жизни сей не раз жила я, как в аду!
Смеясь, сказал Господь:
– Ведь ад на самом деле –
богатство и покой, мир неги и тепла,
приют унылых душ, пороков и безделья,
и ты в таком аду пока что не была.
Путь праведный сулит немало испытаний,
но только он один дарует благодать,
хоть много на земле лишений и скитаний.
А жизнь твоя сейчас чем райской не под стать?
Чего тебе, скажи, на свете не хватает?
По правде говоря, имеешь сносный вид!
Мир денег, словно снег, когда-нибудь растает,
а мир вещей тебя, признайся – тяготит.
Запасов золотых нажить ты не стремилась,
тебе по нраву бег и жизни круговерть,
ты – скуке лютый враг, тогда, скажи на милость,
чего же просишь ты? Покой – ведь это смерть!
Счастливую звезду ждут с неба лишь невежи,
что благость для тебя – лишь ты постичь должна;
а станешь что просить – проси как можно реже,
прости, но у меня ты в мире не одна!
2005
Как не сойти с ума,
Во мрак себя не бросить:
Бесснежная зима,
Безлиственная осень.
Пространства не видны,
Нет ни к чему доверья,
Когда оголены
И нервы, и деревья.
Когда заглох напев,
И явь темна, как омут.
Уйти бы по тропе
К источнику святому,
Дотронуться бы мне
Рукою до живого,
Отведать в тишине
Водички родниковой.
Умыть своё лицо
В бегущей мимо речке.
Зима… В конце концов
Она не бесконечна!
Мы старикам идём на смену,
И так заложено в природе.
Вот и у нас, послевоенных,
Почтенный возраст на подходе.
Хотя почтенный – не преклонный,
Но прежней нет уже сноровки,
И заставляет чаще оный
Искать для отдыха уловки.
Почтенный возраст – это проза,
И жизнь меняется вся разом,
Заметны стадии склероза
Ещё и… как его? –
Маразма.
Кремам, настоенным на травах,
Не сотворить с летами чуда –
Вокруг всё меньше моложавых,
Лишь молодящиеся всюду.
На фотографиях последних
Опознавать себя непросто,
Хотя ведь, кажется, намедни
Сороковых звучали тосты.
И лишь душа признать не хочет
Ни седины и ни портретов,
Ни тишину бессонной ночи,
Ни грустной старости приметы,
Ни лет, что мчат, не опечалясь, –
До наших дум им нету дела…
Вот если б возрасты сравнялись
Хотя б чуть-чуть – души и тела!
2007
Если характер не сталь, а тесто,
если и слово, и дело – дым,
разве найдешь себе в жизни место,
где бы ты пользу принес другим?
Путь с божьей помощью прям и светел,
Коль цель пути – не туман да ложь.
Разве поймаешь попутный ветер,
если не знаешь, куда плывешь?
Если ты верного друга предал,
жизнь непременно предъявит счет.
Разве не помнишь ты мудрость дедов:
«Душу предавшего кара ждет»?
Если в беде ты помог кому – то,
не ожидай восхваленья рек.
Думай о том, что одна минута
может кого-то спасти навек.
Может, Господь, отдавая людям
лишь на минуту свои бразды,
зорко глядит, каковы мы будем?
Сможем ли выстоять в час беды?
Все мы живем, как хотим и можем.
Каждому свой нам отмерен век.
Но, чтоб на зверя не быть похожим,
не забывай, что ты – человек!
Отвяжут тень от ног когда-то,
И мы отчалим налегке, –
Наверняка, известна дата
В небесно-чистом далеке.
А бремя вечных одиночеств
На тень возложат сей же час:
В премудрой книге нет пророчеств,
Что будет с тенью после нас.
Возможно, их утащат черти.
У них отлажен ход конем, –
Иметь доход на каждой смерти,
И грешных потчевать огнем.
А, может, все в поля умчатся,
И обернутся трын-травой,
А кто-то в печке домочадца
В трубе затянет нудно вой.
Им нет навязанного долга,
Как нет веков, часов, минут,
Но смотрят в небо, – кротко, долго, –
И, будто мы: чего-то ждут.
Пугают девушек-прелестниц, –
Меняют им овал лица,
Когда в исход подъездных лестниц
Ложатся в позе мертвеца.
И пляшут дико в лунном свете,
Как бесом тронутый халдей…
Я часто вижу тени эти…
Они скучают без людей…
Из патентованных наркотиков газета
Есть самый сильнодействующий яд
М Волошин
Париж в огне. Газеты лгут о мире,
О Магомете, как Абдо Шарли,
Как прочие – о солнечной Пальмире.
Пришли, обворовали и ушли…
«Юпитеры» на фоне декораций
Выхватывают сцены поострей
Под возгласы продажных папарацци,
Под плач детей и стоны матерей.
Никто не снимет фальш-костюм с убийцы:
Под маской нет ни лика, ни лица.
Кто на плацу? – французы иль сирийцы?
Нам не дано провидеть до конца.
Железною ордою правят бесы,
Похожие телами на людей,
И фюреры ведут свои конгрессы
Под прессы синтетических идей.
За сто последних лет всё те же броды,
Всё тот же бред, всё так же говорят.
В итоге СМИ гребут свои доходы
За самый сильнодействующий яд…
14 ноября 2015
Я вызываю на переговоры
Своих собратьев по ночному вздоху.
Готовых, как и я, к переполоху
За бранные и злые оговоры.
Мой лабиринт во мне и где-то выше.
Пройдя пустым и мрачным коридором,
Я ощущаю идентичность с вором,
Нашедшим уголок на тёмной крыше.
Он, как и я, боится приговора…
Но я не вор, мне чужды звоны стали.
Гортань и связки попросту устали
Служить певцами смешанного хора.
Мне всё здесь тесно: платья и квартира,
Я задыхаюсь без воздушной массы,
Во мне смешались все земные расы
И формулы растительного мира.
Я не одна прокладываю мысли
К ажурной пене Млечной полосы,
Их не измерить, бросив на весы,
Они, как эхо, в воздухе зависли.
Да, я – патриот! Я – часть плоти, что от
Российской империи, той, где живёт
великое множество сильных народов,
рас разнообразных, различных пород.
Здесь тьмы городов, тут богата природа,
пространство – не хватит сапог-скороходов:
от южных степей до таёжных болот,
чтоб земли пройти – недостаточно года.
Здесь тюркский в славянский вливается род,
в один дом с помором татарин идёт,
и дух евразийства не выветришь сроду,
и две части света сошлись не вразброд.
Тут Запад с Востоком, да по небосводу,
несут без натуги свою несвободу,
чёт-нечету предоставляя черёд.
Империя! Снова твой выход! Вперёд!
Говорить можно всё, что угодно
И писать можно всё, не таясь.
Это стало престижно и модно –
Никого и нигде не стыдясь.
Те, кто мерзость глаголют открыто –
Получают большой гонорар!
Не скудеет кормушка-корыто –
В ней еда за предательский дар.
Говорят, что радеют за правду,
Правду-матку легко говорить,
А на деле скрывают зарплату
И налоги не рвутся платить.
Скажут правду и… вон из России
За любой, но надёжный кордон…
Ждут, чтоб мы, как один, голосили,
А покой был на страх обречён.
Призывают к великим свершеньям –
Носят хитрые планы в умах…
Только мы не подвластны внушеньям –
Знаем многое о болтунах.
Тот решил, что плохой повелитель,
Этот метит по-царски – на трон…
Видно, крепко заморский учитель
Посадил их на свой лохотрон.
В моё сердце засела досада –
Надо братьев своих выручать…
Их сценарий для детского сада!
Дети смогут сей фарс обыграть!
А Россию ничем не измерить.
Каждый третий – Иван, как-никак!
Неужели так трудно поверить,
Что Иван – далеко не дурак!
В дальней деревушке
На лесной опушке
Дом стоит кособокий,
В нём живут лежебоки.
Да… ну и врать я горазд,
Их не много, а раз.
Раз – это значит один,
Сам себе работник,
Сам себе господин.
Хоть работник маленький
Да и господин небольшой,
Ходит летом в валенках,
А зимой – босой.
Тот домишко: шито-крыто,
Похож на дырявое корыто.
В каждом окошке
Сидит по кошке,
А окно-то одно,
Да и в том всё время темно,
Потому как у его Величества
Ни свечей нет, ни электричества.
А живёт в том домишке
Старичок-коротышка –
Нет в деревне веселей,
И зовут его – Матвей.
Сам маленький ростиком,
Пальтишко с хвостиком,
Рубаха дырявая,
Лысина кудрявая.
Восседает на печи
И считает кирпичи.
Что ещё делать от безделья,
Всё какое-никакое заделье.
Как бы там ни было,
А веселья не прибыло…
Вышел Матвей на крыльцо,
Положил куриное яйцо,
Стал из колодца воду таскать
И из лейки яйцо поливать.
Растёт яйцо, как опара,
Стало больше земного шара.
Почесал наш Матвей бородку,
Не влезает яйцо в сковородку.
Выбил из-под яйца подпорку
И покатилось оно под горку.
Так катилось себе, катилось,
Пока не разбилось.
Скорлупа упала в море,
Которое висело на заборе,
А желток в небо поднялся
Да там и остался.
И теперь каждое утро взлетает,
Новый день возвещает.
Катит по небу до вечера,
Грея тех, кому делать нечего.
Время торопится,
Печь дровами топится,
Лыко дерётся,
Верёвка вьётся,
Тесто в квашне поспело…
Матвей нашёл другое дело:
Встал спозаранок,
Съел вязанку баранок,
Молока выпил крынку
И подался до рынку.
Ходит там между рядами,
Торгуется с мужиками.
Почём то? Почём это?
Не взять ли шубу на лето?
Тут увидел: стоит корова –
Уж больно она здорова!
Достал из штанов полтину:
– Дай-ка мне, мужик, половину.
А мужик, знай себе, смеётся:
– Корова цельная продаётся.
Коль отдам тебе голову с рогами,
Что мне делать с задними ногами?
Если ноги и хвост отдать,
Нечем будет мух отгонять.
Долго они торговались
Да ни с чем и расстались.
Ходил Матвей, бродил –
Ничего не купил.
Жаль, хороша коровёнка была,
Одно утешенье – полтина цела.
Поплёлся Матвей домой,
В пути повстречался со мной.
Долго мы толковали,
О чём? – и сами не знали.
Тут вскоре желток закатился,
Я с Матвеем простился
И домой поспешил,
Пока чего не забыл.
Хотите – верьте, хотите – нет,
А я нашёл по дороге штиблет.
В нём город с теремами,
Крытыми холщёвыми штанами.
В каждом кармане
Сидят цыгане,
Доят кобылицу,
Сочиняют небылицу.
Всё это не враки!
Зимовали в поле раки,
Рыба в подполе сидела,
Пироги с мякиной ела.
Шла коза кудрявая,
Несла шары дырявые.
На розовом шаре
Медведь играет на гитаре.
На зелёном – свинья,
С нею вся её семья.
Пляшут, бегают вприпрыжку…
Закрывай скорее книжку!
О проекте
О подписке